Зимнее серебро - Новик Наоми - Страница 61

— Да мы половину его сокровищ выкинули вон! Какой же это великий труд? — сердито бросила я.

— Ты обязалась исполнить неисполнимое и проложила дорогу к совершению невозможного, — пояснила Цоп.

— Ну да, — вздохнула я и только тут спохватилась. — Да ведь ты мне ответила! Дважды!

Цоп как будто даже немного опешила.

— Я твоя верительница, Воздающая, — произнесла она. — Больше нет нужды в договорах со мной.

— Значит, вы будете отвечать на мои вопросы? — уточнила я, пытаясь уразуметь, что происходит. Все трое разом кивнули. Надо же, а мне, как назло, и спросить нечего. Точнее, спросить-то мне есть что, но вряд ли стоит об этом заговаривать при нынешних обстоятельствах: например, как убить короля Зимояров, каким он владеет волшебством, одолеет ли он демона. Вместо всего этого я объявила: — Ну что ж, раз время в моей власти, я очень хочу принять ванну. А перед отъездом я обращу ваше серебро в золото.

Я написала письма князю Ульриху и князю Казимиру, а Мирнатиус подписал их. И даже нехотя отвел меня вниз на ужин и усадил за свой стол. Правда, тут ему потребовались некоторые дополнительные приготовления.

— Ты это же самое носила два дня назад, — сердито буркнул Мирнатиус, когда я вышла из алькова, где переодевалась. У меня на миг остановилось сердце. Неужели он наконец заметил серебро Зимояров? Но я тут же поняла, что он имеет в виду мое бледно-серое платье — лучшее произведение мастериц моей мачехи. Да, я его уже надевала, и надену еще, причем без всяких раздумий. Даже эрцгерцогиня не может себе позволить ежедневно менять платья.

Но Мирнатиус, как видно, моего мнения не разделял. Он желал видеть меня каждый божий день в новом одеянии. Прихоть, наверняка приводившая в ужас советников, что следили за его счетами. Представляю, как бесится царь, расходуя волшебство на умиротворение этих нытиков. Разумеется, Мирнатиус ждет, что и я стану играть по его правилам.

— Ты бы все же справился насчет податных списков, — сухо обронила я.

Мирнатиус тем временем дотошно копался в моем сундуке с приданым. Его ждало разочарование: он обнаружил только три — всего три! — приличных платья, да и те для царицы уже порядком поношенные.

Он выпрямился, пристально посмотрел на меня и положил руки мне на плечи. И из-под его ладоней хлынули складки зеленого бархата и нежно-голубой парчи: словно цветастая бабочка вдруг выпорхнула из кокона. Концы широких рукавов с серебряными кистями негромко стукнули об пол. Царь сам сегодня облачился в нежно-голубой наряд и плащ с темно-зеленым подбоем. Так что мы спустились к придворным, одетые в тон. И все же Мирнатиус не до конца удовлетворился моей внешностью.

— Хотя бы волосы у тебя красивые, — проворчал он, оглядывая мои замысловато уложенные на затылке косы. Он, похоже, опасался, что придворные засмеют его выбор.

Я не бывала в Корони уже четыре года, но за отцовским столом частенько бранили столичные нравы, поэтому я знала, чего ожидать. Мирнатиус, насколько сумел, превратил царский двор в свое отражение. Заправилами при дворе были главы самых знатных семейств Литваса, обладатели собственных дворцов в столице. Однако блеск и великолепие царским чертогам придавали скорее не они, а разодетые в пух и прах придворные и разномастные приживалы, которых царь охотно терпел в своем доме. Половина дам носили наряды с открытыми плечами и без воротников — это при том, что на окнах лежали шапки снега толщиной в пол-локтя. Мужчины, подражая царю, предпочитали шелка и бархат, совершенно неуместные, если приходится скакать верхом. И ведь все эти люди не обладали волшебным даром и не умели перекраивать одежду одним взмахом руки. Они хищно косились друг на друга, ревниво выискивая недостатки. Право, избранницу Мирнатиуса можно было бы лишь пожалеть, даже будь она редкостной красоткой.

Но серебро Зимояров поумерило придирчивость двора. Мы вышли в зал, и поначалу придворные смотрели на меня с насмешливым прищуром, потом озадаченно, а потом все как один воззрились на меня, потерянные, изумленные, и позабыли, что им надлежит вести светскую беседу. Иные мужчины не сводили с меня алчного звериного взгляда, даже когда говорили с Мирнатиусом. После того как четвертый придворный сверзился с помоста, где стоял трон, из-за того что слишком усердно таращился на меня, Мирнатиус обернул ко мне недоуменное лицо.

— Ты зачаровала их, что ли? — требовательно спросил он, когда между придворными возникла пауза. Двое желторотых юнцов примерно одного ранга взахлеб спорили с распорядителем, кто из них первым предстанет перед царицей.

Я не собиралась делиться с ним секретом своей привлекательности. Подавшись к нему с заговорщицким видом, я прошептала:

— Моя матушка была волшебница. И перед смертью она преподнесла мне три чудесных дара. — Мирнатиус тоже подался ко мне и слушал. — Первый — ум, второй — красота. А третий состоит в том, что глупцы не замечают ни того ни другого.

Он вспыхнул.

— При дворе глупцов полно, — огрызнулся он. — Так что третий дар у тебя с подвохом.

Я пожала плечами:

— И что с того? Ты и сам хорош. Ведьмы и колдуны всегда безобразны перед смертью, когда их сила на исходе, правда? Впрочем, полагаю, они такие и есть в жизни, просто прячут уродство под чарами.

Мирнатиус распахнул глаза:

— Я ничего не прячу!

Но, думая, что я отвернулась, он исподтишка ощупал лицо кончиками пальцев, точно испугался, что под прекрасными чертами прячется мерзкий тролль. Ну, хотя бы отвлекся от меня и моих чар — и на том спасибо.

— Которые из этих мужчин с тобой в родстве? — осведомилась я, чтобы он опять не задумался о чарах.

Он неохотно показал мне с полдюжины кузенов. По большей части кузены удались в породу прежнего царя: рослые, с косматыми бородами и грязными сапожищами. И придворным этикетом эти детины определенно тяготились. Они все, конечно, годами превосходили Мирнатиуса — тот был отпрыском от второй жены. Но среди кузенов я все же разглядела одного расфуфыренного юношу с претензией на светский шик. Он топтался рядом с матерью, теткой Мирнатиуса, — дремавшей у камина старухой в пышном парчовом одеянии. Все ясно: любимчик, маменькина отрада на склоне лет. Юноша хоть и не обладал красотой Мирнатиуса, но, судя по всему, взял своего царя и родича за образец для подражания. К тому же он вышел ростом и был плечист.

— Вон тот женат?

— Ильяс? Понятия не имею.

Но, к чести Мирнатиуса, он сподобился встать и подвести меня к тетушке для знакомства. А тетушка мигом восполнила пробел в его познаниях.

— Так кто ваш отец? — громко осведомилась она. — Эрдивилас… Эрдивилас… как его?.. Ах да, герцог Вышни. — Тетушка оглядела меня с некоторым сомнением: что, даже не эрцгерцог? Но после секундного раздумья покачала головой и сказала Мирнатиусу: — Недурно, недурно. Тебе давно пришла пора жениться. Может, и этот образумится. Старуха-мать хоть бы повеселилась на его свадьбе, — прибавила она, ткнув надутого Ильяса в бок закостеневшим от перстней пальцем.

Ильяс, неподвластный чарам серебра, холодно коснулся губами моей руки. Откуда этот холод, мне сразу стало ясно, когда он поднял взгляд на Мирнатиуса. Тот, казалось, увлеченно изучал наряд своего кузена: с интересом разглядывал широкие цветные вставки, расшитые павлинами с крошечными глазками из драгоценных камней.

— Чудесный узор, — одобрил Мирнатиус. Ильяс обрадованно поклонился, а мне послал взгляд, исполненный жгучей и непримиримой ревности.

— Хотя бы этот тебе предан, — заметила я, когда мы уселись на троны.

В моих устах это, разумеется, было не самой лестной характеристикой. А вот тетушка с ее расчетливым взглядом очень даже отвечала моим планам. Вся мало-мальски влиятельная знать отворачивалась от нее: а ведь она была матерью чуть ли не половины кузенов, на которых указал мне Мирнатиус. Ильяса, возможно, падение царя опечалит, зато его маменька будет радешенька пристроить сыночка в постель к Василиссе — хоть вряд ли ему там понравится. Полагаю, продвижение сына будет достаточной платой за низвержение племянника.