Кому на руси жить (СИ) - "Константин" - Страница 15

Становится тихо. С темнотой приходят комары. Сотни комаров. Их противный, нудный вой мертвого из могилы поднимет. Ладно бы кусали молча, нет, выть им надо, тварям! Поначалу я пытаюсь с ними бороться, излупил себе все щеки и лоб, прихлопнул десятка три, но меньше их не становится. Как в сказке, вместо одной отрубленной головы у Горыныча отрастало сразу три, так и тут за одного убитого мною комара мигом слетается мстить еще пятеро. Откуда они прут? Оказалось, я не закрыл за собой дверь, пришлось вставать и ползти к выходу, эдак они меня к утру обглодают. Волки, а не комары.

Дохнув ночного воздуха из открытого дверного проема, я внезапно захотел отлить. Лезу в полной темноте по лесенке вниз. Далеко отходить не стал, в таком мраке ноги можно переломать. Надудонил прямо под нижний венец конюшенного сруба, завязываю веревочки сначала на кальсонах, потом на портках и в свою берлогу обратно карабкаюсь. Ногами на третьей перекладине, слышу за спиной тихие звуки. Замираю и слегка пригибаюсь, силясь что-то рассмотреть. На темном ночном фоне кажется какое-то движение еще более черного пятна возле кустов у границы подворья. Раздается резкий выдох, за ним свист летящего предмета. Голая ступня неожиданно срывается с перекладины, кратковременно повисаю на руках. Что-то с глухим звуком бьется в бревна ровно в том месте, где секунду назад была моя шея. Раздается треск ломаемых веток кустарника и топот убегающих ног.

Расшатав за за край, вынимаю из бревна недлинный нож без рукояти и с безумно колотящимся сердцем спешу скрыться за дверью на сеновале. Там меняю дислокацию: прячусь в сене возле выхода.

Нехорошо складывается. Неблагоприятно для моей обожаемой персоны. Я так понимаю, кто-то наладился меня кончать. Не в открытую, а вот так, исподтишка. Гнус все этот, старшенький боярчик, не иначе. Теперь я в ловушке, но у меня есть нож, первый, кто сунется, сильно об этом пожалеет.

Остатки ночи проходят в бессонном напряге, я до боли в ушах вслушивался в темноту, от комаров только отмахивался, боялся звонкими хлопками выдать свое местоположение. Едва брезжит свет, абсолютно не выспавшийся, злой как черт, осторожно приоткрываю дверцу, рассматриваю внимательно залитый серой мутью двор и только потом медленно спускаюсь.

Постоял минуты три возле лесенки, посек пейзаж. Никто из кустов ко мне скрюченные, костлявые пальцы не тянет, ножи, стрелы и копья в грудь не летят. Трофейный нож в руке, готовый ответить на любое враждебное действие.

Заворачиваю за угол, иду потихоньку к дому. Хочется порвать первого встречного. Попадись мне только Бур, освежую вот этим ножом как барсука.

Первым встречным оказывается спешаший из отхожего места Миша.

- Ты чего такой хмурый? – спрашивает, плечами передергивая.

- Ничего. Вот, полюбуйся, – говорю и нож протягиваю.

Миша озадаченно вертит в руках железку.

- Что это?

- Ножик метательный, – говорю. – Ночью мне им едва горло не просадили.

- Кто? – глаза Рваного округляются, будто я рассказал ему о высадке инопланетян за конюшней.

- У приятеля своего спроси, может намекнет.

Больше сказать мне ему нечего. Повозившись с древней колодезной системой, достаю из черной бездны ведро с ледяной водой, умываюсь.

Рваный топчется рядом, видно, хочет поговорить. Разговоров с меня, пожалуй, хватит. Отбираю у него из рук нож, сую за голенище.

- Я пошел на причал, – говорю. – Собирайся, догоняй.

- А чего так рано? А пожрать, Андрюх, мясо вчерашнее...

- Иди ты, – говорю, – со своим мясом!

Покидаю подворье и скорым шагом направляюсь к городскому причалу. Иду не оборачиваясь, мне совершенно по барабану, успевает ли за мной Рваный. Пускай тоже немного пошевелится если желает вернуться домой. Нормально устроился, живет в хоромах, кушать от пуза изволит, я же только тумаки получаю да подарки острые.

На дороге в столь ранний час я не одинок. Далеко впереди вижу корму телеги, шагах в тридцати по курсу два паренька по-очереди толкают по направлению к городу одноосную тачку с каким-то хламом. Догоняю. Пацаны совсем дети, одному лет одиннадцать, другому тринадцать, оба тощие, всклокоченные, по-родственному одинаково русы и сероглазы. Словом, обычные деревенские ребята, каким и я был когда-то. Тачка у них деревянная, тяжелая, вихлястое колесо поет разными голосами точно виолончель в руках подвыпившего ученика. В большом мешке дробно перекатывается что-то тяжелое.

- Куда путь держите? – спрашиваю весело.

- На торг, куда ж еще, – вяло отвечает старшой.

- А чего везете?

- Камни, – говорит.

- Камни? – удивляюсь. – Продавать?

- Продадим или на муку сменяем.

- У вас что с камнями туго? – спрашиваю. – Кому камни нужны?

- Берут, значит, нужны, – отвечает резонно и меняет младшего за ручками.

Поглядите-ка на бизнесменов, думаю с уважением и легкой завистью: я в их возрасте камни на рынке продавать не дотумкал.

Спрашиваю где в городе находится торг и получаю исчерпывающий ответ: после голой ивы у дома Черпака надо свернуть направо и идти прямо до бондаревой заставы, там налево до старой конюшни и снова направо пока не упрешься в черный дуб, за ним и начинается торг.

У развилки я желаю им удачи, повторяю вчерашний путь и оказываюсь на пустынном причале. Легкий туман стелется по спокойной воде, бор на том берегу темнеет, точно огромная, черная накатывающаяся морская волна. При полном штиле солнце встает горячее, оранжевое как мандарин.

Вижу, как к дальней лодке спускается седенький дедок в длиннополой накидке, отвязывает веревку, устанавливает принесенные с собой весла и отплывает в туман тихонько, без всплесков, будто призрак.

Миши все нет. Снова поднимается в груди затихшая было злоба на товарища по несчастью. Надо было хотя бы денег у него взять, нанять пока лодку, с лодочником потолковать. Масштабы постановки, конечно, поражают, может автономию какую староверам дали, ведь наши чудо-правители и не на такой трюк способны, фантазии им не занимать. В любом случае не все же в этом театре поголовно кретины, за определенную плату и расскажет и покажет, как говорится...

Здесь, на безлюдном причале меня впервые на полном серьезе посещает мысль, что Рваный прав и мы провалились в глубокое прошлое. Я даже прикидываю как жить дальше в сложившейся ситуации, но ничего дельного придумать не могу – мозг отказывается работать на сомнительную перспективу, мысли расползаются как лесные гады из весеннего клубка.

Пинками загоняю вредную крамолу внутрь подсознания, чтоб пореже голову поднимала. В век кибернетики и космонавтики живем как-никак, какая к чертям собачьим Русь!

Идти назад за деньгами неохота. Решаю дожидаться Рваного. Только тут ждать скучно. Иду мимо запертой корчмы, там глухо как в танке, собакентий и тот в будке своей беззвучно ныкается. Выхожу на дорогу, гляжу в даль, пытаясь рассмотреть Мишин силуэт, но кроме одинокой повозки с бредущим рядом хозяином ничего не замечаю.

Денек снова обещает быть жарким, солнышко уже достаточно разогрелось чтобы выгнать из травы росу. Я тут торчать не нанимался, солнечный удар еще никто не отменял. Рваный придет, пусть теперь сам меня подождет и поищет, тоже мне – высокоблагородие...

Разворачиваюсь и топаю в город. Народ погляжу, себя покажу, прогуляюсь до рынка, может чего интересного отыщу.

“Город”разит меня наповал. Я предполагал, что попаду далеко не в районный и уж тем более не в областной центр, но к такому шоку оказываюсь не готов. Все те же убогие домики, узкие, пыльные улочки, тенистые сады, дикорастущие смородиновые и малиновые кусты, плетни, заборы натыканы в беспорядочном сумбуре. Вот, кстати, заборы тут покруче, чем в Мишиной деревне, у некоторых зажиточных, видимо, граждан аж из бревен стоймя в землю воткнутых возведены. Частокол неприступный, а не забор. Что там за такими оградами делается, сколько я не прыгал, не разглядел. Да и два всего таких увидел, пока по главной улице добрался до перекрестья дорог с полусухой огромных размеров ивой у обочины. Некоторые ветки сбросили кору, отчего кажутся желтыми, костистыми руками тяжело больного человека. У этой достопримечательности сворачиваю направо и вдоль длинного, низкого плетня добираюсь до склада деревянных бочек, в каких раньше огурцы солили. Новенькие стоят рядками, разбитые валяются тут же без колец и крышек. Из низенькой глинобитной хижины доносится стук молотка, у входа с усталым видом пасутся два типа в кожаных передниках на потное, голое тело.