Зимнее серебро - Новик Наоми - Страница 45

— Габриэлиус и Владас, — повторила я. — Спасибо, что позаботились о моей старой нянюшке. А теперь давайте-ка пройдем во дворец: вам после долгой дороги не повредит выпить горячего крупника на кухне.

Вмешаться и возразить Мирнатиус не мог — иначе он рисковал показаться мелочным самодуром. Однако ему, конечно же, не понравилось, что я бесцеремонно командую его людьми.

— Вы с нянькой обе ступайте в мои покои и там ждите меня, — холодным тоном распорядился царь, препровождая меня во дворец. — А вы, — он махнул двоим другим стражникам, что стояли у дверей, — отведите их наверх и оставайтесь с ними до моего прихода. — С этими словами он быстро зашагал в сторону большого зала.

Та самая ловушка, которой я опасалась. Пока мы поднимались по лестнице, я крепко держала Магрету за руку. Она так же крепко сжимала мою руку и даже не расспрашивала меня, добр ли ко мне мой супруг и счастлива ли я.

— Скажи, разве я сделала что-то не так, предложив стражникам выпить крупника? — обратилась я к одному из наших провожатых. — Или мой господин вовсе не одобряет выпивку?

— Что вы, нет, государыня, — откликнулся стражник, метнув на меня быстрый взгляд.

— Ах, — вздохнула я, притворяясь, что обескуражена переменчивостью своего супруга. — Должно быть, его тревожат государственные дела. Что ж, я постараюсь вечером отвлечь его от тяжких дум. Вероятно, мы поужинаем в моих покоях. Магрета, а ты расчешешь мне волосы и уложишь их заново.

Спальня размерами не уступала бальному залу в доме моего отца и являла собой нелепое зрелище — со всей этой позолотой и бессмысленной роскошью. Я так и пожирала широко раскрытыми глазами это буйное великолепие: громадную, с дюжину локтей высотой, фреску с изображением Евы, которую искушает змей — вот уж нечестно на это намекать, в моих-то обстоятельствах! — и кровать в просторном алькове. Такая кровать сама по себе сошла бы за спальню: золотые опоры, изукрашенные завитками и листьями, богатые завесы из дамаста — на темном шелке проступали нити более светлого оттенка. Окна вместо рам были забраны дверными коробками, и каждое распахивалось на балкон изящной ковки. Деревья в саду свешивали на балконы ветви, нынче отяжелевшие от снега.

В спальне было четыре камина, почерневших от дыма; каждый полыхал во всю мощь даже сейчас, когда майский день еще только клонился к вечеру. Слуги и при мне продолжали подбрасывать в огонь дрова. Эти палаты подошли бы для герцога Сальвии или Лонжина — какого-нибудь края, куда зима заглядывает лишь мимоходом. Но здесь, в Литвасе, только безумец мог решиться выстроить подобные покои, и, глядя по сторонам, я все больше убеждалась, что безумец их и строил. Кое-где на стенах остались еле заметные трещины: Мирнатиус явно приказал сломать пол в верхних комнатах и стены в соседних, чтобы создать это причудливое помещение.

Но при всей своей нелепости спальня была красива: да, вычурная, неудобная, несуразная — однако ее создатель умудрился не перейти грань между пышностью и безвкусицей. Эта комната точно сошла со страниц сказки, и рисовала ее талантливая рука. Все здесь было слаженно, пригнанно, уместно. И поэтому — пусть с порядочной натяжкой — покои смотрелись впечатляюще. Примерно как семь острых ножей, которые подбросил в воздух ловкий жонглер: стоит упасть одному — и все пропало. Наверное, всякий, кому довелось пожить в таких покоях, волей-неволей поддавался их диковинному очарованию. Даже стражники вертели головами во все стороны, позабыв, что должны выглядеть свирепо и неприступно.

Они ни слова не сказали, когда я взяла свой ларец и увела Магрету за купальную ширму. За ней горел еще один камин, согревая воздух вокруг поистине грандиозной ванны — тоже позолоченной и такой большой, что я могла там вытянуться во весь рост. Но что более важно: за ванной обнаружилось не менее грандиозное зеркало. Мирнатиус поставил его сюда, словно желая при выходе из ванны любоваться своей безупречной красотой.

Я окликнула стражников из-за ширмы и попросила их послать вниз за чаем, а тем временем Магрета, повинуясь моим быстрым жестам, помогала мне надеть ожерелье и корону. Нянька смотрела недоуменно, но послушно исполняла все, что я велела. Еще больше она удивилась, когда я набросила ей на плечи свою шубу и опустилась на колени, подбирая меховую полу, раскинувшуюся возле огня. Я укутала нас с Магретой с головы до пят и вручила ей края шубы. Нянька сжала их в кулаках, но уже приоткрыла рот, сгорая от желания засыпать меня вопросами. Я прижала палец к губам и подтолкнула ее к зеркалу.

По ту сторону темнел лес под тяжелым снежным покровом. Неизвестно, получится ли у меня, смогу ли я провести Магрету с собой, но уповать мне больше не на что. Только я взяла няньку за руку, как в коридоре послышался шум приближающихся шагов, дверь с грохотом распахнулась, и демон голосом Мирнатиуса прошипел:

— Где же Ирина, где моя радость?!

Магрета тихонько вдохнула: я держала ее за руку, а она побледнела и, не сводя взгляда с зеркала, пыталась освободиться. Я схватила ее покрепче.

— Не отпускай меня, — шепотом приказала я, и нянька, бросив испуганный взгляд через плечо, быстро кивнула. Я обернулась к зеркалу и шагнула в него, увлекая Магрету на берег замерзшей реки.

Утром панов Мандельштам пришел, стряхнул снег с сапог и тихо сказал панове Мандельштам:

— Их не нашли. Снег пошел раньше.

Хорошо, что пошел этот снег. Может, конечно, и не очень-то хорошо: вдруг Ванда с Сергеем замерзли где-то до смерти. Но потом я решил, что снег — это все-таки лучше. Мне случалось работать на холоде в снегу, и меня тогда все время клонило в сон, а папаня давал мне подзатыльник и кричал: что, мол, окочуриться хочешь? Я окочуриться не хотел и потому просыпался. Но, выходит, замерзнуть до смерти — это просто как уснуть, совсем не больно и не страшно. Интересно, папане страшно было помирать? Страшно, наверное, а то не орал бы во всю глотку.

На завтрак панова Мандельштам дала мне две тарелки каши с молоком и положила туда несколько сухих черничин, да еще и коричневым сахаром сверху присыпала. Получилось очень сладко и вкусно, и я это все съел. Потом я пошел к козам, потому что Ванда же мне велела за ними ходить.

— Им тоже на завтрак надо чего-нибудь горячего — уж очень нынче холодно, — сказала Панова Мандельштам, и мы с ней вместе сварили большой горшок пойла из отрубей. Своим козам я от души подсунул добавки. Они такими тощими казались рядом с Мандельштамовыми козами, да к тому же те их то и дело бодали и кусали. Правда, теперь Мандельштамовы козы лишь радовались новым соседям: их-то уже постригли, а мои козы пока что стояли косматые, только очень уж грязные и все в репьях. Так что козы слопали свое пойло и все вместе сгрудились в сарае.

На дворе навалило полно снега. Я немного его пораскидывал в кучи, чтобы козам с курами добраться до зеленой травки. Мне покоя не давал орех в моем кармане. Может, надо его посадить? Хотя земля вся промерзшая… В общем, я никак не мог решиться и боялся: а ну как все испорчу? Поэтому я снова сунул орех в карман и отправился в дом. Панова Мандельштам дала мне три куска хлеба с маслом и вареньем, два яйца и еще морковки с изюмом. И это все тоже было очень вкусно.

До вечера еще было далеко, и я не знал, чем заняться. Панова Мандельштам уселась прясть, но я такого не умел. Панов Мандельштам читал книгу, но такого я тоже не умел.

— А что мне делать? — спросил я у них.

— Может, пойдешь на улицу поиграть, Стефан? — предложила панова Мандельштам, но я и играть не умел, и к тому же панов Мандельштам сказал ей негромко:

— Другие дети…

Она поджала губы и покивала в ответ. Значит, они боялись, что другие мальчишки примутся меня изводить, потому что я будто бы помог убить своего отца. Ну или потому что я был как новая коза в сарае.

— А что Ванда делала, когда была у вас? — спросил я и тут же сам вспомнил: — Она долги собирала.

— Но ты-то еще маловат для этого, — покачала головой панова Мандельштам. — А сходи-ка лучше в лес по грибы. Знаешь, какие грибы съедобные?