На моей планете сегодня дождливо (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 16

Говорю:

— Ясно. Ром, я больше не могу читать чужие мысли, — чем больше времени проходит, тем больше во мне уверенности, что этот дар я утратила навсегда. Если даже в него провалиться не могу, значит, с остальными уж точно не выйдет.

— Жаль. Детишкам-аутистам придется подождать новой мессии, — он смотрит на меня теперь серьезно: — Так ты об этом хотела рассказать?

— Да… — сомневаюсь, стоит ли продолжать. — И еще кое о чем.

Он ждет, не перебивает. Меня немного раздражает его спокойствие.

— Прости, что спрашиваю прямо… Ром, — стараюсь смотреть ему в глаза, — те… чувства ко мне… они прошли?

Он отводит взгляд сам, смотрит в окно.

— Кира, мы с тобой на этой теме и закончили разговор… в тот день, столько всего случилось, столько времени… а ты до сих пор переживаешь о моем состоянии? — он не смотрит на меня, поэтому не может оценить выражение лица. — Все прошло, давно уже. Будь спокойна. Конечно, я, как и все, переживал за тебя. И Денис переживал.

После того как Рома уходит, я задаюсь вопросом: зачем мне обязательно нужно вытрясти из него признание? И что я с этим признанием буду делать, если мне все-таки это удастся?

В честь моей выписки собирается вечеринка. Опять у Комиссаровых, потому что только их квартира способна вместить такое количество народа. Снова море выпивки и шумной музыки. И все по порядку спрашивают меня о самочувствии, хотя жаловаться уже абсолютно не на что. Правда, танцевать я не иду — ногу до сих пор тянет, гипс сняли совсем недавно. Но в остальном я — самый припадочный фигляр из всех возможных.

Я настолько пьяна, что улучаю момент и оттаскиваю Аленку для приватного перешептывания:

— Слушай, если тебе нравится Денис, то… я не против, — улыбаюсь ей искренне.

Она замирает в шоке:

— Не против? Почему?

— Не знаю, Ален, переосмыслила, наверное. И смотрю на вас со стороны. Он никогда не относился ко мне так, как к тебе сейчас.

Она волнуется. Она не знает, как сказать:

— Он нравится мне… Да как он может не нравиться? Мы просто… все это время поддерживали друг друга, постоянно вместе были… Но у нас нет ничего такого! Так что…

Я просто обнимаю ее, а потом тащу к остальным. Усаживаюсь на свое место, пью из протянутой Сережей рюмки коньяк. Я совершенно не кривила душой. У нас с Денисом могло бы что-то получиться — я до сих пор так считаю. Но мы настолько не подходим друг другу, что это быстро бы закончилось. Возможно даже, что он для меня, а не я для него, стал бы «двухнедельным». Его «пожизненной» будет только та, с которой они полностью на одной волне, которую он не станет сравнивать с остальными, потому что она изначально находится в отдельном ряду. А из подходящих претенденток я вижу только Аленку. Я не могу забрать у нее то, что мне никогда не принадлежало.

Смотрю на Дениса с тоской. Ноющее сердце выжимает из себя любовь по капле, и это не сегодня закончится. И даже потом, когда все выболит окончательно, через каких-нибудь двести-триста лет, я буду видеть его сияние.

Конечно, этот мой взгляд видит и Рома. Мне не нужно поворачиваться к нему, чтобы это знать. Ему так больно в очередной раз отмечать, как я смотрю на его брата. Он думает, что причина моей внезапной грусти в том, что отчаянно надеюсь. Но все совсем наоборот: я грущу, потому что только что перестала надеяться. И я не скажу ему об этом. Он от меня тоже многое скрывает.

— Спи, Кира, спи.

Он расстроен, что разбудил меня. Несет на руках в комнату. Я все же напилась, только сегодня выписавшаяся из больницы и еще толком не восстановив силы, и уснула прямо посреди собственной вечеринки. Но шумная толпа еще не собирается заканчивать веселье, поэтому он просто переносит меня в постель. Это его комната. Такая привычная, практически моя. Столько времени я спала в ней. И в нем. Наваливается ностальгия, хочется снова ощутить то чувство уютного уединения вдвоем. Я спонтанно хватаю его за шею:

— Полежи со мной.

Тихо смеется:

— Ты снова нас путаешь, пьянь. Я — Рома, не Денис.

В комнате почти темно, но я не путаю. Теперь я точно знаю, что у них разные даже голоса.

— Ну ладно, тогда и ты с нами полежи, раз пришел, — отшучиваюсь.

— Нет, Кира, спи, — он убирает мои руки, хочет уйти, но я не могу сейчас этого позволить:

— Ром, мне как-то нехорошо. Голова немного кружится, — вру я.

Он тут же закрывает дверь, чтобы было меньше шума, включает свет и приближается. Смотрит в лицо, выискивая какие-то ему понятные медицинские признаки очередной комы. Не находит, но говорит быстро:

— Я скорую сейчас вызову, не вставай.

— Нет, — цепляю его за руку. — Ничего страшного. Я просто отдохну.

Знаю точно, что теперь он меня одну ни за что не оставит. И конечно, он, подумав, ложится рядом, даже не выключив свет.

— Я так и знал, что тебе пить еще рано! Надо было настоять, — сквозь зубы, недоволен собой. Опять собой.

Я сама утыкаюсь носом в его грудь. Он замирает, старается дышать ровно, но я чувствую напряжение. А мне становится гораздо спокойнее. В этом моем желании приблизиться к нему нет ничего романтического, даже близко! Никакого сексуального или чувственного подтекста. Просто мое сознание ищет то место, где ему было так уютно на протяжении длительного времени. Вот что значит — привычка! Если бы он обнял меня, то было бы почти полное ощущение погружения, и я наконец-то бы спокойно выспалась. Но если попросить об этом прямо, не объясняя причин, то будет выглядеть слишком странно.

Барсюля запрыгивает на кровать и сворачивается клубком в наших ногах. Мне его пока так и не отдали. Еще и экзамен потом заставят сдавать на собаководческую профпригодность. Сейчас Рома двинет ему в бок ногой — он, в отличие от Дениса, терпеть не может, когда псина спит на постели. Но Рома только ежится, не шевелится. Боится меня потревожить. Я тихо усмехаюсь — никто и никогда не знал другого человека настолько, чтобы читать его мысли, даже не проникая в голову.

— Не спишь? — он шепчет. — Как себя чувствуешь?

Я чувствую себя замечательно впервые с момента выхода из комы, хоть и не отдавала себе до сих пор отчета в том, что меня что-то не устраивает.

— Голова кружится? — Рома приподнимается, не дождавшись ответа.

— Даже не знаю, — отвечаю, пытаясь не улыбаться. — Полежи еще немного.

Он, пользуясь случаем, не выдерживает и все-таки спихивает Барсюлю с кровати, и тот, уже привыкший к подобному обращению в этой комнате, отыскивает себе место на полу. Обычно Рома еще кричит при этом: «Денис! Забери от меня этого мопса! Спакуха, Барсюля, я тебя люблю, но спать с тобой не собираюсь, а вот братик собирается. Иди, иди давай», или что-то подобное. Утыкаюсь в подушку, чтобы Рома не услышал мой смех.

Он снова ложится рядом, смотрит, пытается понять, что со мной происходит. Тянет руку, словно хочет погладить меня, но тут же убирает. Теперь мою улыбку от него уже не скрыть. Надо что-то сказать, а то он уйдет. Или заподозрит неладное.

— Слушай, — спрашиваю, а он лежит лицом ко мне, подложив руку под голову. Смотрим друг другу в глаза. — А когда дожди прекратились?

— Какие дожди? — Рома удивлен вопросу. — А-а… Да давненько уже. Все про них уже забыли.

— А ты заметил, что до того случая мы с тобой общались, только когда шел дождь?

— Не заметил, — он хмурится. Рома не понимает, а он ненавидит что-то не понимать. — И упала ты во время самого сильного… — молчит недолго. — Кира, я думаю, что тебе нужно обратиться к психологу. Все-таки стресс ты пережила…

Он думает, что со мной не все в порядке, он ищет причины моему странному поведению.

— Обращусь, — снова вру я. — Ром, я хочу тебя кое о чем попросить. Выполнишь?

«Что угодно» — уверена, думает он. Но говорит:

— Сначала говори, что тебе нужно, а там уже поторгуемся.

На самом деле, я собираюсь попросить у него невозможное. Но что же делать, если мне так сильно этого хочется?