Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 26

Я обернулся. Прямо над моей головой на стене балкона стоял Пио, моя маленькая обезьянка, вереща от радости, что нашёл меня.

— Вот чёрт, откуда ты взялся, — прошептал я.

Он защебетал ещё громче и радостнее.

— Тише, Пио! Молчи! — умолял я.

Он привстал на задних лапах и замахал руками.

— Иди сюда, Пио. Вот так, хороший мальчик, иди к хозяину.

Я бросился к нему, но он отскочил по стене в сторону и издал пронзительный визг возмущения в ответ на мою попытку схватить его.

— Кыш отсюда! Убирайся! — я замахал на него.

Я подобрал на балконе ветку и швырнул её в этого маленького злобного демона, пытаясь заставить его удрать на крышу, но он не двигался с места, только громче вопил.

Я предпринял ещё одну попытку схватить Пио, но он ловко увернулся от моей руки, а когда я повернулся чтобы попытаться снова, дверь балкона с грохотом распахнулась, и я оказался лицом к лицу с торжествующим Карлосом.

— Я знал, что эта тварь тебя отыщет. Говорят, хозяева становятся похожи на своих питомцев, и я догадался, что ты полезешь по крышам как обезьяна.

Я вскочил и перекинул ногу через стену.

— Ты, конечно, можешь прыгнуть, если желаешь, сеньор Рикардо, — с ледяной улыбкой сказал Карлос. — Однако, я бы тебе не советовал. Если посмотришь вниз — увидишь солдат с мечами и пиками. Так что, приземление приятным не будет. — Он махнул рукой на дверь в дом. — Пожалуйста, будь любезен, иди этой дорогой. Боюсь, сеньор Рикардо, или как там тебя, твоё время выманивания денег у пожилых леди подходит к концу... и весьма болезненному концу.

Путы — короткий кожаный шнур, постоянно прикреплённый к лапе сокола и позволяющий сокольничему надёжно удерживать птицу в руках или на насесте.

— Я принёс трáвы, которые ты просила, — мальчишка присел передо мной на тёплый каменный пол.

Тот самый юноша, что помогал фермеру Фаннару принести ко мне раненого.

— Он жив? — спросил он.

— Он не умер.

Тело раненого лежало на полу между нами, как буханка хлеба на столе между гостями и хозяином.

То, что отдают, берут или делят, образует неразрывные связи между чужими людьми. Но хотя этот человек связал нас, ни мальчик, ни я на него не смотрели.

— Фаннар не пришёл?

Мальчик нахмурился.

— Пришёл священник, чтобы исповедовать и провести мессу. Он сейчас в доме Фаннара. Фаннар послал меня к соседям, сказать, чтобы пришли, ведь кто знает, когда теперь отец Джон сможет вернуться... если вообще когда-нибудь сможет. Фаннар велел передать, чтобы шли скорее, потому, что священник должен уйти до рассвета. Ему слишком опасно оставаться на ферме надолго. Фаннар затемно выведет его из долины. — Мальчик нервно дёргал кожаные завязки своего камзола. — Я предлагал ему сам проводить священника. Я не трус! — решительно добавил он, глаза яростно блеснули из-под тяжёлой копны рыжих волос.

Я поняла — ему до сих пор стыдно за то, что не защитил чужеземца от датчан.

Он хмуро глядел на кончики своих грязных пальцев.

— Но Фаннар мне не позволил. Он сказал, что лучше знает здешние земли и может показать священнику скрытый проход через горы. Однако, думаю, он просто хотел защитить меня, на случай, если священника схватят. Но мне не нужна защита! Я знаю, вороны повсюду следят за нами, но я не боюсь! Он вздёрнул подбородок, как будто бросая лютеранам вызов.

Фаннар поступил разумно, не доверив ему эту задачу. Мальчишка отчаянно жаждет доказать, что не трус, и может нарочно пойти на риск, подвергнув серьёзной опасности не только себя, но и священника, поскольку вороны, и правда, за всем наблюдают.

Хотя по приказу датского короля, каждый здешний мужчина, женщина или ребёнок теперь лютеранин, многие, как Фаннар, тайно исповедовали старую католическую веру. А у этих чёрных ворон повсюду глаза, лютеране охотятся как на тайных священников, до сих пор проводящих запретные мессы, так и на простых людей, которые их защищают. Фаннар идёт на огромный риск, приглашая соседей на исповедь. Как знать, возможно, кто-то из его друзей и знакомых уже не просто притворяется лютеранином, а на самом деле обратился в протестантскую веру, и может его предать. Даже тех, кто не испытывает любви к лютеранам, могут убедить шпионить для них, предложив достаточно золота.

— Фаннар должен доверять тебе, Ари.

— Это Фаннар сказал тебе моё имя? — удивился парнишка.

— Фаннар тебе верит, — повторила я, — и всё-таки, ты не сказал ему правды об этом человеке.

Щёки Ари залились краской, но он возмущённо закусил губу.

— Я сказал ему, что я видел.

— Что его избили какие-то датчане.

— Так и было, — он хмурился, как будто вызывая меня на спор.

— Но ты убедил Фаннара, что не знал этого человека, что он чужой для тебя. А ведь Фаннар — добрая душа. Увидев раненым или голодным любое создание, неважно, друга или странника, зверя или человека, он старается им помочь, даже если при этом приходится делить последний ломоть хлеба и разрывать надвое единственное одеяло. Думаю, ты во многом похож на него, и этому чужаку ты готов был помочь, как и Фаннар. Но есть здесь и что-то ещё. Мне кажется, ты не хочешь в этом признаться даже себе самому. — Я умолкла, чтобы понаблюдать за ним. Моё лицо скрывала вуаль, но он всё так же отводил от меня взгляд и угрюмо смотрел, как бурлит меж камней горячая вода в озере. Он не собирался ничего признавать, придётся его убедить. — Если бы этот человек и в самом деле был для тебя чужой, Ари, ты с любопытством глядел бы на него в день, когда вы принесли его сюда. Но этого не было. Тогда я решила, что тебе плохо от вида крови, но тебя ведь отталкивало не это, верно? И ещё — любой другой на твоём месте, придя сегодня сюда, первым делом посмотрел бы на раненого — заживают ли его раны, открыл ли он глаза — а ты на него не смотрел. Ты знаешь этого человека и боишься его. Почему?

Ари вскочил на ноги.

— Я должен идти. Я нужен Фаннару, чтобы охранять дом.

— Ари, скажи мне. Мне нужно знать. Рядом с этим человеком витает опасность, смертельная опасность. Мы её чувствуем, но не знаем, какую она примет форму.

Мальчик колебался. Он пристально смотрел на чистую воду бассейна, отблески света горящего на стене факела плясали на его лице, растворяя и скрывая его, словно сотня скользящих масок.

— Знаю, я должен был оставить его умирать там, на дороге. Но я просто не смог уйти. Разве я поступил неправильно? Ты считаешь, лучше дать умереть невиновному, чем рискнуть и спасти того, кто не должен жить? Я не знал, что мне делать, Эйдис, и сейчас я не знаю.

— Расскажи нам правду, Ари. Мы должны понимать, с чем имеем дело. Ты должен нам помочь, иначе все мы в опасности.

Но он упрямо качал головой.

— Нет, сначала я должен сам убедиться. Я узнаю, когда он очнётся.

— И что ты тогда станешь делать, Ари?

Он закрыл руками голову, как будто защищаясь от огромных камней, которые вот-вот на него посыплются. Потом отвернулся и полез по скале к выходу из пещеры. Он поспешно вскарабкался вверх и вылез сквозь щель, а я слушала, как осыпаются мелкие камешки из-под его ног.

В пещере опять всё затихло, только тихо булькала и журчала вода в горячем бассейне. Я посмотрела на лежащего человека. На виске, как крылышко мотылька, билась тонкая жилка.

И это было единственное проявление жизни в нём. С тех пор, как его принесли сюда, он не двигался и не открывал глаза, но моя мёртвая сестра Валдис повернула ко мне укрытое вуалью лицо и смеётся страшно и зло, а стены пещеры дрожат.

Есть басня о том, как сокол однажды отказался вернуться на руку хозяина. Петух, увидевший это, подумал — я такая же прекрасная птица, как и этот сокол, однако, мне приходится выискивать крошки в пыли под ногами хозяина. Почему бы мне не вскочить теперь ему на руку, не кормиться отборным мясом, которое он сам мне даст?