Режим бога. Эпоха Красной Звезды - 4 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 29

Мирославу тем временем взяли в оборот врачи. Сделали укол успокаивающего, и зачем-то накинув белый халат, увели вниз. Она лишь крутила головой, выискивая меня и Леху.

- И что теперь? – спросил Мамонт включая чайник – Мне придется знакомиться с этой сумасшедшей?

- Ты все слышал?

- А то…

- Ну не знаю… Я ей обещал. Девочка хоть и резкая, но вроде хорошая, честная. Тебе же нужна порядочная?

- Еще как нужна – кивнул Леха, явно вспоминая Зою.

- Пойти, что ли подремать немного, пока наши все не подъехали…

- А сможешь заснуть-то?

- Попробую. Лех, только ты это… Про высотку не рассказывай никому, ладно?

- Могила!

То ли недосып сделал свое дело, то ли коньяк выступил в роли снотворного, но едва я примостился на диване в кабинете, как моментально вырубился. И проспал три часа, пока в дверь не ввалился сияющий Клаймич.

- Виктор, подъем! Смотри, что у меня есть!

Григорий Давыдович радостно размахивает красочным конвертом с виниловым диском. Сон с меня как рукой снимает.

- Ну, наконец-то! Никак разродились товарищи с Мелодии? Неужели лирическая? А где патриотическая?

- Пока вообще только сигнальный экземпляр. В печать диск пойдет через неделю, в продажу поступит в июне-июле.

Я с удовольствием рассматриваю конверт, пахнущий свежей типографской краской. Полиграфия, конечно, так себе, со штатовской не сравнить, и пленкой конверт не заламинирован, но для Союза уже и это огромное достижение. Скольких нервов мне стоило отбиться от всяких идиотских завитушек и виньеток в оформлении обложки, доказывая, что это не наш стиль. В результате название группы на конверте получилось крупным и «глазастым». «Ах-ах, как это не скромно, не по-советски!» Да, плевать на все причитания худсовета, главное – обложка первого альбома получилась запоминающейся и яркой, одни рубиновые звезды чего стоят. На обратной стороне лаконичное перечисление песен с диска, внизу всякие выходные данные, от которых никуда не деться, ибо этого требует очередной ГОСТ. Короче, компромисс между желаемым и возможным. Но все равно очень симпатично получилось.

Разглядываю цену на обложке. Два рубля сорок копеек. Ну, в СССР несмотря на все реформы – плановая экономика, а это значит, что дешевые пластинки сметут моментально с прилавков и будут перепродавать уже по полтиннику. Впрочем, Мелодия не в накладе – заявленный тираж сто тысяч. Дальше будут допечатки. И уже на них цену могут поднять.

Мы обнимаемся с Клаймичем, хлопаем друг друга по плечу. Молчим. А что тут сказать? И он, и я прекрасно понимаем, что для молодой советской группы это неслыханное достижение. Впервые выйти на сцену в ноябре, а уже через полгода выпустить дебютный диск-гигант - об этом и мечтать было нельзя.

- Пойдемте наших порадуем?

Я уже готов бежать вниз, чтобы поделиться радостью с ребятами, но Григорий Давыдович останавливает меня, придерживая за локоть.

- Виктор, задержись, поговорить с тобой хочу.

Я снова плюхаюсь на диван, Клаймич проходится по кабинету, внимательно смотрит мне в глаза, а потом кивает мне на стол, где лежит лист с текстом двух новых песен для Пьехи

- Что происходит? Почему ты опять пишешь для Эдиты, вместо того, чтобы готовить новый репертуар для гастролей?

- Обещаете не ругаться?

- Обещаю.

Печально вздыхаю и вываливаю Клаймичу как на духу

- Мне нечем доплачивать сотрудникам. Канал, из которого я брал деньги на доплаты, перекрыли. Остались только авторские. Но я не хочу маму беспокоить. Стыдно.

- Поэтому ты писал песни и для Левы Лещенко?

- Да. В тот момент мне даже авторских не хватило бы. Вы не в курсе, но мама ведь не просто так все деньги перевела детскому дому. На меня тогда дело в Прокуратуре завели.

- О, боже… А я-то думал, что мне одному крупно досталось. Оказывается, вам с мамой тоже нервы потрепали?

- Ну, не так сильно, как вам, но…

- Послушай, это не дело – все авторские на студию тратить! Твоя мама, конечно, умница, но, сколько можно в семейный карман лазить? Ты же не можешь просто так, за спасибо работать?

- А куда деваться? У нас песен на русском чуть больше тридцати, из них десять отдано Сенчиной, и как вы понимаете, деньги я за них вряд ли увижу. Только авторские отчисления за их исполнение пойдут.

- Мне поговорить с Людой? Или лучше с Бивисом?

- Нет, нельзя. Получится, что мы вымогаем с них деньги. Не дай бог, дойдет до Романова.

- Подожди, но вот-вот наш диск-гигант на Мелодии выйдет!

- Выйдет. Но потиражные когда еще мне заплатят, а деньги нужны уже на днях.

Клаймич расстроено крутит головой и, не выдержав, начинает мерить кабинет шагами.

- Нет, так не годится! Надо поговорить с Калининым и обрисовать ему обстановку. Пусть повысит нашим людям зарплаты.

- Говорить нужно сначала с Щелоковым, без его указания Калинин ничего делать не станет. Но ввести Калинина в курс дела все равно нужно, здесь вы правы.

- Тогда так: я беру на себя Калинина. Подготовлю аргументы и с цифрами в руках объясню ему, как они не правы. А ты возьми на себя Щелокова. И не стесняйся – честно расскажи ему, как тратишь свои авторские на студию МВД. Понимаешь, он ведь может и не представлять реальной картины. Ты подарки дорогие им из-за границы привозишь, живешь вроде как на широкую ногу, вот у министра и может сложиться ложное впечатление, что у тебя все в полном ажуре.

- Все так – я снова вдыхаю - Но зарплату в конце месяца никто не отменял.

- Мне не к спеху, мою можешь задержать.

- Да одна ваша погоды не сделает, вопрос нужно кардинально решать.

Григорий Давыдович останавливается у окна, нервно постукивает пальцами по подоконнику

- Слушай, мне здесь один …деятель звонил, спрашивал: нельзя ли у нас разжиться песнями для ресторана? Хорошие деньги предлагал!

- Как вы себе это представляете? Комсомолец, руководитель студии МВД пишет песни в стиле тюремного шансона?! А дальше что? «Владимирский централ, ветер северный…»?!

- Какой централ? – Клаймич бледнеет прямо на глазах и испуганно хватается за сердце – Почему сразу централ?

- Да это я так, образно, не пугайтесь. Сначала про рюмку водки на столе напишем, а потом и до песен для воров докатимся. Те ведь еще больше нам заплатят, им только предложи. А Щелоков с Романовым мне потом люлей наваляют за подобное творчество, и будут абсолютно правы.

- Ну, давай тогда ресторанные песни на меня оформим что ли…

- Григорий Давыдович, вы совсем своей репутацией не дорожите?!

Он расстроено машет рукой и снова садится в кресло

- Да, чем там уже дорожить-то… Что от нее осталось после Лефортово?

- Ну, не скажите! Много вы знаете людей, которые сразу после выхода из Лефортова летят на гастроли в Лондон и потом организуют масштабный первомайский концерт в Москве с участием первых лиц страны? Поверьте, ваша репутация крепка сейчас, как никогда. Знаете, какую кличку вам уже завистники придумали? – Клаймич заинтересованно приподнимает бровь – «Непотопляемый».

Секунду мы молчим, а потом начинаем дружно хохотать. С кличкой я приврал, если честно, но Григорию Давыдовичу приятно такое услышать. Он со смехом переспрашивает меня

- Правда что ли? Непотопляемый Клаймич?!

И мы снова смеемся, сбрасывая напряжение после непростого разговора.

Ну, а потом, уже на экстренном собрании коллектива мы гордо демонстрируем сотрудникам наш дебютный диск. Ребята толпятся, рассматривая его и выхватывая друг у друга из рук, девчонки обнимаются, чувствительная Ладка вытирает набежавшие слезы. Потом Завадский кричит: «Качать его». Первым меня хватает Роберт, дальше к нему присоединяются сотрудники. Народ стаскивает меня со сцены и начинает качать на руках, подбрасывая под самый потолок

- Убьете ведь Витьку, черти! И наш первый альбом станет еще и последним!

- Ребята, это нужно отметить! – кричит Коля – Давайте сегодня в Прагу завалимся?!

- Давайте! Давно за столом все вместе не сидели, пашем, а жизнь мимо проходит!