Гроzа - Андреева Наталья - Страница 2

Что это? Вроде бы гром. А тучи до Калинова еще не добрались. И дождя пока нет. Но гром уже слышно. Его раскаты доносились издалека, со стороны дороги. Оттуда же надвигалась на город огромная черная туча. Но Катерина отважно направилась прямо к заводи…

…– Что, опять?!

Катерина очнулась и не сразу поняла: где она? Внутри все горело, и сама она горела. Лоб, щеки, шея, грудь, даже волосы были сухие, как порох… И в комнате разливался такой яркий свет, что Катерина какое-то время ничего не видела.

Но вскоре поняла: она сидит на кровати в полубессознательном состоянии, бледная, потная, ночная рубашка сползла с плеча. А рядом лежит муж и смотрит на нее с испугом. А свет этот из ее сна. Потому что она опять увидела высокое дерево, в которое ударила молния. Близко-близко, так что и саму Катерину опалило огнем.

– Господи… Опять этот сон… – простонала она. – Не могу больше, Тиша…

– Гроза, что ли, приснилась? – зевнул муж.

– Огонь… Как дерево горит, то самое. В которое молния тогда ударила. Так и стоит перед глазами огромный факел, до небес! И будто я в нем горю!

– Ты просто была тогда маленькой девочкой и сильно испугалась, – попытался утешить ее муж. – Ложись, Катя, спи. Ночь на дворе.

Уснешь тут! Она поежилась и натянула на плечи сползшую ночную рубашку. Теперь Катерину знобило.

– Мне кажется, Тиша, что я умру от грозы, – еле слышно сказала она. – Тогда не убило, убьет сейчас. Мама мне как-то карты раскинула. А больше не стала. Наотрез отказалась. Как попрошу погадать, она прямо в лице меняется. А тогда сказала только: бойся грозы, Катерина. Это твоя кара.

– Пристыдить бы ее надо, твою мамашу полубезумную! – разозлился муж. – А не то пригрозить. Засрала мозги девчонке! Вот послал бог тещу! Будь моя воля – я бы ее в дурке запер!

– Да ты что, Тиша! Сколько она меня по врачам водила, сколько денег потратила! Даже в Москву возила! Я ведь почти год после этого молчала! А потом еще пять лет заикалась, так меня тогда напугало. Мама все сбережения на мое леченье потратила.

– Да что толку? Все равно вон, ночами не спишь.

– А все мать твоя виновата. Свекровь, – тихо сказала Катерина. И с опаской покосилась на мужа.

Эту тему лучше не поднимать. Не упоминать Кабаниху. Ее не то что Тихон, сын, ее вон, весь город боится! Так и есть! Муж аж в лице изменился! Как же! Жена посмела критиковать саму Хозяйку!

– Ты мою мать не трогай! – взвился Тихон. Проснулся в нем таки Кабанов! Даже голос повысил, хотя Катерина с усмешкой думала иногда, что ее муж так и живет, пришибленный своим именем. Догадались же назвать! Тихон!

– Да что ж мне, и слова сказать нельзя? И так живу, словно в тюрьме. «Да, мама, хорошо, мама, чего хотите, мама?» Если бы ты знал, Тиша, как же мне тяжело ее так называть! Мама… – она передернулась. – Слово теплое, ласковое, а твоя мать – как из стали. Увидишь ее – и дрожь по коже. Словно игольницу проглотила. Мама! Ты помнишь, Тиша, какой был скандал наутро после нашей свадьбы? Когда я за столом обратилась к твоей матери: «Мария Игнатьевна, а мне какое полотенце можно взять, чтобы крошки смахнуть?» Как она на меня тогда наорала! «Зови меня мамой!» – Катерина нервно рассмеялась. – Об этом вроде как просят. А меня отчитали, как маленькую девочку. Нет, во всем, что с нами происходит, виновата твоя мать. И в той давней истории тоже. Когда меня чуть грозой не убило.

– Она-то тут при чем? – вяло огрызнулся Тихон. Запал у мужа быстро проходил.

– Так ведь это она пришла к нам в то утро! Погадать ей, видишь ли, захотелось!

– А твоя от денег-то не отказалась.

– Да будь они прокляты, деньги ваши, кабановские!

– Но-но… – Тихон невольно поежился. Когда жена проклинает, у нее лицо меняется. И глаза горят, словно огоньки на болоте. Есть в Катерине та же чертовщинка, что и в матери ее, Мельничихе. Ведьмы они обе, как в Калинове говорят. – У меня, между прочим, в тот день отец пропал, если помнишь, – пошел на мировую Тихон. – Мно-ого чего случилось в тот день в Калинове, до сих пор расхлебываем.

– Да, помню, – коротко кивнула она. – Ту грозу в городе не забудут. Пока другая такая же не случится, – и Катерина невольно поежилась.

– Как сейчас помню тот день, – оживился вдруг Тихон. – Был я тогда десятилетним пацаном. С самого утра над городом стали собираться тучи. Отец был какой-то мрачный, да и мать не в себе. За завтраком поругались. Он сказал: «ну, я пошел», – вроде как попрощался. Голос у него такой был, странный. Как только за отцом дверь закрылась – мать меня в охапку и к бабке Насте. А та спрашивает: «Когда вернешься-то, Маша?» Мать посмотрела на нее, тоже странно, и говорит: «Ничего не знаю, мама, сегодня судьба моя решится. Может, я в другой город уеду. А Тиша пока у вас останется». Я давай реветь. Как это я буду без мамки с папкой? А бабушка меня утешать – конфет надавала, колы налила. Мать увидела, что я затих, расплакалась и ушла.

– Но ведь она же вернулась!

– Вернулась, – усмехнулся Тихон. – Только чужая. Словно умерло в ней что-то. В тот же год Варька родилась. Сестра моя. Выходит, что моя мать к Мельничихе беременная уже ходила. Вот странность! Не к врачу пошла, как узнала, что на сносях, а к гадалке! Скажи ты мне: зачем? Что она хотела узнать?

– Ты ведь помнишь, что потом случилось, – тихо сказала Катерина.

– Да, помню, – Тихон откинулся на подушку. – Наш Калинов во все криминальные сводки попал. Кто о нем слышал до того страшного дня? Да никто. А тут: убийство, ограбление банка, гроза эта ужасная. В мае-то месяце молния дерево подожгла! Когда такое было? Да еще отец пропал. Мать потом к следователю затаскали.

– Как думаешь, Мария Игнатьевна знает, где твой отец?

– Все говорят, что да. Не без ее участия все это случилось. Но мать моя – кремень! Недаром же ее Кабанихой прозвали. Весь город в кулаке зажала.

– А ты что думаешь? Она тебе ничего не рассказывала?

– Что ты пристала? – рассердился муж. – Девятнадцать лет прошло! Я-то уж точно ни при чем.

– Но, Тиша… – робко сказала Катерина. – Откуда же у вас такие деньги?

– Ты хочешь сказать, те самые? – усмехнулся муж. – Но тогда отец должен быть жив.

– Ведь свекровь замуж так и не вышла, – задумчиво сказала Катерина. – Не старая еще, красивая, богатая. Может, она знает, что не вдова?

– Это ты Кулигину об этом расскажи, – рассмеялся вдруг Тихон. – Совсем старик помешался. То носился со своей гипотезой Кука. Докажу, мол, и миллион долларов получу. Весь город над ним потешался. А теперь Лев Гаврилович публично заявил, прогуливаясь по набережной, что, пытаясь доказать теорию Кука, постиг суть логики. И любая загадка ему теперь нипочем. А я возьми да и ляпни: тогда скажи, Кулигин, где мой папка? Он и закусился. Я уж и сам не рад, что завел старика. Корпел бы он над своими книжками, глядишь, и доказал бы эту чертову гипотезу. Перельман-то вон, доказал!

– Он отказался от миллиона долларов.

– Кулигин сказал, что возьмет, – Тихон совсем развеселился. – Не для себя, а для людей возьмет. У него большие планы, как наш город обустроить. Фонтан, говорит, на площади построю. Да зачем нам в Калинове фонтан? Ладно, давай, Катя, спать, – он зевнул. – Я вижу, ты успокоилась.

Она вздохнула, легла и прижалась к мужу. Хоть ночи ее. Они с Тишей наконец-то вдвоем, и можно передохнуть от постоянных тычков свекрови. Не туда пошла, не то сделала, не так смотришь… Хотя Катерине все время чудится, что под дверью их спальни кто-то ходит. Глаша, что ли? Кабаниха заставляет прислугу шпионить за сыном. Но что ей за дело до их спальни?

Катерина тайком вздохнула. Есть дело суровой свекрови до их с Тихоном ночей. Вот уже три года, как они женаты, а детей все нет. Мария Игнатьевна чуть ли не каждый день повторяет, что внуков ей, видать, не дождаться. Сноха бесплодная, дочь беспутная. Варька, та только смеется, ей все нипочем. Страдает за обеих Катерина. И к матери уже не раз бегала: погадай да погадай. Или травок каких-нибудь дай, чтобы ребеночек был. А мать только вздыхает, а не то плачет. Совсем плоха стала.