Две золотые полоски (СИ) - Фальк Макс - Страница 8

— Я же говорил — не спорь, — довольно ухмыляется Грейвз, подтягиваясь повыше. Лоренс сглатывает сухой комок в горле — он слишком ошеломлён, чтобы отвечать.

— Но я тебя всё равно поцелую, — говорит Грейвз. — При всех.

— Ты же выиграл, — сипло шепчет Лоренс, широко распахнутыми глазами глядя в потолок.

— Ты был громким, — Грейвз всё ещё ухмыляется, — так что да. Зато ты заставил меня кончить первым. А это редко кому удаётся.

Он укладывается рядом, на сбитую простыню, и вполголоса шепчет очищающее заклятие.

— Ты знаешь беспалочковую?.. — бормочет Лоренс.

— Практика, — коротко отвечает Грейвз, пристраивая голову на локоть. И гладит его ладонью по груди.

Лоренс впервые не чувствует себя без одежды неловко. Неловко — когда ты голый. А он обнажён. Это почти неощутимая разница, но голым быть стыдно, а обнажённым — естественно. Люди рождаются обнажёнными. И быть таким рядом с Грейвзом, который смотрит на него сквозь ресницы — естественно. И приятно.

Лоренс свешивает ногу с кровати и качает ею, задевая пальцами истёртый паркет. Грейвз гладит его по груди, животу и бёдрам, просто так — и Лоренс верит, что это приятно.

— Я костлявый, — говорит он в потолок.

— Плевать, — спокойно отвечает Грейвз.

— Мне нравятся девушки.

— Вопрос времени.

— Ты думаешь, у тебя это надолго?..

Грейвз молчит, не отвечая сразу, потом говорит:

— Да. Это надолго.

Назавтра он целует его при всех, и потрясённое молчание накрывает Отдел расследований. Лоренс заставляет себя не выглядеть слишком торжествующим, когда Грейвз небрежно садится на край его стола, обсуждая детали какого-то незначительного дела — круг свидетелей или что-то вроде этого — а потом наклоняется и коротко целует в подставленные губы. Кто-то что-то роняет, кто-то чем-то давится, кто-то рассыпает по полу бумаги. Слух разносится по Департаменту, как пожар, на Лоренса начинают смотреть с большим интересом, в том числе — те девушки, которые раньше не поднимали на него взгляд. Всех занимают вопросы — «но как?!», «но чем?!» и «но почему?!». Слухи облекают его в мантию тайного магистра сексуальных практик, который приворожил к себе Грейвза какими-то уникальными умениями, чуть ли не передающимися в семье из поколения в поколение — и на этом месте уже Лоренсу хочется спросить — «но как?!»

Он влюбляется в Грейвза на второй или третий день их романа. То, что они встречаются, Грейвз не скрывает - он никогда не скрывает свои увлечения, и Лоренс даже гордится тем, что становится “одним из”.

Через пару недель они обнаруживают, что Грейвз фактически живёт у Лоренса, появляясь в фамильном особняке только для того, чтобы утром надеть свежий костюм — и решают, что жить вместе действительно удобнее.

К быту холостяка Грейвз трогательно не приспособлен. Например, он совершенно не умеет готовить. Лоренс привыкает жарить яичницу на двоих по утрам, а Грейвз водит его ужинать в рестораны. Шокируя вежливых официантов, он, не смущаясь, всегда просит завернуть остатки с собой. Утром Лоренс их разворачивает и крошит в яичницу пармезан, тончайшую пармскую ветчину или индейку. По утрам Грейвз взъерошенный и небритый, волосы падают ему на лицо, делая его моложе лет на пять. По ночам он громкий и ненасытный, днём они оба невыспавшиеся, но совершенно счастливые.

Время спрессовывается вокруг них, кажется, что недели превращаются в годы. Иногда Лоренс не понимает, как ему это досталось. Слышит сонное дыхание рядом и не верит, что это — его жизнь. Грейвз настолько горячий, что с ним почти невозможно спать под одним одеялом. С ним можно разговаривать часами на любые темы, а можно не разговаривать, а часами заниматься сексом, особенно по выходным, когда они оба просыпаются поздно, ближе к полудню.

На работе всё остаётся без изменений — Грейвз не выделяет его из других подчинённых, точно так же выдавая задания, точно так же отчитывая за промахи и точно так же требуя выполнение приказов в срок. На работе они — Грейвз и Марш, вне работы — Персиваль и Лоренс.

Через месяц Персиваль говорит «я люблю тебя». И добавляет: «Можешь не отвечать. Просто знай». Лоренсу кажется, что он уже это знает, что он знал это сразу, ему кажется, что и он сам любил его с самого первого дня, и почему-то долго собирается с мыслями, чтобы ответить.

— Я боялся, что проживу всю жизнь и никогда не узнаю, что такое любовь, — говорит Лоренс однажды, пару недель спустя.

— Я тоже, — говорит Персиваль.

Они сидят на всклокоченной кровати, привалившись к стене и друг к другу, курят и восстанавливают дыхание. Комната пропахла табаком и сексом, уже глубокая ночь, но спать совершенно не хочется.

— Я никогда не влюблялся всерьёз, — говорит Персиваль. — Всё время искал, что что-то вспыхнет… Надеялся каждый раз, что вот сейчас… А каждый раз было так, что в штанах тесно, а в голове пусто. Сердце стучит, но… мимо.

— Как ты понял, что со мной… по-другому?..

Персиваль пожимает плечами.

— Понял и всё. Сначала ты просто мне нравился. Умный, смелый… с острым языком. С тобой всегда было интересно, когда ты не отмалчивался. А потом однажды увидел, что ты красивый…

— Красивый?.. — фыркает Лоренс.

— Если глаза разуть, — серьёзно говорит Персиваль. — В тебе есть… искра. Когда ты сражаешься или споришь, ты перестаёшь думать о том, красивый ты или нет. И вот тогда — тогда тебя видно. Иногда я смотрел на тебя и всё замирало, и во мне, и вокруг. А потом я понял, что если сам не сделаю первый шаг — ты никогда ничего не узнаешь.

— Я тоже люблю тебя, — говорит Лоренс и сползает головой ему на плечо.

Персиваль курит и улыбается.

Лето, синее июльское небо, белые перья высоких облаков. В Нью-Йорке стоит душная жара, в отделе утихают слухи, а ночи в старой комнате старой квартиры горячие, как железные крыши, нагретые солнцем. Лоренс хочет познакомить Грейвза с семьёй. Пока никому не говорит об этом — думает, как подготовить мать, чтобы она поняла. Уклончиво пишет ей, что «есть один человек». Четвёртого августа Персивалю должно исполниться двадцать шесть. Лоренс долго ищет подарок, не зная, чем можно обрадовать человека, у которого есть всё, и который перечитал не только всю литературу магов, но и цитирует не-маговских поэтов. Он перебирает книги одну за другой, потому что это совершенно точно должна быть книга, ведь Персиваль их любит — и однажды натыкается на свежее издание «Красавицы и чудовища» с великолепными иллюстрациями. Усмехается. Пишет на форзаце «Тому, кто меня расколдовал» — и просит упаковать, как подарок. Дома прячет в нижний ящик комода, чтобы Персиваль не наткнулся раньше времени.

В конце июля они наконец раскрывают дело с портретом Гертруды Вандербильд. Художник — выпускник Дурмштранга, и все его картины с секретом. Они стареют и умирают, а владельцы — нет. На задержание они отправляются втроём с Эскобедо. Каждый выпускник Дурмштранга владеет Тёмными искусствами, но далеко не каждый способен здраво рассуждать, где их можно применять, а где — нельзя. Северная школа охраняет свои секреты, как и любая другая, но втроём они должны справиться даже с опытным тёмным магом: Грейвз хорош в атаке, Лоренс — в защите, а Эскобедо крайне талантливо обращается со стихийной магией.

Художник, конечно же, сопротивляется, потому что никому не хочется оказаться в лапах американского правосудия: самые суровые наказания за нарушение Статута о секретности, вплоть до смертной казни, никого не вдохновляют на переговоры. Хотя, конечно же, прежде всего ему предлагают сдаться. Услышав отказ, подкреплённый парой вполне материальных проклятий, Грейвз командует атаковать.

Он один, а их трое. Это сильный, умный и непредсказуемый враг. Каким-то чудом им удаётся загнать его в угол и лишить палочки. На него набрасывают антиаппарационные путы и чары, мешающие колдовать.

Жаль, этого оказывается недостаточно.

Жаль, они постоянно забывают о том, что человек опасен не только тогда, когда не способен произнести заклинание.