Две золотые полоски (СИ) - Фальк Макс - Страница 1

Нью-Йорк, февраль 1909 года

Персиваль Грейвз способен выбесить человека за три минуты, если молчит. И за тридцать секунд, если открывает рот.

— Скарборо, отчёта о тяжких телесных с Тридцать второй улицы нет у меня на столе, — говорит он, останавливаясь у стола Мелани Скарборо. Руки в брюки, голова набок, не мигает. Он не спрашивает — где отчёт. Он не спрашивает — почему отчёта ещё нет, и когда он будет. Он констатирует факт с лёгким удивлением.

Как же это бесит.

— Простите, сэр, мистер Даллас поручил мне… — Скарборо жалобно складывает брови, поднимая глаза, и Грейвз белеет.

— Я ваш непосредственный начальник, а не мистер Даллас, — негромко говорит он. В его голосе дрожит сталь, как камертон, и по тону гудения можно легко определять степень его гнева. Сейчас он слабенький, едва дотягивает до “троечки” по десятибалльной шкале. — Вы выполняете мои распоряжения. Я хочу увидеть отчёт до обеда, Скарборо.

— Да, сэр, — вздыхает та, и взмахом палочки тасует документы на столе.

Персиваль Грейвз — самый молодой начальник Отдела расследований магических происшествий за всю историю существования Отдела. Народу здесь всегда не хватает: платят мало, бегать нужно часто, начальства над душой человек пять, и все цапаются друг с другом, потому что Департамент магической безопасности вообще представляет собой образцовый бардак.

Даллас из Отдела артефактов тихо ненавидит Грейвза за то, что тот сдаёт улики и вещественные доказательства только после соблюдения всех формальностей, а не «Даллас, будь другом, забери эту хрень с моих глаз, пока она не взорвалась», как делал его предшественник. Грейвз открыто ненавидит Далласа за то, что тот называет его «сынок» и за «Да что ты возишься, давай я сразу приберу эту штуку, и всем будет спокойнее».

Хантингтон из Отдела ликвидации нарушений Статута ненавидит Грейвза за то, что тот не отдаёт ему своих подчинённых, отговариваясь, что у них и так по горло работы с расследованиями. Это чистая правда, но Хантингтон обожает перекладывать свои заботы на чужие плечи и очень любит подъезжать с предложением «Ну вы же всё равно идёте туда расследовать, вот и приберите заодно, дел-то на пять минут!» Грейвз поначалу отказывал вежливо, потом начал отказывать невежливо, потом сказал при всех «Ну вы же всё равно зайдёте ко мне, вот и отсосите заодно, дел-то на пять минут». Хантингтон после этого начал коситься на Грейвза с опаской и сторониться первым, встречаясь с ним в коридоре.

Бэзил-Джонс из Отдела предсказаний и аналитики предельно вежлив с Грейвзом на людях, а за глаза называет «принцессой», и это самое мягкое — потому что Грейвз еженедельно с наслаждением возит его мордой по ковру на совещании у главы Департамента. За то, что предсказатели почему-то не предсказали ни ограбление лавки летучих ковров, ни гоблинскую перестрелку боевыми заклинаниями, ни внезапное появление в центре города толпы призраков — зато предсказали дождь из лягушек, который так и не пошёл, и необычно раннее цветение гортензий.

Конечно, когда Грейвз устраивает кому-то выволочку — слушать его увлекательно. Делает он это страстно и энергично, каждый раз подбирая такие эвфемизмы для нецензурных выражений, что их впору записывать.

— Эскобедо, сказочный ты умница, — например, негромко говорит Грейвз, щурясь от бешенства, и плечистый Эскобедо прячет глаза, цветом лица и опущенной головой напоминая увядший мак. — Объясни мне, каким образом у Гертруды Вандербильд, маму твою я не имел счастья знать, оказался магический портрет? За какие прекрасные доллары, Эскобедо, отличный ты человек, папу твоего я тоже близко не знал, она им обзавелась? Какой удивительного таланта художник его создал, хотел бы я знать, чтобы отсыпать этому красавцу шоколадных конфет во все отверстия?

— Простите, сэр, — бурчит Эскобедо. Двухметровый мексиканец возвышается над Грейвзом на целую голову, его большое смуглое лицо похоже на плоскую тарелку с кракелюром. Он краснеет и вздыхает, перебирая в пальцах поля форменной шляпы.

— Я поручил тебе разобраться с этим делом неделю назад! — Грейвз говорит тихо, но эффект — будто он орёт во всю глотку. Камертон показывает семибалльный шторм. — А ты приходишь и говоришь мне, что на портрете чары против воровства?.. Ты думал, если ты просто украдёшь его, проблема решится?..

— Ну так ведь тогда портрета у этой дамочки больше не будет… — бормочет Эскобедо.

— Пошёл бы ты погулять в парк! — с чувством предлагает Грейвз. — Найди мне художника, я хочу восхититься остальными его работами. Я большой ценитель искусства, Эскобедо, мне очень хочется поговорить с этим новым Тицианом, мать его удивительно достойная женщина!

Он проводит рукой по волосам, уложенным в модную гладкую волну с пробором, будто снимает с них что-то. Делает лицо спокойным и снова начинает бесить.

Как же он бесит.

Грейвзу двадцать пять. Он красивый, умный, амбициозный, богатый сукин сын из уважаемой семьи. Отец — министр, мать — светская львица, хотя точнее было бы назвать её акулой, потому что она умеет откусывать головы тем, кто ей не нравится. Непонятно, что при такой семье он делает на такой грязной и суетливой должности. Его легче лёгкого представить себе в смокинге, с бокалом шампанского на дипломатическом приёме где-нибудь в Ницце. А не в тесном, пропахшем чернилами и бумажной пылью кабинете начальника самого беспокойного Отдела в Департаменте магической безопасности. Хотя, всем понятно, что он не задержится в начальниках Отдела и рванёт вверх, как только представится такая возможность. Или как только он создаст эту возможность сам.

Грейвз во всём старается быть безупречным. Он всегда гладко причёсан и щегольски одет, он оказывает знаки внимания всем привлекательным коллегам в радиусе видимости, без скидок на пол. Поговаривают, что он интересуется мужчинами, но обычно его видят под руку с женщинами. Ему так и подмывает прилепить жвачку на брюки или испачкать рукав мелом, которым в таблицу на чёрной доске пишется список дел и фамилии авроров, отвечающих за расследования.

— Марш, — Грейвз наконец оставляет в покое Эскобедо и поворачивается.

Лоренс Марш поднимает голову.

Грейвз на долю секунды кривит рот.

Он не любит некрасивых, а Лоренс, увы, некрасив. У него длинное костистое лицо, широкий выпуклый рот, крупный нос и острый подбородок. Ах, да: и отогнутые уши, которые он прячет за длинными вьющимися волосами. Единственное, что он может спрятать — всё остальное остаётся на виду, и Грейвз цепляется за него взглядом каждый раз, как видит. И каждый раз в его глазах что-то мелькает — то ли жалость, то ли неприязнь — не разобрать. Споткнувшись о Лоренса, он слишком быстро отводит глаза.

— Марш, как дела в порту? — спрашивает Грейвз с места. Руки в брюки, взгляд изучает лампу на столе, будто это какой-то бесценный антикварный артефакт, а не предписанная регламентом “Лампа зелёная 1шт., инвент.№ 38/205-3329.82, бронза, латунь, стекло”.

Грейвз редко смотрит на Лоренса дольше одной секунды и никогда не приближается к его столу, будто боится заразиться некрасивостью. И разговаривает с ним мягче, чем с остальными — будто некрасивость делает Лоренса каким-то неполноценным, и к нему всегда надо быть снисходительным.

Лоренс некрасив всю свою жизнь и к двадцати годам уже уверен, что ни одна девушка на него не посмотрит. Ни невзрачная Мелани Скарборо, ни восхитительная Изабелла МакГраф, у которой потрясающие волосы — настоящая чёрная Ниагара, завитая кольцами. Лоренсу хочется однажды провести по ним пальцами, скользнуть ладонью под затылок и наклониться к её поднятому лицу - но вместо этого по ним проводит пальцами Грейвз, небрежно присев к ней на стол, и обменивается с Изабеллой коротким сочным поцелуем. Он встречался с ней в прошлую пятницу. Их видели вместе в ресторане “Воробей на ветке сливы” в китайском квартале. Лоренс завидует и опускает глаза.

Грейвз такое проклятое совершенство, что в нём практически нет недостатков, а те, что есть, только подчёркивают достоинства. Если бы он был пустоголовым, было бы проще. Если бы Грейвз был недалёким, ленивым, нерасторопным и равнодушным… Но он умный, дерзкий, въедливый и страстный. А высокомерное чистоплюйство и позёрство его даже не портят.