О них не упоминалось в сводках - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 21

В августе 1963 года школьники пригласили в Минск всех нас для участия в походе по местам первых боев 55-й стрелковой дивизии.

С огромным волнением подъехали мы к рубежу около деревень Завинье и Мариново. Тот же курган, те же безымянные высотки! Но ни Костиной могилы, ни каких-либо следов войны мы не нашли. Все стерто временем. Только в памяти, как на экране, возникли незабываемые картины гремевшей здесь битвы.

Школьники-старшеклассники внимательно слушали наши рассказы.

Потом мы встретились с жителями деревень Завинье и Мариново. От них узнали о судьбе некоторых бойцов, о том, где похоронены павшие в бою красноармейцы и командиры. Останки более чем двухсот безвестных героев были собраны в одну братскую могилу, на которой поставлен памятник. В этой могиле, видимо, покоится прах Сергея Утешева и остальных артиллеристов 129-го противотанкового дивизиона и 111-го стрелкового полка.

На реке Щара мы с трудом отыскали места огневых позиций 2-го и 3-го дивизионов 141-го гаубичного полка и артиллерийских батарей 228-го стрелкового полка. Начиная от опушки, где когда-то стояли орудия, и почти до самой реки вырос густой лес. Только небольшие углубления на месте воронок и попадающиеся кое-где деревья без вершин говорят о том, что здесь когда-то шли бои.

Один из жителей ближайшей к этим местам деревни — Михаил Попко рассказал нам, как в 1941 году, будучи еще мальчишкой, бегал со своими приятелями к реке после того, как кончился бой. Вся опушка леса была перепахана снарядами. Орудия исковерканы, около них много убитых. За огневыми позициями в лесу целое кладбище лошадей. Все было смешано в одну кучу: трупы коней, передки, зарядные ящики, вырванные с корнем кусты и деревья.

На позициях было оставлено десять 122-миллиметровых гаубиц, две 76-миллиметровые пушки и четыре 45-миллиметровых орудия. После боя они представляли собой груду металла. Расчеты их погибли, не дрогнув перед врагом.

С болью в сердце ходили мы с Михаилом Попко по земле, когда-то обильно политой кровью. Яков Григорьевич Рыбак и Владимир Николаевич Туманов долго стояли на том месте, откуда вели стрельбу двадцать два года назад. Я не спрашивал их, о чем они думали, мне было понятно их состояние.

Юные друзья записывали наши воспоминания. Они узнали о героизме батарейцев Сергея Утешева и других товарищей по оружию, о которых я рассказываю в этой книге. Но многие герои, погибшие на белорусской земле, остались неизвестными. Не удалось установить, например, фамилии командиров всех орудий и батарей 129-го противотанкового дивизиона и дивизионов 141-го артполка. Будем надеяться, что когда-нибудь все-таки мы узнаем их имена,

НА ВОЛХОВСКОМ

В конце 1941 года я вышел из госпиталя и был назначен командиром отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 73-й бригады морской пехоты. Эта бригада только что сформировалась в глубоком тылу.

Новый год мы встретили на станции Тихвин, где разгружались наши эшелоны. Повсюду виднелись следы недавних боев. Как ни старалась зима прикрыть их пушистым снегом, они проступали во многих местах. Разрушенные, обгоревшие дома, разбитые машины и танки, исковерканные вагоны — вот что осталось после бушевавшего тут сражения.

Гитлеровцам, начавшим наступление во второй половине октября, ценой больших потерь удалось продвинуться на сто километров и захватить Тихвин. Но советские войска, перейдя в контрнаступление, разгромили вражескую группировку. План немецкого командования — выйти к реке Свирь, соединиться с войсками, наступавшими из Финляндии, и тем самым полностью изолировать Ленинград от страны — потерпел крах. Гитлеровцы были отброшены назад.

Мы внимательно следили за военными действиями и радовались первым большим победам нашей армии. Противник был разбит под Тихвином, под Ростовом-на-Дону. Продолжалось начатое в декабре контрнаступление советских войск под Москвой…

Из Тихвина дивизион походным порядком выступил на север. 150-километровый марш оказался нелегким.

Стоял сильный мороз. Встречный ветер безжалостно щипал щеки, забирался под полушубок. Дорога была разбита, в некоторых местах — снежные заносы. На ночевки останавливались в попутных деревнях.

На пятые сутки, усталые, продрогшие, мы добрались до Пашского Перевоза, расположенного в десяти километрах от устья реки Свирь. Бригада была включена в состав 7-й отдельной армии, оборонявшейся между Ладожским и Онежским озерами. Нас оставили в резерве. Один стрелковый батальон был послан охранять побережье Ладожского озера от Свирицы до мыса Лепина. Остальные части занимались боевой подготовкой.

Вместо обещанных 57-миллиметровых противотанковых пушек получили на станции Паша 45-миллиметровые пушки. Две батареи дивизиона были на конной тяге, а третья перевозилась на машинах. Все остальные артиллерийские подразделения бригады имели только конную тягу.

Личный состав нашего дивизиона, как и всей бригады, состоял преимущественно из военных моряков. Командиры взводов и батарей — молодые лейтенанты — прибыли к нам прямо с боевых кораблей Тихоокеанского флота и из военно-морских училищ.

Из командного и начальствующего состава только я, мой заместитель лейтенант С. А. Житник и еще несколько человек были из сухопутных войск.

Комиссар дивизиона батальонный комиссар Василий Дмитриевич Мазуров до войны работал старшим преподавателем кафедры марксизма-ленинизма военно-морского училища. Ему шел уже пятый десяток. Во всех движениях этого невысокого человека, во взгляде его добрых внимательных глаз, в его басовитом голосе чувствовались спокойствие и уверенность. С первого же знакомства он понравился мне, возникло такое чувство, будто я давно знаком с ним.

Моряки рвались в бой. Но вот прибыли на фронт и оказались в резерве. Опять начались занятия. Люди высказывали недовольство, просили скорей отправить на передовую.

— Рано вам воевать, молодым да зеленым. Стрелять еще как следует не научились, — посмеиваясь, отвечал комиссар Мазуров. — Вот осваивайте поскорей новое дело, тогда и на передовую можно…

Командиры взводов и батарей, хорошо знавшие корабельную артиллерию, без труда переквалифицировались в наземных артиллеристов. Они понимали все с полуслова. Но у них не было еще боевого опыта.

На первых порах у нас возникало немало различных трудностей. Вот, например, уход за лошадьми. Большинство моряков — бывшие горожане — видели лошадей лишь издали. Мы с Житником ревниво наблюдали, как они относятся к непривычному для них делу.

— Товарищ лейтенант, ну что еще с ней делать? Вроде бы чистая, а ветфельдшер Шкарупа говорит, что грязная, — беспомощно разводил руками краснофлотец Михаил Тищенко, обращаясь к заместителю командира 3-й батареи В. М. Соколову.

— А шут ее знает, какая она должна быть, — откровенно признался тот, опасливо похлопывая лошадь по крупу. — Драй ее, как палубу, чтобы блестела.

Но вскоре моряки привыкли к лошадям и стали любовно ухаживать за ними. Кстати сказать, тот же Тищенко и некоторые другие краснофлотцы были впоследствии награждены ценными подарками за то, что отлично берегли доверенных им лошадей.

Пришлось выслушивать немало жалоб нашего каптенармуса М. Л. Митрофанова на моряков, которые стремились урвать для своих коней побольше сена и овса. Эти жалобы меня не огорчали, а, наоборот, радовали. О лошадях теперь можно было не беспокоиться. Они находились в надежных руках.

Располагались мы сравнительно недалеко от Ленинграда. Раньше только из газет да по радио узнавали, что делается там. А в Пашском Перевозе нам довелось встречаться с людьми, только что прибывшими из осажденного города. От их рассказов становилось не по себе.

В Ленинграде кончилось продовольствие, жители сидели на скудном пайке. Электростанции прекратили работать, водопровод замерз. От голода и холода умирали тысячи людей. Снабжение города шло по единственной дороге — ледяной трассе, проложенной по Ладожскому озеру. Эту дорогу бомбила немецкая авиация.