Сколько ты стоишь? (сборник) (СИ) - Сакрытина Мария - Страница 27

— Простите меня, госпожа, я ещё не знаю ваших привычек. Если вы скажете, что мне нужно делать, я это исполню и постараюсь сделать мою госпожу счастливой.

Звучит многообещающе.

— Ну конечно ты не знаешь моих привычек, — проворчала я, укладываясь удобнее. — Ты же был слишком занят умиранием. Не делай так больше.

— Простите, госпожа. Я ничтожно молю о прощении и жду дальнейших указаний.

— Спи уже.

Засыпая, я подгребла его к себе — ещё удивилась во сне, почему мой игрушечный заяц вдруг такой тёплый и пахнет вербеной.

«Заяц» уютно сопел мне в шею и не сопротивлялся.

Утром, когда я принимала ванну, он взялся прислуживать. Я никому не позволяла мне помогать во время водных процедур. Это, оказывается, удивительная уязвимость — когда ты обнажена и заперта в объятьях воды с лепестками роз и маслом фиалки. После обряда мне было мерзко от одной мысли, что кто-то увидит меня раздетой, беззащитной — снова. И на мальчишку, уже одетого и даже умытого — когда успел-то, я вставала, он ещё дрых! — тоже сначала смотрела волком. И засмотрелась — он ловко управлялся с флакончиками-притираниями, а потом ненавязчиво сидел на коленях в углу, пока я отмокала.

Так что прогонять его не стала. Зачем — всё равно его присутствие не ощущалось, пока я волосы мыть не принялась. Вот тут взгляд будто плетью ожёг.

Он наверняка думал, что не вижу, и, когда я неожиданно обернулась и откинула мокрые волосы, не успел отвернуться.

Я подхватила его взгляд, не отпуская, заставляя смотреть, и медленно встала. Ванны хватило, чтобы закрыть меня до бёдер — я это знала, и меня трясло от страха и злости. Но вместо ругани, я только угрожающе просипела:

— Ну как я тебе? Нравлюсь?

Он мягко перетёк с коленей на ноги, выпрямился и, подойдя — не отводя взгляда, — подал мне полотенце.

— Да госпожа. Но вы мы замёрзнете. Позвольте мне…

Я ошеломлённо дала себя завернуть, и только потом, придя в себя, обиженно вздохнула:

— Угу. Очень тонкий намёк на то, что мне лучше никому себя не показывать.

Ловкие руки замерли на моих бёдрах, послав волну жара к лобку.

Он поднял голову, снова встречаясь со мной взглядом.

— Моя госпожа прекрасна.

Я застонала. Ну уж лгать-то мог бы и искусней!

— Всем хозяйкам так говорил?

Он опустил взгляд, укрытые полотенцем руки снова заскользили по моему телу.

— Не каждая была прекрасна.

Я хрипло выдохнула и, подчиняясь желанию, подалась назад — он перешёл с полотенцем мне за спину — и нашла губами его губы.

Де-э-э-эмоны! Меня пронзило в оргазме от одного лишь поцелуя. Я задыхалась и всё равно не могла оторваться.

Вот оно, оказывается — небо в алмазах!

А он во время поцелуя даже не выпустил полотенце. Поддержал меня, когда пошатнулась. И — чем удивил совершенно — вытащил из ванной на руках.

Я стояла, положив руки ему на плечи, опираясь. И боролась с диким, невозможным желанием, понимая, что ещё не время, я ещё не готова на… большее.

А он, словно читая мои мысли, не делал шага навстречу.

— А ты, оказывается, сильный, — выпалила я так тоненько и изумлённо, что он улыбнулся — быстро, но снова искренне.

Я отпрянула. Поскорее схватилась за одежду.

— Ты хотел в лес, да? Поедем сейчас. А то после обеда, — я бросила беглый взгляд в окно, — гроза будет.

Он тоже удивлённо покосился в окно — на небе не было ни облачко. Склонил голову.

— Как пожелает госпожа.

У меня впервые тогда мелькнуло: «А что желаешь ты?».

Я снова захватила корзинку для пикника, и мы завтракали (или всё-таки обедали?) на той же поляне в лесу. Молча.

Он явно вознамерился вести себя как образцовый раб и прислуживать при первой же возможности. Ожидаемо — если он действительно боялся возвращаться в свою школу на юге, как я грозила, то должен был делать всё, чтобы я не захотела его отпускать.

Я уже не хотела. Мне нравилось смотреть, как танцуют его пальцы, пытаясь справиться с незнакомыми для него столовыми приборами, как ловко он разрезает мясо или шинкует на весу овощи — с ножом у него проблем не возникло. Ну, ножами, очевидно, и на юге пользуются. А вообще, забавно было подглядывать за его смущением — он явно пока не разбирался в наших застольных традициях, но очень хотел выглядеть красиво и уместно. Мне же нравился сам процесс его изучения вилки, например. Я и пальцем не шевельнула, чтобы ему помочь. Зачем — так же интересней.

А вот кормить себя с вилочки не дала. Оно, может, и эротично, но глупо. И хватило одного сердитого взгляда, чтобы он это понял и красиво обыграл, чтобы отвлечь моё внимание. Но улыбался искренне-фальшиво (как у него получалось?).

И как у него получалось делать из еды целое представление?

После полудня небо начало сереть постепенно сгущающимися облаками, и мы торопливо засобирались домой. Скакали потом по лесу наперегонки с ветром и успели зайти внутрь до того, как первые капли упали на землю.

Весь остаток дня — удручающе дождливого — я сидела за переводами в библиотеке, а Ален смотрел в окно там же, стоя на коленях и с живым интересом наблюдая за дождём. Неужели у них на юге и грозы другие?

Пару раз я ловила его взгляд, но делала вид, что не замечаю. А позже, уже вечером, когда ушла отдавать распоряжение насчёт ужина, поймала мальчишку, склонившегося над моим переводом.

— Что, тоже историей увлекаешься?

Он не вздрогнул — только поднял на меня серые блестящие глаза и фальшиво улыбнулся.

— Как пожелает моя госпожа.

Я выпустила ручку, и дверь с лёгким хлопком закрылась.

— Даже так? А если госпожа прикажет, — я подошла к нему почти вплотную, такому красивому в ореоле света от свечей на столе. — Прикажет тебе выбрать из этих книг, — я кивнула на шкафы, — то, что нравится именно тебе?

Он посмотрел на стеллажи. На меня, почти прижавшуюся к нему. И сказал, чуть нахмурившись:

— Простите, но я не понимаю, чего хочет моя госпожа.

Я схватила его за подбородок, заставляя смотреть только на меня. Мне так хотелось, демоны его забери!

— Осторожнее. Я не люблю повторять. И я хочу, чтобы ты выбрал книгу себе по вкусу. Раз уж ты умеешь читать. Мне не нравится, что ты сидишь и таращишься в окно, это раздражает, — тут я покривила душой, ничуть не раздражало. Но захотелось мне так сказать!

— Какую книгу я должен выбрать? — он не сделал попытки освободиться или отпрянуть.

— Которая тебе нравится, идиот, — прошипела я, начиная раздражаться.

Он моргнул — пушистые длинные ресницы бросили тень на скулы.

— Простите, госпожа. Но я не понимаю, чего вы хотите.

Да-да-да…

Я сжала его подбородок — наверняка следы от моих ногтей останутся.

— У тебя плохо с повиновением, мальчик? Я, конечно, не ваши учителя-палачи, но тоже кое-что могу. И поверь, если я сейчас рассержусь, тебе это очень, очень не понравится, — никакого отклика в глазах. Ни страха, ни желания исполнять приказ, ни презрения. Ничего.

Я грубо подтолкнула его к шкафу и прошипела на ухо:

— Когда вернусь, ты уже выберешь себе три книги. И попробуй только ослушаться!

А, идя, на кухню, рассматривала пальцы, которыми его касалась, и не могла отделаться от совершенно справедливой мысли: «Ну и зачем всё это?» У рабов нет пристрастий, нет любимых дел, нет любимых книг — это все знают. Особенно у таких вот уникальных, ценных рабов. Рабы не люди, у них нет свободы выбора. Зачем мне хочется видеть его человеком?

И отлично понимала, что когда вернусь, он будет стоять на коленях у шкафа, опустив голову, бормоча извинения. Потому что и впрямь не понимает, чего я хочу.

А всё его улыбка. Искренняя, красивая улыбка, которой мне он не улыбается! Человеческая.

Может, и хорошо, что он всего лишь раб, наложник. Человек бы меня ненавидел.

О каких глупостях, демоны меня забери, я думала!..

Когда я вернулась, Ален стоял на коленях у шкафа. Рядом с ним лежали три фолианта — что-то по этикету, что-то с куртуазными песнями, сказками и прочей чушью, и написанный когда-то мной трактат о магических когнитивных процессах.