КК 9 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 72

"Дасссже коронованный Инландер намссс не хозсссяин, а проссссситель, — проревели ему в морду. — А ты кто? Обрубоксссссс"

Люк проглотил "обрубка". Он все бы сейчас проглотил.

"Нам больно сссспусссскаться к земле, сссслишшшшком велика сила другой сссстихиии, — шипели ему. — Сссслишком больно отрыватьсссся от неба. Чем зсссаплатишшшшь ты за это?"

"А что я могу вам дать?" — осторожно спросил его светлость.

"Сссвоего сссына, например", — и головы синхронно облизнулись. Люк похолодел.

"Нет. Никогда".

Многоголовый насмешливо и оглушительно заклекотал, и головы стали отворачиваться, поднимаясь выше, в стихийную реку.

"Зссначит, не нужжжсссна помощь".

"Может, драгоценности? — в отчаянии крикнул Люк. — У меня огромная сокровищница. Вы же любите… должны любить камни. Я же люблю"

Огромный стихийный дух повернулся, насмешливо мерцая белыми глазами.

"Я могу сссссам взять вссссе ссссокровища мира, змеенышшшш. Улетай, не надоедайссс мне большееее. Проглочшшшу"

И он метнулся прочь, мгновенно исчезая из вида и оставив Люка, оглушенного и несчастного, хлопать крыльями высоко над землей. В голове крутились несколько мыслей, в основном нецензурные — а еще хотелось рвануть к Марине и спрятать и ее, и еще нерожденного ребенка (неужели правда будет сын?) подальше от Инляндии. Чтобы этот ветряной гад (или гады) до него никогда не добрался.

И зачем стихийному духу его наследник?

Люк зашипел, зло фыркнув-плюнув вслед небесному змею, и полетел обратно к Третьему форту. Для чего бы воздушному чудовищу ни нужен был его ребенок, Люк за все предпочитал расплачиваться сам. И пусть он ранее, когда работал на Тандаджи, легко играл судьбами других людей, но никогда бы не пожертвовал ни сыном, ни кем-то из родных даже для спасения всех стран мира.

Он вернулся в форт, быстрым шагом прошел мимо адъютанта, дежурившего у его комнаты, и хлопнул дверью. Внутри стояло большое зеркало, которое Люк потребовал принести в самом начале войны в надежде, что сможет им пользоваться — переходить к Нории, чтобы избежать выматывающих полетов в Пески, навещать родных. Но пространственная изнанка Туры становилась все нестабильнее — и он предпочитал тратить время, но не рисковать. Хотя сейчас выбора не имелось. Нужно было использовать все возможности, поэтому Люк включил свет в комнате и повернул зеркало так, чтобы оно отражало его в полный рост.

Главное, чтобы Берни находился там, где неподалеку есть хотя бы небольшая отражающая поверхность. Если даже не получится перейти — возможно, удастся определить местоположение и долететь до него.

Люк зажмурился — светящиеся контуры зеркала проступили под веками, будто он каждый день повторял уроки Луциуса Инландера, — и представил себе Бернарда. И открыл глаза, почти не надеясь на успех.

Выдохнул. В зеркале искаженно и тускло проявлялся какой-то залитый светом ангар. Слышался шум голосов, верещание — по огромному помещению прохаживались охонги с сидящими верхом автоматчиками, — и Люку даже показалось, что он слышит запах муравьиной кислоты. У стен были сложены упаковки кирпичей, выставлены стопки листов металла — похоже, из одного такого листа герцог и смотрел. А чуть дальше стояли, сидели и лежали на бетонном полу люди. Дармонширцы.

Его светлость выругался с облегчением и тревогой — изображение тут же пошло волнами, начало дрожать, и Люк заставил себя успокоиться. Берни был там — лежал на полу, тяжело дыша, а над ним склонилась знакомая серенитка. Майор Лариди, задрав китель, зажимала бок брата окровавленным куском ткани. Руки ее тоже были в крови.

Раздался окрик — серенитку за плечо отбросили от Берни, швырнув на пол, Бернарда пнули, и он согнулся, застонал, перекатываясь спиной к Люку.

Герцог, шипя, рванулся вперед — спасти брата, но его ошпарило холодом. Он вывалился не в ангаре, а на сияющем мостике в пульсирующем, нестабильном и бесконечно огромном черном подпространстве, расцвеченном пятнами окошек, открывающихся в разные уголки Туры. Мостик ходил ходуном, а в нескольких шагах впереди и вовсе истончался, туманной пылью утекая куда-то вбок. Люк все же шагнул к далекому и тусклому пятну, за которым были пленные и Берни, еще живой, главное — живой, — и задрожал, обхватывая голову руками.

Снова холод и тьма тянули из него жизнь и тепло, а пространство вибрировало вокруг, не желая подчиняться, — и у него сил не хватало его успокоить. Умения не хватало. Возможно, получилось бы перейти туда, куда он уже ходил зеркалами, но в незнакомое место?.. И посоветоваться не с кем… лететь к Нории нет времени.

Герцог вывалился обратно в комнату, вспотевший и измотанный, как после долгого бега. Нервно закурил, шагая туда-сюда по комнате, с остервенением пнул стул.

Недоучка гребаный. И верно, обрубок. Надо было с первого же раза вцепиться в Луциуса и тянуть из него все, что он мог дать…

При мысли о короле Люк вдруг замер, не донеся до рта сигарету. А затем распахнул дверь.

— Трумер.

— Да, ваша светлость? — подскочил адъютант.

— Молока мне.

— Молока, ваша светлость? — осторожно переспросил Трумер, решив, видимо, что командир двинулся умом.

— Побольше и побыстрее, — резко приказал Люк и закрыл дверь.

Через десяток минут, за которые он успел скурить полпачки и озвереть от ожидания, адъютант принес ему три бутылки молока.

— Лучше бы парного, — пробормотал его светлость, — но и это хорошо. Свободны, Трумер.

— Так точно, ваша светлость. — Адъютант очевидно изнывал от любопытства, но вышел быстро и снова затих за дверью.

Люк, сжимая в руках бутылки, вернулся к зеркалу. Закрыл глаза, вспоминая очертания королевского кабинета. Только бы получилось. Только бы вышло, потому что куда бежать еще, он не имеет представления.

Открыл глаза и выдохнул с облегчением — он смотрел на погруженный в сумрак кабинет короля Луциуса. Теперь пройти бы туда… и чтобы никуда не делся доступ под щиты дворца…

Выйти сразу в кабинете не удалось — Люк снова очутился в высасывающем тепло и жизнь подпространстве. Но на этот раз сияющий мостик оказался устойчивее и, не обрываясь, светлой нитью тянулся к далекой точке на противоположной стороне пространственного шара. Дармонширу удалось пройти почти треть, когда вибрация стала невыносимой, заболели уши и кости, — и обратно пришлось возвращаться почти ползком, прижимая к груди бутылки с молоком, потому что еще немного, и он потерял бы сознание.

У него опять не хватило сил.

Люк бессильно стоял перед зеркалом, вглядываясь в пустой королевский кабинет. Руки дрожали от напряжения. Что делать, если ему не пройти туда?

— Эй, — позвал он, чувствуя себя идиотом. — Это я. Вы там?

В кабинете было тихо и пусто.

— Я надеюсь, что вы меня слышите, — проговорил он почти умоляюще. — Мне очень нужна помощь. Я вам молока принес… принес бы, если бы мог к вам пройти.

Зеркало вдруг дрогнуло, и Люк заторопился:

— Почтенные хранительницы, — тон он сделал таким льстивым, что зеркало должно было покрыться потеками меда, — я бы не смел вас тревожить, но мне очень нужен ваш совет… мудрый совет и помощь. Мне не пройти к вам. Может, вы появитесь и мы поговорим? Мне больше некого просить…

— Сссс… — зашипело зеркало, и Люк вздрогнул, чуть не выронив бутылки. На прекрасно видимом кресле Луциуса Инландера проявлялись две огромные туманные змеи, отливающие серебром. Они смотрели на него, склонив головы и о чем-то шушукаясь.

— Обходительныйссс какооой… Вссспомнил, наконецссс… — донеслось до него.

— Молоко, — пробормотал Люк покаянно и помахал бутылками. — Вкусное, сладкое… почти как только что из-под коровы…

Он схватил со стола большую жестяную армейскую кружку и вылил в нее молоко — по самые края. Поставил у зеркала и отступил, задерживая дыхание. Змеи к нему не торопились.

— У меня еще шоколад есть, — произнес он с сомнением, — вы любите шоколад?