Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич - Страница 8

Беседа Николая с Федюшиными прервалась - те во все глаза в изумлении уставились на штабс-ротмистра. "Ого!", - подумал про себя Николай: "Похоже, Маленькому Принцу досталось по-взрослому.  Хлестать "Фрапэн" как водку, не чувствуя вкуса... Неужто? Пытался объясниться с Валерией? И..."

В распахнутой порывистым штабс-ротмистром двери возник изящный силуэт Валерии Михайловны. Изысканное белое платье, не переходя тонкую грань светских приличий, тем не менее, превосходно подчеркивало неоспоримые достоинства ее фигуры, а черные жемчуга в золоте великолепно шли ее роскошным светлым волосам. Задумчивость во взоре, таящем загадку и легкая, чуть грустная улыбка, едва заметная тень сожаления на прекрасном лице...  Валерия Михайловна заметила Николая - и огромные зеленые глаза засияли, исчезли намеки на всякую грусть:

- О, Николай Филиппович, Вы уже здесь? Как я рада Вас видеть!

Штабс-ротмистр коротко зыркнул на Николая - но Господи, сколько же ненависти было в его глазах! Два бездонно-черных колодца, исполненных адской ярости и обещавших триллионы мучений едва ли не прожгли ему китель, но что было до того Николаю? Неподдельная радость и теплота, проявленные Валерией Михайловной, возносили его в тот момент на седьмое небо, и оскорбленные чувства того, кого Николай называл про себя Маленьким Принцем, его нимало не волновали. Да и вообще, блестящий штабс-ротмистр был Маштакову решительно несимпатичен.

Александр Петрович Стевен-Штейнгель, граф, потомок генерал-майора и гельсингфорсского коменданта Александра Христиановича Стевена, коему в 1825 году было дозволено принять герб, фамилию, и титул своего высокородного тестя Штейнгеля, был и богат и знатен. Граф обожал светские развлечения, а также кутежи и пирушки в лучших, а быть может, правильнее было бы сказать - в худших гусарских традициях. В уме и харизме Александру Петровичу отказать было нельзя, за словом он в карман не лез, по большей части ведомы были ему и рамки светских приличий, хотя неудержимый темперамент иногда... Но в то же время, привыкнув с детства к деньгам и титулу молодой граф перенял неприятную привычку смотреть на менее богатых или знатных людей свысока. Пускай, не нанося прямого оскорбления, но давая ощутить свое пренебрежение.

Подобные манеры не могли снискать графу уважение Николая.  Пускай Маштаков не богат и не знатен, но он - кавалер боевого ордена, проливал кровь за Отечество и провел целый год в плену. Так с чего бы какому-то расфуфыренному, не нюхавшего пороха мальчишке (Николай думал о нем именно так, хотя едва ли был старше графа более, чем на четыре года) смотреть на него сверху вниз? К тому же, привыкшему добиваться всего своим трудом Маштакову резали ухо сплетни о том, что свой штабс-ротмистровский чин граф Стевен-Штейнгель якобы получил отнюдь не за усердие по службе, но благодаря высокому покровительству неких заинтересованных в его судьбе лиц. Впрочем, тут претензий к молодому графу быть не могло - Николай честно признавал, что совершенно некомпетентен в вопросах кавалерийской службы, а слухи - что слухи? Трепотня, она трепотня и есть, и недостойно русского офицера судить на основании пустопорожней болтовни светских кумушек.

Тем не менее, ничего общего у Николая с этим молодым и много мнящим о себе кавалеристом не было и быть не могло. Сейчас же положение отягощалось еще и тем, что Маленький Принц был в фаворе у Валерии Михайловны, пока на горизонте не появился Николай. С появлением интересного и остроумного кавторанга звезда штабс-ротмистра на этом небосклоне резко склонилась к закату. Конечно же, Александр Петрович поглядывал на Николая волком. А сейчас он, похоже, решился объясниться с дамой своего сердца - и, судя по всему, остался совсем не рад ее ответу. Что, разумеется, ни в какой степени не могло расстроить Николая Филипповича.

Он смотрел в ясные, лучащиеся теплотой глаза Валерии растворяясь в них без остатка. Он болтал с ней о пустяках, произносил какие-то слова и фразы. Кроме Федюшиных появились другие гости, около Николая и Валерии Михайловны образовался кружок, вот все расхохотались - Николай выдал какую-то остроту, развеселившую общество, но сам он даже не смог бы вспомнить, что сказал.  Он наслаждался близостью Валерии, своими чувствами к ней и намеками на взаимность этих чувств, воспринимая как бесценный дар и смакуя каждую секунду ее общества.

- А что же Вы не рассказываете Валерии о своих заслугах, Николай Филиппович? Валерия, дорогая, представляете, наш дорогой капитан на соревнованиях по стрельбе победил самого адмирала, он самый лучший во всем флоте, представляете! Это так романтично... - прощебетала Анастасия Георгиевна.

Валерия Михайловна, вопросительно выгнув бровь, взглянула на Маштакова. Заметно было, что артиллерийская тема не слишком интересует госпожу Абзанову, однако те, кто смог добиться первенства в каком-то деле всегда возбуждали ее интерес. А сейчас к нему добавилась и радость за Николая...

- И что, господин капитан второго ранга, если бы Вы так стреляли в Цусиме, победа была бы на Вашей стороне? - чуть дрожащий от еле сдерживаемого напора чувств голос вернул Николая с небес на землю.

Кавторанг, чуть повернув и склонив голову, пристально посмотрел на Александра Петровича, незаметно подошедшего к их кружку и крутящего в руках уже третий (или же четвертый?) по счету бокал. Бледное лицо графа слегка порозовело от выпитого коньяка, и видно было, что удерживать себя в руках доставляет ему огромных усилий. "Неужто ищем ссоры?" - подумал про себя Николай. Как глупо. И совершенно нет никаких причин, по которым следует подыгрывать вышедшему из себя молодцу. А потому Николай Филиппович изобразил самое светское выражение лица, на которое был только способен, смешав в нужной пропорции внимание к собеседнику с легким сожалением о неуместности вопроса, на который он вынужден отвечать.

- Полагаю, что если бы мы так стреляли в Цусиме, флот микадо понес бы куда большие потери. Но разбить японцев имевшимися в нашем распоряжении силами все же не вышло - возможно, нам удалось бы свести дело к ничьей и пройти во Владивосток, хотя бы и с потерей нескольких кораблей.

- Ах, да, я ж совсем забыл - в газетах писали, что Ваши снаряды почти не разрывались при попаданиях. Кстати, про эти снаряды ходит прелестный анекдот: несмотря на Цусиму, адмиралы продолжали снабжать флот негодным огнеприпасом и только после того, когда оказалось невозможным подавить артиллерию взбунтовавшегося Свеаборга, до Адмиралтейства наконец-то дошло, что флоту требуются другие снаряды. Поражения от Японии прошли для моряков незамеченными, но вот когда не удалось расстрелять своих - заполошились, и деньги на перевооружение нашли сразу же - произнес граф. Но Николай совершенно не собирался поддаваться на провокации.

- Это не более чем анекдот, граф, возникший от непонимания артиллерийского дела. Некоторые наши снаряды действительно не взрывались из-за тугих трубок. В основном же разрывы были, но чрезвычайно слабые. Перед войной наши снаряды были специально облегчены, чтобы иметь высокую скорость и на малой дистанции пробивать больше брони, чем тяжелые. Однако драться пришлось на больших расстояниях, для которых наши снаряды оказались плохи - легкий снаряд быстрее теряет скорость, взрывчатки мало, разрыв слаб..

- Да? Право, не знаю, не специалист. Как я понимаю, специалистов в артиллерийском деле вообще мало, особенно на флоте... А Вы случайно не служили тогда на кораблях, обстрелявших Свеаборг?

- Господа, быть может мы все же сменим тему - попытался вмешаться в разговор, смущенный нетактичностью графа господин Федюшин.

- Не думаю, что присутствующим здесь дамам интересны такие военные особенности, а потому...

- Я задал Вам вопрос, капитан - отрубил штабс-ротмистр. 

Николай решил до поры не замечать вызывающего тона молодого человека.

- Когда Свеаборгская крепость взбунтовалась, я только что вступил в должность командира носовой башни броненосца "Слава". Но по мятежной крепости нам пострелять не довелось - начальство задержало броненосец, и мы присоединились к "Цесаревичу" и "Богатырю", когда все было уже кончено. Нехорошее это дело, стрелять по своим, но мятежники захватили тяжелую крепостную артиллерию и могли бы натворить таких дел, что... В общем, их нужно было остановить.