Путь на Балканы (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 27

— Ну, конечно.

— Ой вэй, сколько лет, сколько зим! Я ведь не видел ни тебя, ни твоей достопочтенной матушки с тех пор как вы уехали. С тех пор маленькая Геся выросла и стала настоящей красавицей, а ведь казалось, что прошло не так уж много времени. Кстати, как поживает твоя матушка?

— Увы, достопочтенный пан Борух, мама умерла еще полгода назад.

— Какая ужасная новость! Мне так жаль, но скажи мне, девочка, что ты делаешь здесь одна?

— Так уж случилось, что мне пришлось покинуть наше местечко и вернуться в Бердичев.

— Одной?

— Ну, да, у меня ведь больше никого нет.

— Подожди-ка, а разве в вашем местечке не было синагоги? А может там нет ни одного ребе, и совсем-совсем нет общины, чтобы позаботится о бедной сироте? Как же они отпустили тебя одну!

— Простите пан Борух, — закусила губу девушка, — но как раз от их забот я и уехала.

— Уехала от забот? Ну, конечно, дела у вас, судя по всему, шли не важно, а когда пани Ребекка покинула этот мир, то ты осталась бесприданницей. Так ведь?

Ответом старому негоцианту был только кивок, а он, переведя дух, продолжал:

— И тогда кагал[23] решил найти тебе мужа?

На этот раз не последовало даже кивка, но старик был опытен и даже где-то мудр, а потому понял все сразу.

— И тот, кого выбрали старейшины, не пришелся к тебе по вкусу? Ну, конечно, вряд ли они выбрали жгучего красавца с приличным капиталом и москательной лавкой в придачу. Девочка моя, но в том ли ты положении, чтобы перебирать?

— Простите, пан Борух, — закусила губу девушка, — но я не хочу связывать свою судьбу с этим дурачком Моше, только от того, что так решила община.

— Ой вэй, но что же ты будешь делать?

— Пан Борух, — решилась, наконец, Геся, — я знаю вы добрый человек и вас, наверное, послал на эту улицу сам Господь. Вы не могли бы мне помочь?

— Тебе нужны деньги? — понимающе кивнул старик.

— Нет, — вспыхнула девушка, — мне нужна работа!

— Что?!

— Мне нужна работа. Я готова делать что угодно. Стирать, мыть полы, ухаживать за больными. Просто я хочу заработать себе на жизнь.

— Вот оно что. Но что ты умеешь делать?

— Я же сказала…

— Нет, ты сказала, на что ты готова, но вот что ты умеешь? Ты очень молода и хороша собой, тебя могли бы взять служанкой в хороший дом или, может быть, даже гувернанткой, но справишься ли ты?

— Чтобы стать гувернанткой нужны рекомендации, — тихо проронила Геся и потупила взгляд.

— Азохен вэй! — вскипел старый еврей. — Да рекомендации еще далеко не все! Нужно быть хорошо одетой, нужно уметь вести себя в приличном обществе. Нужно, наконец, что-то знать самой, чтобы учить этому детей. У тебя есть образование?

— Нет, конечно, но матушка пока была жива, занималась со мной. Я умею писать и считать, говорю по-польски, по-русски, и немного по-французски. Еще я умею шить…

— Так, гувернантки из тебя точно не выйдет. Служанкой еще можно, но у нас тут не Варшава и даже не Киев.

— Я хочу пока остаться в Бердичеве.

— Почему?

— Я надеюсь, что мой брат когда-нибудь вернется.

— Твой брат? Ах, да, бедняга Марк. Ты таки думаешь, он еще жив?

— Я надеюсь.

— Ну, хорошо. Ты сказала, что можешь шить. Я могу поговорить с пани Резенфельд о тебе. Если ты и вправду умеешь, то она, может быть, возьмет тебя портнихой. Глядишь, если повезет, станешь со временем модисткой.

— О, благодарю вас, пан Борух! — пылко вскричала девушка, но старик остановил ее.

— Не стоит девочка моя. Скажи лучше, где ты остановилась?

— Сняла угол у пана Вулфовица.

— У трактирщика! Азохен вэй, а может, ты хочешь быть совсем не портнихой? Тогда тебе нужно к мадам Цукерман, но тут, прости, я не смогу составить тебе протекцию…

— Что вы такое говорите! — оскорбилась Геся.

— Вот что, девочка, — не обращая внимания на ее возмущение, продолжал старик. — Мы сейчас же отправимся к пану Вулфовицу и заберем твои вещи. Сегодня ты переночуешь у меня, а завтра мы отправимся к пани Резенфельд. Я уже не молод, сын мой в отъезде, так что твоей репутации ничего угрожать не будет, хотя какая может быть репутация у девушки сбежавшей из дому. Ничего не желаю слышать!

— Я не хочу обременять вас, — пролепетала Геся, но пан Борух уже поднял руку и заголосил на всю улицу:

— Извозчик!!! Да что же это такое, когда в них нет надобности — кишат просто как тараканы, а вот если позарез необходимы — так нет ни одного!

Из-за скандала, приключившегося перед самым Рождеством, Гаупт пока не стал назначать Будищева писарем, а позже у него выявились и иные таланты, так что совсем было скисший Погорелов, вздохнул немного свободнее. Во-первых, пришел приказ усилить стрелковую подготовку, перед ожидаемым смотром. После того, как были выделены необходимые огнеприпасы, штабс-капитан зачастил вместе с подчиненными на стрельбище, и тут выяснилось, что Дмитрий недурно стреляет. Поначалу ему не очень получалось определять расстояние, указанное на прицеле в шагах, но скоро он приноровился и стал одним из лучших стрелков в роте.

Во-вторых, однажды его вместе с неразлучным Шматовым, послали получать казенное имущество. Не одних, конечно, а под началом Фищенко. Что там приключилось, никто доподлинно не знал, но только фельдфебель после этого заявил, что впредь будет брать с собой только Будищева. Штабс-капитан сначала хотел спросить: — отчего так? — но глянув на довольную рожу сверхсрочника, сам все понял.

Время для занятых службой солдат летело совершенно незаметно. Не успели оглянуться, как миновал январь, а за ним и февраль. Холода сменяли оттепели, затем иной раз снова ударяли ненадолго морозы, но приближение весны чувствовалось по всему. Но главным ее проявлением, к сожалению, было совершенно непролазная грязь.

Тринадцатого марта свершилось событие, которого долго ждали. Для проведения торжественного смотра в Бердичев прибыл его императорское высочество великий князь Николай Николаевич. Младший брат государя был назначен главнокомандующим действующей армией и теперь объезжал вверенные ему части.

Рота Гаупта выступила из Семеновки рано утром, когда дорога была еще скована ночным морозом, так что до Бердичева они добрались благополучно. Но затем стало пригревать уже по-весеннему теплое солнышко, и земля принялась оттаивать. Так что когда перед выстроенным полком появился экипаж главкома, вокруг была уже непролазная грязь.

Поговаривали, что Николай Николаевич был не здоров и именно поэтому показался перед войсками в коляске, а не как обычно верхом. Но, скорее всего, ему просто не хотелось испачкаться. Объехав полк, великий князь остался доволен и велел офицерам подойти к нему поближе. Те немедля бросились выполнять приказ и оставили солдат с унтерами одних.

— Глянь, как почесали, — шепнул Будищев, показывая глазами Лиховцеву на торопящихся офицеров их роты.

— Умоляю, перестань! — не разжимая губ, взмолился Алексей, зная манеру своего товарища все вышучивать, самому оставаясь невозмутимым.

Главком тем временем, обратился к собравшимся с кратким напутствием. Похоже, он действительно не совсем отправился от болезни, а может просто устал, во всяком случае, голос его был тускл и не выразителен.

— Я надеюсь, что когда вас призову, вы и в деле окажетесь такими молодцами, а где и когда я и сам не знаю.[24]

Господа-офицеры сочли этот спич похвалой и закричали: — ура! А через секунду к ним присоединился и весь полк.

— Походу нам речь не толкнут, — заметил Дмитрий, но его товарищи в этот момент громко приветствовали своего главнокомандующего и не расслышали.

Вернувшись к ротам офицеры встали во главе их и тогда полковник Буссе принялся командовать:

— К церемониальному маршу, поротно, шагом арш!

Ничто так не услаждает сердце воинского начальника в России как торжественный марш подчиненных ему войск. Мерная поступь солдат, заставляющая дрожать землю, наполняет его гордостью, а безукоризненно ровные колонны радуют глаз. Болховцы, конечно же, оправдали надежды великого князя и прошли просто образцово. Но боже, что это бы за марш! Если первая рота шла еще по более-менее крепкой земле, то следующие за ней так ее размесили, что вторая рота шла уже по щиколотку, а третья по колено в грязи. Тем не менее, полк шел бодро и молодцевато, разбрызгивая сапогами жидкую землю, так что даже великий князь нашел в себе силы улыбнуться и милостиво кивнуть своим чудо-богатырям.