Зимнее серебро - Новик Наоми - Страница 47

И находка эта оказалась не к добру. Потому что рядом с самым большим горшком лежало старое деревянное веретено и вязальные спицы. А это означало, что работа наша еще не закончена. Теперь нужно спрясть шерсть и связать из нее чехол, чтобы получился настоящий тюфяк, какой прежде лежал на кровати и весь сгнил. Я показала все это Сергею.

— А это долго? — мрачно спросил он. Я только головой покачала. Я не знала.

Весь день я провела за прядением, Сергей промывал для меня шерсть. Я спряла шесть куделей, но на тюфяк, наверное, надо больше. Сергей вышел и принес еще дров — в этот раз много, и я наварила большущий горшок каши — нарочно, чтобы завтра нам вообще из дома не выходить, а просто есть целый день из этого горшка. И мы снова устроились спать на печке.

— Ванда, — позвал меня Сергей утром. Он не сводил взгляда со стола. И я тоже посмотрела. Все вроде бы в полном порядке. Стол вытерт. Стул аккуратно задвинут под стол, чтобы не мешался под ногами. А мне-то казалось, мы его приставили вчера вечером к стене. Но может, мы позабыли, как убрали его на место. Хотя вряд ли.

— Давай поедим, — наконец просипела я.

Горшок с кашей, еще теплый, стоял в печи. Я сняла крышку — да так и застыла на месте. Вчера я сварила полный горшок. Горшок был очень большой, нам обоим этой каши хватило бы на целый день. Но кто-то нашу кашу уже испробовал. Отъел из горшка нешуточную долю. И я бы охотно не поверила глазам или решила про себя, что, должно быть, это Сергей не вытерпел. Но дело в том, что из горшка торчала большая деревянная ложка. А я точь-в-точь такую и хотела. Искала вчера по всему дому — думала, вдруг где завалялась, — да так и не нашла.

Я закричала «Стой!», и Балагула остановил оленей. Он нехотя обернулся и посмотрел через плечо на две фигуры, стоящие на берегу. Взгляд у него был встревоженный.

— Лишь смертные приходят в то место, — торопливо прошептал он.

Но я-то знала, кто она, эта девушка в белых мехах со знакомой серебряной короной на голове — той самой короной, что сделала королевой меня. Эта была Ирина, дочь герцога. А раз она сумела отыскать путь сюда, значит, есть и обратный путь.

— Поезжай к ним или ответь мне, почему нам туда нельзя, — безжалостно приказала я. Балагула, поколебавшись, развернул сани и погнал оленей прямо к двум фигурам. На Ирине была корона, на шее у нее поблескивало ожерелье, а на пальце кольцо, и ее дыхание не замерзало в ледяном воздухе. Она обнимала кого-то еще — старушку, укутанную в тяжелые меха. Но меха не спасали бедняжку: та отчаянно дрожала, и дыхание густой пеленой туманилось у нее над головой.

— Как вы сюда попали? — требовательно осведомилась я.

Ирина глядела на меня, не узнавая.

— Мы не хотели никуда вторгаться, — проговорила она. — Мы ищем убежище. Вы поможете нам? Моя няня совсем замерзла.

— Садитесь в сани, — велела я, хотя Балагулу всего передернуло, и протянула руку.

Ирина чуть помедлила, бросив взгляд на реку, однако подтолкнула свою спутницу к саням и сама влезла следом. Я сняла свой плащ и завернула в нее старушку как в одеяло. Она дрожала теперь еще сильнее, губы у нее посинели.

— Отвези нас в ближайший дом, — приказала я Балагуле.

Тот опять весь передернулся, но развернул оленей и повез нас прочь от берега в темную чащу. Слева от нас уже стояла глубокая ночь, справа небеса еще теплились бледными сумерками, точно мы ехали вдоль самой границы тьмы. Ирина напоследок глянула на берег за нашей спиной и повернулась ко мне. Белоснежные меха и серебряная корона оттеняли ее длинные темные волосы, и снежинки, слетая с деревьев, сверкали на этих волосах словно крошечные бриллианты. Сумеречный отблеск падал из-за спины ей на лицо, и ее бледная кожа слегка светилась. Видно, у нее в роду есть Зимояры, вдруг осенило меня. Это ей, в ее сверкающей короне, впору занять мое место и воцариться в здешнем королевстве как у себя на родине.

— Как вы сюда попали? — снова спросила я Ирину.

Она пристально посмотрела на меня, нахмурилась и медленно произнесла:

— А ведь я тебя помню. Ты жена ювелира.

Ну конечно, откуда ей все знать. Никто ей не назвал наших имен: ни моего, ни Исаака. Потому что она-то герцогская дочка, а мы так, пустое место. И я с горечью подумала, что я пустым местом и осталась. Иринины бы слова да Богу в уши: мне и самой хотелось сейчас быть в Басином доме — или в своем собственном.

— Нет, — ответила я. — Я лишь принесла ювелиру серебро. Меня зовут Мирьем.

Балагула снова содрогнулся и бросил на меня полный ужаса взгляд. Ирина, задумчиво нахмурившись, едва заметно кивнула. И коснулась ожерелья у себя на шее:

— Здешнее серебро.

— Значит, вот оно как, — догадалась я. — Серебро привело тебя.

— Через зеркало, — подтвердила Ирина. — Оно спасло меня, то есть нас обеих… — Тут она наклонилась к старушке: — Магра! Магра! Только не спи!

— Иринушка, — пробормотала та. Глаза у нее были полузакрыты, и дрожать она перестала.

Сани резко встали: Балагула дернул поводья, и олени норовисто вскинули головы. Балагула смотрел куда-то вперед, спина и плечи у него будто закаменели. Мы подъехали к невысокой, почти засыпанной снегом ограде, и за ней я разглядела огород и слабый, такой знакомый огонек. Там, в доме, топили печку, и пламя поблескивало тепло и уютно. Судя по лицу Балагулы, в домике располагалось логово жутких злодеев, никак не меньше.

— Кто тут живет? — не подумав, спросила я. Балагула окинул меня страдальческим взором. Впрочем, нам без разницы, кто тут живет: старушка угасала на глазах.

— Помоги ей выбраться, — приказала я Балагуле. Тот с явной неохотой бросил поводья на сиденье и спрыгнул вниз. Он поднял Магру легко, словно та была малым ребенком; старушка почувствовала его прикосновение даже сквозь меха и одежду и негромко хныкнула.

Возничий с Магрой на руках шагал, едва касаясь снега, а мы с Ириной кое-как тащились следом, глубоко проваливаясь под наст и увязая в сугробах. Наконец мы пробрались к неглубокому снегу возле ограды. Перед нами был крошечный домишко, маленький даже для крестьянской хижины, почти весь занятый печкой. Зато оттуда пахло горячей кашей и сквозь тонкие зазоры в ставнях и двери виднелось весело полыхавшее пламя. Балагула замер на почтительном расстоянии от хижины, и его страх уже начал передаваться мне, но Ирина оказалась решительнее. Она подошла прямо к двери и без долгих раздумий толкнула ее. Дверка была совсем тощая — филенки, оплетенные соломой, такая годится разве что от ветра. Поэтому дверь со стуком свалилась на пол.

Через мгновение Ирина оглянулась на нас.

— Здесь никого нет, — сообщила она.

Я последовала за ней внутрь. Что хижина пуста — это было видно сразу. В единственной комнате стояла небольшая кровать с кучей соломы. Ирина застелила ее моим плащом, который я отдала Магре, а Балагула все так же нехотя вошел в дом, уложил старушку на постель и тут же отпрянул обратно к двери. Возле печи лежала горка дров. Открыв заслонку, я обнаружила, что на огне стоит горшок, полный свежей горячей каши.

— Надо дать ей немного, — предложила Ирина.

На полке мы отыскали деревянную миску и ложку. Ирина положила в миску порядочную порцию дымящейся каши и встала на колени возле кровати. Она протянула Магре ложку, а та, почувствовав вкусный запах, зашевелилась, приподнялась и начала понемногу есть. Балагулу передергивало при виде каждой съеденной ею ложки, точно на его глазах Магра сознательно поглощала яд. Он посмотрел на меня и задвигал губами, будто желая что-то сказать, но промолчал — как видно, опасаясь чего-нибудь похуже. Я тоже ждала, что вот-вот произойдет что-нибудь ужасное: я обшарила все углы — вдруг там кто-то прячется? — и, не найдя никого в доме, вышла на двор. Кто-то же должен тут быть — иначе почему печь топится и греется еда? Но на снегу не было ни единого следа, кроме тех, что тянулись к нашим саням — это мы с Ириной прыгали по сугробам. Зимояр, конечно, следов бы не оставил, но…