Выбери любимый жанр

Семь Замков Морского Царя (Романы, рассказы) - Рэй Жан - Страница 7


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

7

Подняв брошенную мне перчатку, я пристально посмотрел ему в глаза.

— Рад доставить вам это удовольствие, господин учитель. Но, должен сказать, этот термин используется достаточно редко, к тому же, он неточный. Лучше использовать выражение «тригонометрические функции», которые, как вы знаете — или должны знать, — являются функциями угла. Это синус, косинус, тангенс, котангенс, секанс и косеканс…

— Югенен, — прошипел Кюх, — немедленно убирайтесь, или я сойду сума!

По его лицу стекал крупными каплями пот, и на него было страшно смотреть.

— Урок окончен, — с большим усилием пробормотал он. — Школа закрыта до конца дня. Я чувствую себя… весьма неважно.

Ученики покинули класс в зловещей тишине, без радостных криков и даже не перешептываясь.

— Гласс! — окликнул я своего врага, когда мои соученики расходились, бросая на меня полные ужаса взгляды.

Верзила с побелевшим лицом обернулся.

— Станьте на колени и попросите у меня прощения!

Он тяжело рухнул на колени, ободрав их до крови о камни мостовой.

— Прости… простите меня, — заикаясь, пробормотал он.

— Бросьте свою фуражку в канаву, и пусть она валяется там!

Фуражка из плотной шерстяной ткани в шотландскую клетку была предметом его постоянной гордости.

Громко всхлипнув, он немедленно подчинился, после чего внезапно взвыл:

— Только не бейте меня!.. Пожалуйста, не делайте мне ничего плохого!

Я ничего не сделал ему.

Альдеберт ни о чем не спросил меня, ни в этот день, ни позднее, даже после того, как ужасная новость стала известна всем, и о ней поползли по городу сплетни.

Господин Кюх скончался этим же вечером. По крайней мере, вечером служанка, старая Трюда, обнаружила в углу комнаты его тело с жутко искаженным лицом и со стекавшей на подбородок слюной.

— Можно подумать, — сказала она, — что господин Кюх увидел нечто невыразимо страшное.

Примерно то же сказал и врач, констатировавший смерть.

Вместо Кюха нашим учителем стал молодой преподаватель, только что закончивший Высшую нормальную школу в Париже.

Это был мягкий рассеянный юноша, нередко сочинявший на уроках стихи.

Я интересовал его не больше, чем остальные мои одноклассники, и я быстро превратился в того же лодыря, что и прежде. Но теперь мне нравилась учеба, и я перестал прогуливать занятия.

Гласс надолго исчез из моего поля зрения, так как его приковал к постели острый менингит. Избавившись с большим трудом от менингита, он превратился в неизлечимого идиота, так что его в конце концов отправили в приют для отсталых детей.

Я совершенно не интересовался небольшим домом на улице Старого Земляного Вала. Тем не менее, однажды я вернулся туда.

Домик оставался заброшенным, как прежде, в нем не было ничего таинственного, и в нем поселились бродячие коты.

* * *

Знак обнаружила женщина.

Эта немка, говорившая с мекленбургским акцентом и всегда очень серьезная, руководила небольшим бродячим цирком, в одно ветреное мартовское утро воздвигшим свои убогие шатры на городском пустыре.

Наша непродолжительная ветрена сопровождалась писком шарманок и воплями мегафонов, обеспечивавших беседе звуковые декорации.

Энергично жестикулировавшая немка старалась соблазнить безразличную толпу тайнами своего дворца из досок и брезента.

Через час бесплодных усилий она решила вернуть деньги дюжине потерявших терпение зрителей.

Я покидал шатер одним из последних, когда она остановила меня, положив на мое плечо белую слегка полноватую руку.

— Минутку, — пробормотала она, продолжая крепко держать меня за плечо.

Несмотря на полноту, она была красива, и я почувствовал гордость, так как она выделила меня из толпы.

Она отвела меня в фургон, стоявший между двумя ярко раскрашенным палатками; уютное местечко с раскалившейся докрасна жаровней и несколькими мягкими креслами.

— Как вас… Кто вы? — спросила она, запинаясь.

Мне не понравилось ее любопытство; я нахмурился и у меня появилось желание промолчать.

Но она, не обращая внимания на мою недовольную гримасу, не сводила расширенных глаз с моего лба.

— Das Zeichen… Знак!.. — пробормотала она хриплым голосом.

Я повернулся к зеркалу, не понимая, что могло так заинтересовать ее на моем лице. И я увидел розовую, словно плохо заживший шрам, извилистую линию, похожую на ветку дерева, присмотревшись к которой можно было различить даже мелкие листочки.

— Знак! — повторила она.

Снаружи раздался грубый мужской голос:

— Фрау Пфефферкорн, все уже собрались, вас ждут!

Она вздохнула, словно с сожалением, и отвела взгляд в сторону.

— Вы не могли бы зайти ко мне сегодня вечером?.. Умоляю вас…

Выбравшись из фургона, я столкнулся с клоуном, ярмарочным зазывалой, верзилой с агрессивным выражением на лице.

Он прошипел какое-то ругательство, но не стал меня останавливать.

Я действительно вернулся, но только через неделю. Площадка опустела, цирк мадам Пфефферкорн уехал.

Очередная страница манускрипта выглядела мятым куском бумаги с обгоревшими краями.

Разобрать можно было только то, что речь шла о некоей Хильде, и что клоуна звали Хаген.

Упоминалась также Иннерст, небольшая речка, протекавшая через находившийся недалеко от Ганновера замечательный старинный городок Хильдешейм.

Ожидавшая меня Хильда явно была встревожена.

— Где Хаген? — спросила она.

Я ответил, пожав плечами:

— Я прогуливался по берегу Иннерст, глядя на серебристые стрелы усачей, проплывавших мимо. Хаген держал в руке какую-то дубину. Он высоко поднял ее, и вода словно вскипела…

— Вода вскипела, — повторила Хильда, и волнение перехватило у нее горло.

— Что-то вынырнуло из воды… Не могу объяснить, что имен-но… Странный предмет, похожий на кисть руки с предплечьем; он казался нечетким, словно его окутывала туманная дымка. И эта рука схватила Хагена… Он не закричал, не стал вырываться, а медленно погрузился в воду вместе со своей дубиной. Поверхность воды разгладилась, и на ней не осталось никаких следов.

— Gott im Himmel![13]— простонала Хильда, не сводя безумный взгляд с моего лица.

Я чувствовал легкое жжение, словно кто-то коснулся моего лба горячими и страстными губами.

* * *

Священник впервые пристально посмотрел на своего бывшего одноклассника.

— Послушайте, Помель, с чего бы это Югенен стал так откровенничать с вами?

— Не знаю. Возможно, он объяснил свои мотивы на какой-нибудь из полностью испорченных страниц.

— А почему вы прислали мне эти обрывки текста?

Помель попытался изобразить улыбку, но у него получилась всего лишь жалкая гримаса.

— Основанием для этого, отец Транквиллен… Или все же вас лучше называть Даниелем Сорбом? Так вот, как сказал бы Тюрен, наш старый профессор философии, причина заключается в множественности…

Священник остановил его властным жестом.

— Тюрен был дураком, способным изрекать только пустые фразы; не пытайтесь подражать ему.

— Я пока и не пытаюсь, — пробормотал Помель. — Время для этого еще не пришло. А пока вместо ответа я могу только задать вопрос: насколько мы можем понять из откровений Пьера-Иуды, он, по-видимому, пользовался оккультной защитой какого-то мстительного существа? Но, какова была природа… Что это было за существо?

7
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело