Монахиня и Оддбол (СИ) - Ермакова Светлана Олеговна - Страница 9

— Я обязательно изучу этот вопрос и предприму необходимые действия.

Их компания разбрелась в стороны, и Михаил, слегка поклонившись графу, вернулся к матушке. Тётушки и кузин Миллефрай уже не было рядом.

— А что, хорошо ли мы знакомы с графом Фосбери и его сестрой? — спросил Михаил.

— Граф довольно тесно дружен с твоим отцом. А его младшая сестра Элизабет недавно пережила трагедию — человек, с которым она была обручена, полгода назад умер от воспаления в животе.

— Какое несчастье.

— Да, после этого Элизабет пока не выходила в свет. А вот ты в последнее время частенько навещал бедняжку, — добавила графиня, многозначительно посмотрев на сына, — вы вместе прогуливались верхом. И она навещала меня, когда вы с отцом разбились в карете. Но ты тогда лежал, и посещений ещё не разрешал. В тот трудный час Элизабет очень тепло поддержала меня.

Переваривая новую информацию, Михаил увидел, что к ним направляются Питер и Долорес-София Крэйбонги. Пока Питер о чём-то спрашивал графиню, Михаил смотрел на девушку и в голове его проносились дурацкие фразы про стоящие погоды и тому подобная чепуха. Его спас танец, вступление к которому заиграли музыканты. Он пригласил герцогскую дочку, и её невесомая ручка в белой перчатке легла в его ладонь.

Весь танец прошёл для Михаила словно в какой-то дымке, центром которой были лучистые карие глаза юной красавицы…

После заиграла музыка к новому танцу, и Долорес-София отвергла приглашения других кавалеров, отговорившись своим незнанием движений этого танца.

Михаил обрадовался предоставившейся возможности пообщаться с девушкой. Он спросил её про монастырь, в котором она воспитывалась, и оказалось, что кто-то уже успел в связи с этим потоптаться по самолюбию девушки, упомянув неизбежные мозоли от монастырской работы. "Ну, меня-то ручной работой не испугать" — подумал Михаил. Дальше он понёс какой-то вздор про мозоли, Долорес-София звонко смеялась, и Михаилу подумалось, что он мог бы вечность так стоять, смотреть на эту сказочную принцессу и слушать её речи и смех.

Когда Брайан Крэйбонг увёл сестру, Михаил ощутил некую внутреннюю пустоту, нехватку чего-то важного. Он пригласил на танец стоявшую поблизости девицу, и даже безошибочно проделал с ней все положенные па, но взгляд его поневоле следил за Долорес-Софией, порхающей неподалёку вокруг графа Фосбери.

А потом она ушла.

— Скажите, матушка, — задумчиво спросил Михаил, когда они уже ехали в карете на обратном пути, — А как делаются предложения о замужестве герцогским дочерям?

Взметнулся знакомый платочек.

Наутро после приёма дом герцога Крэйбонга долго спал.

Спал уставший вечером герцог, большую часть приёма проведший в своём кабинете, куда к нему заходили некоторые джентльмены из гостей — обсудить кой-какие дела, да выкурить сигару под бокал-другой более крепких напитков, нежели подавались в большой зале. Но какой бы вопрос тот или иной джентльмен ни обсуждал с герцогом, не было, однако, никого, кто бы ни высказал комплимента в адрес новоявленной в свете дочери герцога. При этом отцы взрослых дочерей нередко сетовали, что их дочь воспитана дома и поэтому избалована, а счастливые отцы взрослых неженатых сыновей весьма прозрачно намекали на желательность их брака с Долорес-Софией и деликатно интересовались её приданым.

Спали сыновья герцога Брайан и Питер, каждый из которых находился в зале приёма до самого конца, а после отправился провожать одну из присутствовавших гостий, причём Питер вернулся домой уже под утро.

Спала многочисленная челядь, которая прислуживала гостям, потом занималась необходимой уборкой, и теперь наслаждалась заслуженным выходным днём.

Спала и Дора. Волнение, которое она испытывала ночью, переживая детали прошедшего приёма, уступило место усталости лишь с рассветом.

Лишь около полудня дом понемногу стал заполняться шорохом шагов прислуги да звяканьем кухонной утвари.

Во время обеда, который по сути был завтраком, в покои герцога принесли традиционные газеты, а также письма. Письма, помимо деловых сообщений, содержали различные приглашения, которые во множестве получал герцог и на которые обычно отвечал его секретарь вежливым отказом. Но сегодня было ещё два письма, имеющих иное содержание. Прочитав их, герцог хмыкнул и крепко задумался.

Дору разбудил звук, с которым Салли открыла занавеси в её спальне.

— Вам пора вставать, леди, время-то к обеду, вот я уже и чаю с булочками принесла, их сиятельство господин герцог-то уже проснулись да напомнить стребовали, что вам сегодня во дворец Его Величества идти ко двору представляться, и наряд для этого случая я в гостиной повесила, давайте я вам помыться да расчесаться помогу, а то после этих балов господа всегда уж такие усталые…

Отщипывая кусочки тёплой слоёной булочки и запивая их сладким горячим чаем, Дора чувствовала, что отчего-то совершенно не волнуется перед сегодняшним появлением при дворе короля. Ею владела эмоциональная усталость после перенесённой недавно волнительной бури. Но, конечно, это состояние не помешало ей в точности к назначенному времени быть готовой к новому большому событию в её жизни.

Если бы Дору спросили, какой наряд она сама желает надеть для того, чтобы предстать пред очами Его Королевского Величества Седрика Второго, она бы выбрала то скромное синее платье, в котором впервые появилась перед своим отцом и братьями всего немногим больше пары недель назад. То платье стало её любимым, в нём она часто посещала занятия с преподавателями, и оно казалось ей наиболее комфортным и соответствующим её внутреннему самоощущению. Но дворцовый этикет требовал, чтобы дамы появлялись в королевском дворце непременно нарядными, и радовали собой глаза членов монаршей семьи и представителей иностранных посольств, а также вдохновляли своей красотой многочисленных гвардейцев на наиболее рьяную защиту королевского двора.

По этим причинам Дора была обряжена в пышное светло-розовое платье, украшенное обильной сборкой. На руках были надеты короткие кружевные перчатки. Шею украшало красивое колье с камнями розового кварца в комплекте с серьгами и перстнем, надетым поверх перчатки. К запястью левой руки крепилась маленькая сумочка-ридикюль, которая была непременным элементом наряда дам, долженствующим указывать, что сия дама находится во дворце в качестве посетительницы "по делу".

В солнечном свете огромный королевский дворец казался сделанным из золота и поражал великолепием. Широкие переходы и высокие арочные потолки заставляли чувствовать себя крошечным, в сравнении с окружающим пространством. "Неужели кто-то может назвать этот дворец своим домом?" — подумала Дора, — "Кажется, что тут можно потеряться так, что и самого себя не найти".

Однако сопровождающий их служитель прекрасно ориентировался в этом образце изысканной архитектуры. Он проводил герцога и его дочь в приёмный покой Его Величества и оставил их ожидать приглашения. Зал, в которые они вошли через недолгое время не был столь огромен, как ожидалось Доре, но всё же ей пришлось проделать определенный путь под руку с отцом по красной ковровой дорожке к возвышению, на котором стояли три больших кресла.

Центральное кресло с высокой спинкой занимал седой коротковолосый человек в тёмно-синем мундире с широкой голубой лентой через плечо. Справа от него находилась строгая сухощавая дама с очень светлыми волосами, обрамлёными диадемой из блестящих камней, и в короткой накидке из тёмного меха. В кресле слева сидел молодой мужчина с завитыми тёмными волосами, в одеждах из золотистой ткани.

— Его Величество Седрик Второй, Божьей милостью Король Бригантии, герцог Йоркский, Её Величество Анна-Присцилла, королева Бригантии, герцогиня Йоркская, Его Высочество наследный принц Адриан! — Провозгласил придворный служащий титулы королевской семьи, стоя боком между креслами короля и Дорой с герцогом. Затем он сделал церемонный шаг, чтобы встать вровень с герцогом и лицом к королю, и продолжил: