Импульс (СИ) - "Inside" - Страница 53

И все будет как раньше.

Незаметная медсестра, слившаяся с воздухом, ставшая куском пыли, легким дребезжанием над ухом; послушная и тихая, никуда не лезущая; такая, как была всегда, — выполняющая свою рутинную работу, похоронившая свои чувства внутри себя.

В маленьких людях — большие кладбища.

Кларк выжидательно смотрит на нее.

Дыра в груди кровит, превращается в сырой кусок мяса, секунда за секундой.

Эмили медленно поднимает руку и вкладывает свою ладонь в ее.

И Лорейн улыбается.

*

Эмили страшно, ее сердце колотится где-то в горле с такой силой, что, кажется, сейчас сломает трахею. Она прекрасно знает, что может убежать и спрятаться, но постоянный бег уже сидит в печенках, и лучше быть зверьком в дальнем свете фар — не пошевелиться от страха, — чем опять рвануть к двери.

Она забирается на «Лейку», дрожит всем телом, покрывается мурашками; застеленный простыней стол обжигает кожу ледяной поверхностью даже сквозь ткань.

Откидываясь назад, Эмили закрывает глаза, до крови искусывая белые сухие губы.

Лорейн приподнимает ее, ловким движением ноги настраивая стол так, чтобы голова была ниже бедер; шуршит перчатками, щелкает лампой и подходит ближе.

Эмили впивается зубами в ладонь, ждет криков или отшатываний, но на лице Кларк не дергается ни один мускул.

Никакого быстрого движения ресниц или слишком-очевидного-вдоха.

Ни-че-го.

Конечно, она поняла. Она же не дура. Не идиотка, которая думает, что такое получается случайно. Буквы сами себя не пишут, верно? Кожа сама себя не вспарывает, и не кровит сам по себе хорошо обработанный порез.

Но Лорейн не дает никакой реакции — молча и сосредоточенно выбрасывает шприц, отобранный у Эмили, достает другой, ставит ампулу — знакомый щелчок — и выбивает воздух.

И только серые глаза словно стянуты поволокой — небесно-матовые, тусклые, с черными линиями, исходящими от зрачка.

Кларк колет, не прицеливаясь: быстро и метко; беззвучно считает до трех, колет еще раз; и снова — раз-два-три — укол — раз-два-три. На седьмом уколе Эмили сбивается, переставая чувствовать.

— Пять минут для действия — и начнем.

Это унизительно и стыдно — лежать на приподнятом кресле, согнув отставленную в сторону одну ногу, вытянув в струнку другую; закрывать лицо ладонями, чуть трястись, даже не пытаться хорохориться; и все вокруг пахнет горьким фурацилином и ментоловыми сигаретами.

Лорейн стоит к ней спиной; укладывает на инструментальный столик марли и повязки, вынимает из сухожара зажимы, разрывает пакет на игле и катушке, достает чистую кюветку; на автомате жужжит «Лейка», промывая пустые трубки; раскаляется высокая передвижная лампа.

Кларк присаживается на круглый стул на колесиках, ногой подтаскивает к себе столик и направляет лампу на Эмили.

— Я не…

— Потом.

Разрез сейчас как на ладони — воспаленные контуры, лимфа и кровь; кое-где — иссушенная корочка, темная жидкость; местами — обожженная антисептиком кожа; и если бы Эмили принимала пациента с такой раной, то отправила бы его к хирургам незамедлительно; но Кларк лишь медленно-медленно моргает, руками в перчатках заводя маску за ухо, и ловким, быстрым движением заправляет иглу.

— Хочешь историю? — Она откладывает зажим с иглой в сторону и осторожно прикладывает к порезу пропитанную резорцином марлю.

Историю?..

Кларк смотрит на ее раздвинутые ноги, готовясь вот-вот прикоснуться к коже; видит все: сетку красноватых сосудов на белом полотне, воспаленные буквы, рассыпавшиеся родинки, крошечные созвездия капилляров; но не переводит взгляд на лицо Эмили, только сосредоточенно и очень осторожно промывает рану, и кюветка слишком быстро наполняется светло-розовыми марлевыми квадратами.

О какой истории в таких условиях идет речь?!

— Несколько лет назад Рэй решил повысить нашу квалификацию, — кажется, Кларк ее разрешение не требовалось, — и отправил нас на юг города, в Брикстон. Туда, где вечные перестрелки и нищета. Им нужны были врачи, и он на несколько недель перекинул нас в местную больницу — меня, Райли, Сару и Кемпа с Моссом. — Она вновь меняет марлю. — Знаешь, мне казалось, что больниц, отстающих от времени, не существует. Стандартный набор для приемки и операций должен быть везде, да? Так вот, там даже не было предоперационной. Мы переодевались и мыли руки в коридоре, можешь себе представить? Мосс тогда ассистировал Кемпу, набирался опыта в реаниматологии; не знаю зачем, но я помню, как они не могли промыть трубки, потому что у них не было санраствора. Сара тогда бежала в аптеку, закупала перекись, и мы ее разводили в пластиковом контейнере для продуктов. — Кларк сушит рану. — Полевые условия, чтоб их. Я тогда научилась накладывать швы на ходу — пока пациента везут, ты уже должен его всего по кускам зашить, чтобы хирургу — одному-единственному — было с чем работать. К концу первого дня казалось, что мы в аду: чем ближе к вечеру, тем страшнее привозили людей. — Она берет зажим с иглой и осторожно поддевает первый участок кожи. — Мы должны были провести там пять недель, но отработали полгода; а затем Мосс договорился о том, чтобы им перевезли часть оборудования, Рэй отправил двух ординаторов на полную ставку, Чарли помог со сбором средств — он любит все эти онлайн-проекты и благотворительность. Представь, мы даже грамоты получили.

Она накладывает стежок за стежком, зашивая самые глубокие места, меняя иглы, заправляя нити; обрабатывает, сушит.

И улыбается под маской.

— Было так здорово. — Ее голос теплеет с каждым словом. — Словно одна семья. Ездили к ним потом много раз, смотрели, что и как. А потом и кардиологи подтянулись, из приемки тоже машину к ним переписали, врачей общих практик выделили — их как раз таки Хиггинс и курировал, мы с ним и перезнакомились тогда все. А потом Эндрю ушел на повышение, и все прекратилось. Так до сих пор никто не может сказать почему. Наверное, карьера меняет людей. Сейчас, оборачиваясь назад, я бы очень хотела сказать двадцатипятилетней себе, чтобы она не забывала, кто она есть. Но, — она ставит последний стежок, — это невозможно. Иногда я думаю о том, чтобы пойти в горячие точки. Может, там я вспомню, как было раньше.

Щелчок ножниц, отрезающих последний кусочек нити; травяной запах неомицина и туго наложенные повязки: марля, обернутая бинтом.

Кларк одним резким движением руки снимает перчатки.

— Почти все. Еще крючки.

Эмили закатывает глаза.

— Может, не надо?..

— Это не больно, — усмехается Лорейн. — Мне же надо стянуть повязку, чтобы она не расползлась. Погоди минуту. — Она роется на столике в поисках крошечных металлических фиксаторов. — Нашла.

Щелкают крючки-зажимы, фиксируя конструкцию, Кларк чуть натягивает бинты, проверяя надежность, удовлетворенно кивает сама себе, а потом случайно цепляет оголенную кожу рукой.

И время, тянущееся слишком медленно, ускоряет свой бег.

Тело реагирует мгновенно — Эмили, шумно выдохнув, сводит колени, рывком поднимается, почти падая на Кларк, и обхватывает себя руками.

— Достаточно. — Это звучит слишком резко.

— Мы закончили. — Кларк удивленно смотрит на нее. — Больше ничего не осталось.

От нее.

 — Спасибо.

Кларк ведет плечами, мол, это моя работа, не надо мне тут благодарностей; отворачивается, закидывает инструменты в крафтовые пакеты, запечатывает, кладет в сухожар, ставит часовой таймер; ловким движением руки отправляет содержимое кюветки в большой контейнер, запечатывает, наносит пломбу.

— Посиди несколько минут, — негромко говорит она. — Я закончу, и пойдем.

— Куда? — Эмили натягивает штаны, стараясь не шипеть от тупой боли, не прекратившейся даже под десятками уколов лидокаина.

— Отвезу тебя домой, — вздыхает Кларк. — В таком состоянии — никакого метро.

— Я могу взять такси.

Сколько вообще сейчас стоит кэб? Фунтов двадцать, может быть, двадцать пять, не меньше. Как его вызывать, если телефон давным-давно разбит?