Ожог любовью (СИ) - Карат Татьяна - Страница 14

Нас порою обличает совесть.

Это кара или дар Небес?

Для кого-то это голос громок:

Слышит он души упрек немой,

Совершив проступок или промах -

Сразу же теряет свой покой.

Яна Кузовлева.

ПЕТР

Дал ей времени две недели. На свыкание, привыкание или еще как это можно назвать. Сам был шокирован неожиданной встречей. Сначала не поверил глазам, а потом, совладав с собой, постарался взять ситуацию под контроль.

Не сдержался, задал совсем неуместные вопросы, которые почему-то меня резво заинтересовали. А ответы мягко сказать не обрадовали. Точнее не сами ответы — мои предположения, она так ничего и не ответила.

Как удар под дых. Воздух задержался в груди, ставая жестким комком, грозя задушить. А на что интересно я рассчитывал, что она всю жизнь будет ждать меня, урода который ее изнасиловал? Да и зачем ждать, сам не понимал хода своих мыслей. Чувство вины опять подняло свою уродливую голову, напоминая о том, как по-скотски я себя повел.

Она рвалась уволиться, и причиной тому был, конечно, я. Пришлось пойти на хитрость, немного надавить, чтобы оставить все на своих местах. И никаких сексуальных подтекстов, а тем более планов в этом не было. Передо мной стояла слегка растрепанная взволнованная школьница, которой я уже порядком исковеркал жизнь. Не хотелось быть виновным еще и в этом. Пусть строит карьеру, тем более сотрудник она ценный. Сам проверял, но только вот не знал, что под фамилией Мирзаева, прячется все та же Дымкина.

Позвонил ей сам, предупреждая о собрании. Не знаю, почему это сделал, мог спокойно отдать распоряжение секретарше. Но почему-то так важно было услышать ее голос. С каких пор стал так сильно о ней волноваться? Ведь жила как-то эти сем лет без меня, без моего никому не нужного волнения и опеки, и судя по должности, и отзыву руководства неплохо устроилась. Думал, отпустило, думал, забылось за столько лет, но нет же. Не сдержал себя и пробил ее. Оказывается не выходила замуж, просто поменяла фамилию.

На собрании увидел совсем другую Марину — взрослую, собранную, элегантную. От взволнованной и растерянной школьницы не осталось и следа. Передо мной была женщина, знающая себе цену и умеющая держать себя в руках. Да и в здравомыслии ей не откажешь. Сумела высказать свое мнение и что важно, отстоять его. Все же в том, что она ценный сотрудник я не ошибся.

Ее машина отъехала с парковки перед зданием офиса. Старенькая Тойота, но достаточно выносливая. Какое-то время вглядывался в след, а потом сел за руль и поехал в том же направлении. Через два светофора догнал ее, но держался на приличном расстоянии. Спустя минут двадцать затормозила около бизнес комплекса, в котором располагался их офис. Я и сам припарковался, только на противоположной стороне дороги. Обнявшись и перекинувшись несколькими словами с подружками, она в компании троих человек направились в мою сторону.

Почему-то почувствовал себя шпионом на задании, которого могут вот-вот рассекретить. Сидел, опершись на руль, а она на расстоянии нескольких шагов обходила мою машину по кругу. Смотрел на нее, и будто почувствовав мой взгляд, она оглянулась. Но за тонированными стеклами кого-то разглядеть было невозможно.

Видел их веселую компанию, видел ее со стороны и возвращался мыслями в прослое. Я тогда тоже часами наблюдал за ней стоя в тишине под темными окнами…

После того как уехал от нее той ночью, нажрался в жопу. Хотел отомстить, отомстил, но на сердце так гадостно. Чувствую себя полным критином. Машину оставил у ночного клуба. Гулял со случайными друзьями еще несколько суток. В таких случаях желающие записаться в лучшие друзья и отдохнуть за твой счет всегда находятся. А я не возражал. Хотелось забыться, залить произошедшие события в вине, и кто был рядом не важно, лишь бы не сам. В одиночестве приходили воспоминания, а они были хуже пыток.

Я бы и не останавливался, никогда не останавливался, но мой организм слабее каких-то желаний. Он сдался. После трех суток непробудного пьянства меня без сознания отвезли в реанимацию. Там приходил в себя еще неделю. Отец носился как с маленьким. Находил время заезжал по несколько раз на дню. Хоть я и игнорировал его полностью он все равно садился на стул и по полчаса просиживал рядом. Я единственный раз попросил его об одолжении — не привозить Снежку. Не хотел, чтобы она меня видела в таком состоянии.

Все это время, днем и ночью я казнил себя за столь ужасный поступок.

В день выписки по распоряжению отца мою машину подогнали к больнице. Он, скорее всего, догадывался, что с ним я не поеду, а в общественном транспорте с двумя пересадками не лучший способ добираться все еще не полностью выздоровевшему больному.

Мне еще там, около больницы пришлось нарушить свой обет молчания относительно отца. Сев за руль случайно увидел на белой обивке соседнего сиденья бурые пятна. Порядком затертые, но все же видны.

— Что ты сделал с моей машиной?

— Помыл ее.

Я вопросительно уставился на него, не желая произносить даже слова. Пусть догадывается и отвечает сам.

— Когда ты пошел во всю тяжкую, и дозвониться, а тем более найти тебя было невозможно, мне позвонили с ночного клуба и попросили забрать твою машину с парковки. Переднее сиденье было перепачкано кровью. Сразу же отправил ее на мойку. Даже не представляю, что ты мог натворить сгоряча, но оставлять подобные улики на собственного сына я не собирался.

Отец стиснул челюсти, сжав при этом губы в тонкую линию. Это была не злость — это было волнение.

— Что ты натворил сынок?

Но я не стал отвечать на его вопрос, и задерживаться тоже больше не стал. Развернулся, сел в машину и умчался в неизвестном направлении. Неизвестном, даже для себя самого. Это был еще один гвоздь в крышку гроба, в который сам же себя и упрятал.

Она была девственницей! Чертов придурок, чем же ты думал?! Что ты наделал?! Руки ударяли по рулю, а нога все с большей силой вжимала педаль газа.

Выкатав полный бак бензина, и только чудом не попав в аварию, я слегка успокоился.

А потом потянулась череда одинаковый, как близнецы дней. Дней в ожидании. Ждал вызова в участок. Ждал ментов с облавой, громкого ареста. Ждал пронырливого следователя, да хоть кого-то. Но никого не было.

По телевизору раздули целое дело. Ни родители, ни Марина не желали делиться подробностями случившегося. Но бабушки-соседки, преподаватели в школе, да и какая-то женщина, якобы спасшая несчастную девочку, с радостью делились своими предположениями. Они вываляли девочку в грязи, желая насладиться минутой славы.

Смотрел, негодовал, злился и понимал, что виноват во всем только я. Я один. Сколько раз рвался поехать к ней извиниться, но никак не находил нужные слова. Часами стоял у подъезда, выслеживая, но она не выходила на улицу. Расспросить о ней не было у кого, а привлекать постороннего узнавать информацию не хотел. Звонил бесчисленное количество раз. Не знал, что скажу, простого «извини» было бы ничтожно мало, но я звонил. Номер был отключен.

Она не выходила у меня с головы. Совесть непрерывно грызла днем и ночью. Я грешным делом уже подумывал предложить жениться. И предложил бы, если была бы хоть какая-то надежда на согласие с ее стороны. Не раз вспоминал Достоевского и его «Преступление и наказание». Вот лучше бы она на меня заявила. Пусть бы таскали по ментовкам, пусть бы посадили, только не эта безнаказанность, которая давит на мозги хуже самой жестокой пытки. Чувствовал себя полным кретином, гадом, сволочью.

Она в том году так никуда и не поступила. Отличница, с золотой медалью, даже не пыталась сдавать документы. У меня вошло в привычку просиживать вечера под ее окнами. Всматриваться в темные стекла. Знал, какое выходило с ее комнаты. Она очень редко подходила к нему, но все же, иногда ее видел.

А потом они уехали. Думал на несколько дней, но как оказалось — насовсем. Расспросил соседей — сказали, что после происшествия с девочкой та совсем замкнулась в себе. Родители пытались растормошить, но ничего не вышло. Поэтому решили выехать и сменить обстановку. Куда уехали, никто не знал.