Бог из клетки (СИ) - Цветкова Ольга А. - Страница 14

Лодка ткнулась во что-то носом.

– Вылезайте, – послышался глухой голос Ножа.

Талла сбросила с себя слои сетей и огляделась. Над головой – огромная, сияющая самоцветными звёздами ночь, вдалеке, чернее неба, высились зубастые стены Соланира. Нож не пытался напасть, из кустов, густо росших вдоль канала, не выскочили подельники.

– Тракт в той стороне, – мужчина махнул рукой в сторону.

– Мы найдём, – ответила Талла, ощущая, как улыбка сама собой расцветает на лице. – Спасибо. Счастья вам с Фади!

Нож кивнул и налёг на вёсла. Ночь кончалась, а ему ещё предстояло доставить свой товар. Перед Таллой же лежали дороги. Тысячи дорог, и одна из них – долгая и трудная – начиналась прямо сейчас.

Они шагали всё утро. После целого дня на рынке ноги Таллы едва сгибались. К тому же поспать ей удалось совсем немного – только до встречи с Ножом. В лодке было уж точно не до сна, а потом они со Слепырём торопились уйти как можно дальше от стен города. Слепырём… Дурацкое прозвище, данное безглазому богу, всё больше раздражало. Она уже давно не звала его так вслух, но даже про себя произносить “Слепырь” было неприятно – как дать пощёчину тому, кто вытаскивает тебя из горящего дома.

– Как тебя звали? – спросила Талла, замедляя шаг. – Раньше, до… всего, что с тобой сделали.

Она бы с радостью и совсем остановилась, но бог, казалось, шагал только быстрее и уверенней. Слепырь закатал рукава обтрёпанной робы, отбросил капюшон и задрал к солнцу лицо. Он даже не жмурил единственный глаз, бесстрашно подставляя его слепящим лучам. Талла вспомнила, где и как его держали и начала понимать, почему. Значит, он не просто так рвался под открытое небо…

– Раньше… – бог неохотно оторвался от горячего живого золота, – Странник?

– Но это ведь не совсем имя?..

– А ты знаешь, что раньше настоящее имя было известно лишь моему первому жрецу?

Талла не знала. Но раз уж начала разговор, теперь намеревалась добиться своего.

– Но мне же нужно как-то тебя называть! – выпалила она.

– Слепырь? – бог неприятно рассмеялся, вцепился в Таллу пронзительным взглядом.

Что он видит? Опять её лицо, изуродованное “плохим” тёмно-зелёным глазом?

– Прекрати, не я же его придумала! Ну, хочешь, я буду дальше звать тебя этим унизительным прозвищем, раз оно тебе так нравится! Я-то думала, что мы… Что теперь… А, забудь!

– И да, так со мной раньше точно не разговаривали!

Он снова смеялся, но теперь как-то иначе. Талла не могла понять, что слышит в этом смехе. Неподдельное веселье? Издёвку, или… Одобрение?

– Всё, я устала, – не сдерживая раздражения, заявила она. – Если мы пройдём ещё хоть десять шагов, я свалюсь. Вряд ли ты меня понесёшь, так что мы должны сделать привал.

Талла уже приготовилась защищаться, высказать, что она пережила при вылазке в город, пока он отсиживался у Джана, но бог легко согласился. После горячей отповеди, которую она успела произнести про себя, принять его неожиданную капитуляцию было не проще, чем угощение от злейшего врага.

Тракт тянулся вдоль невысокой горной гряды, запирая путников между голыми, нагретыми солнцем камнями и несохнущими даже в разгар лета болотами. Насколько хватало глаз – лазуритово-синяя вода с островками и тропками из жёлто-зелёного мха. Завораживает, если смотреть издали, как Талла, но ступить на узорчатый гобелен она не отважилась бы и под страхом смерти. Лучше уж быстро лишиться головы на площади, чем медленно захлёбываться густой болотной водой, оказавшись в тисках трясины. Талла поёжилась. Нет уж, не об этом стоило думать сейчас, прислонившись к тёплому боку громадного камня. Она как раз жевала горбушку подсохшего ржаного хлеба с подсолнечными семечками, когда Слепырь вдруг сказал:

– Итенерий.

Талла резко развернулась к нему, только после осознав, что за обеими щеками у неё куски хлеба, и она, наверное, сейчас напоминает жадную мышь. Ну и плевать, Слепырь уже высказался о её внешности весьма красноречиво, вряд ли можно сделать его отношение ещё хуже. И всё же смотрелась она, наверняка, недостаточно серьёзно для любого разговора с богом. К тому же, непрожёванный хлеб мешал впрямую спросить, что только что сказал Слепырь. Но, похоже, она достаточно выразительно выгнула брови, чтобы он и так понял.

– Моё имя. Старое, забытое и никому уже не нужное. Кроме, разве что, твоего любопытства.

– Не любопытства! – Талла, наконец, проглотила хлеб и вместе с наступающей сытостью ощутила прилив благодарности за доверие. – Мне правда неприятно звать тебя Слепырём. Это ужасно – каждый раз напоминать человеку… вернее богу, не важно… о том, чего он лишён. Как обращаться к безногому – Безногий, как… Ну, ты понимаешь. К тому же, ты теперь не слепой, у тебя есть глаз! А скоро будут оба.

– Посмотрим.

– А мне… Мне можно будет звать тебя так всегда? При других, или это секрет?

– По-моему, у богов больше не осталось секретов, – отозвался Слепы… Нет, Итенерий! – Разве что имечко длинновато, не находишь?

– Наверное… Итер? – Талла робко улыбнулась.

– Почему бы и нет? Пусть будет так.

Он потёр руки и щёки, будто помогал солнечному свету без остатка впитаться в кожу. Талле даже показалось, что сейчас у него не так чудовищно много морщин, как в тот первый раз, когда она увидела вблизи его лицо.

Чтобы не пялиться на него, Талла полезла в сумку за яблоком – всё равно после хлеба ужасно хотелось пить. Воду она решила беречь, а фрукты явно испортятся быстрее, так что лучше первыми истребить именно их.

Стоило ей откусить большой, истекающий соком кусок, как Итер вновь обратил на неё взгляд. Итер… сама же радовалась, что больше не надо использовать прозвище, а теперь новое имя казалось чужим и непривычным. Бог заговорил:

– Значит, всё это – идея твоей матери? Почему она не презирает богов, как все? Я думал, за прошедшие столетия таких людей совсем не осталось.

Талла спешно расправилась с куском яблока – получится у неё сегодня поесть спокойно, без стыда за набитый рот?

– На её родине – остались. Почти все. Они оплакивают свою богиню до сих пор. Её звали Дитя – покровительница цветов и невинности. Она защищала мамин народ от всего, но её… Кажется, её единственную смогли полностью уничтожить…

– Знаю, – сухо, резко и оттого жутко прозвучали слова Итера.

Талла поспешила увести рассказ от темы, способной установить меж ними вражду:

– На острове моей мамы издавна жили мирные люди. Не впускали к себе чужаков, но и сами не лезли к другим. Мама рассказывала, что там очень красиво… Прозрачный, как чистейший сапфир, океан, устланное белым шёлковым песком дно. Трава – целое море травы! – в которой, точно корабли, качаются благоухающие цветы с огромными лепестками-парусами. На деревьях – целые грозди спелых сладких плодов… – Талла даже прикрыла глаза, будто разглядывала дивные картины, сохранившиеся в памяти. Она никогда не видела этих мест, но мама так красочно рассказывала… – И люди там тоже красивые. Говорят, на других островах под палящим солнцем живут только народы с чёрной кожей и жёсткими чёрными волосами, но маму и её собратьев богиня одарила белым мрамором и золотом. А потом остров остался без её покровительства. Богатый и щедрый, но теперь беззащитный, он манил чужаков, точно кусок мяса – оголодавшее зверьё. Мамин народ страдает и терпит постоянные набеги.

Лицо бога не выражало сочувствия или ужаса, будто вся история, которую Талла рассказывала, задыхаясь от распирающих грудь чувств, – обыденность. Она сглотнула всё ещё сладкую от яблочного сока слюну, с сожалением глянула на надкусанный и такой манящий плод. Успеет ещё.

– Маму забрали в одном из таких набегов, она была самой красивой из девушек…

– Ты не очень-то на неё похожа, да?

Может, бога и нельзя убить, но Талла изо всех этого возжелала – прямо сейчас, одним взглядом! Отвернувшись, она вгрызлась в недоеденное яблоко и принялась неистово перемалывать зубами сочную мякоть. Съела даже огрызок.