Мой горячий сосед снизу (СИ) - Лартер Элли - Страница 6

Саша гнется в моих руках, плавится, как сливочное масло, горячая, сладкая, с мокрыми от пота шоколадными волосами, и мне кажется, что насытиться ею за один раз просто невозможно… Я вернусь. Непременно.

После секса я чувствую себя странно. Почти… растерянно? Мы расстаемся, не прощаясь. Но Саша, кажется, не в обиде. Удивительно. Кристина давно закатила бы истерику. На нее достаточно «не так» посмотреть — и скандал обеспечен. Как — «не так», — для меня всегда было и остается загадкой.

За десять лет брака Кристина много раз ходила к психологам, психотерапевтам, психиатрам. Я одобрял в надежде, что это поможет ей. Впрочем, для меня все эти специалисты всего лишь были объединены корнем «псих», а вот бывшая жена отлично разбиралась в вопросе: знала, чем они отличаются, какие бывают антидепрессанты и что такое большое депрессивное расстройство и обессивно-компульсивный синдром.

Синдрома этого у нее не было. Расстройства тоже. Зато был какой-то невроз. А может, и не было. Как я мог проверить?

Иногда мне казалось, что она правда несчастная женщина с проблемами, уходящими в глубокое детство, где отец-алкоголик ушел из семьи, а мать после этого еще трижды вышла замуж, причем — не за самых хороших мужчин.

Может, именно поэтому в ее глазах я так часто бывал «алкоголиком», хотя пил только в компании и едва ли больше десяти раз за все годы возвращался домой «в стельку»?

Может, именно поэтому она так часто думала, что я ее брошу?

И ведь я бросил. Не оправдал надежд. Оказался сволочью.

А иногда мне казалось, что она просто расчетливая сука, которая решила строить из себя жертву. Знаете, бывают люди, которым просто нравится быть несчастными. И никакие ее диагнозы я не мог проверить. Ни одного заключения, заверенного подписью и печатью, я не видел.

Моя жена была для меня загадкой.

И хотя какое-то время я правда любил ее и даже готов был терпеть ее приколы, со временем это высохло, умерло, похоронилось под бесконечными истериками и скандалами.

Осталась только любимая дочь.

И вот — Саша. Такая податливая, мягкая, с глубокими карими глазами, маленькой упругой грудью и абсолютным отсутствием претензий. Она совершенно точно понимает — между нами просто случайный секс, — и от этого мне почти хочется, чтобы он стал не случайным. Но — почти. Наученный горьким опытом, я решаю оставить все так, как есть. Даже не целую ее в губы. Это слишком интимное, слишком личное. Как глаза в глаза.

На второй день мы встречаемся около подъезда, и я стараюсь вести себя как ни в чем не бывало. Снова предлагаю ей переставить машину, на сей раз в тень — солнце шпарит как бешеное, — но она отказывается. Шуточка про душ тоже не работает. Я возвращаюсь домой разочарованным.

Но на следующее утро Саша вознаграждает меня за терпение. Мы сталкиваемся в лифте, и маленькое пространство металлической коробки тут же начинает искрить. Как только выходят попутчики — я прижимаю ее к стене, жадно впиваясь пальцами в ее грудь. Поспешно нажимаю на кнопку «семь»: ее новенькая, пахнущая цементом и шпаклевкой неотремонтированная квартира гораздо больше подходит для случайного секса, чем моя, все еще адски семейная, с детской комнатой и развешенными по стенам фотографиями в стиле «мама, папа, я».

Горячее безумие сметает все на своем пути. Я трахаю ее на матрасе, так по-студенчески раскинутом посреди пустой спальни, потом мы скатываемся на пол, и я долго, остервенело вгоняю в нее член, задыхаясь от пульсирующего желания.

Наконец кончаю. Сперма упругой струей выстреливает в презерватив, и я заваливаюсь на спину, чтобы сдернуть его с себя и закурить.

Когда Саша вскакивает и начинает одеваться, словно и не гнулась подо мной с гортанными стонами всего минуту назад, я невольно хмыкаю:

— Ты что, занималась этим для того, чтобы потом вскочить и куда-то побежать? Тебе что, настолько не понравилось?

Не то чтобы мне нужны обнимашки, или нежность, или вообще хоть какое-то подобие близости, но… серьезно? Тебе не хочется поваляться и тупо посмотреть в побеленный потолок? Отключиться после секса от всех мыслей и хоть немного побыть в состоянии блаженной истомы — это круто.

Но Саша, видимо, так не считает. К тому же, к ней вот-вот придут рабочие. Я оказываюсь выставлен за порог, да еще и с ироничным «или не встретимся». У меня в голове тут же звенит тревожный звоночек. Что это — манипуляция? Мы ведь просто занимались сексом — к чему эти сложности?

Неудивительно, что на четвертый день, когда мы сталкиваемся с Сашей в продуктовом магазине, я предпочитаю ее проигнорировать.

— Ты что, ничего не ешь? — спрашивает она заботливо, и меня почти выворачивает от этого участливого тона. Я тебе что, ребенок? Уж как-нибудь сам разберусь со своим питанием.

— Тебя бы съел, — бросаю я мрачно в ответ, и на этом разговор заканчивается.

Избегая столкновения в маленьком закрытом пространстве, я даже не придерживаю для нее дверцу лифта. Если мы окажемся рядом — я могу сорваться. И это будет плохо.

Целых два дня мы не видимся. Оно, наверное, и к лучшему, хотя я, признаться, немного скучаю.

Через несколько дней придется вернуться в офис: срок, выделенный мне на правку новой программы, подходит в концу. Как только работа будет закончена, а программа отправлена на продажу, мне на карточку прилетит аванс. В этот раз он должен быть больше обычного — хватит на то, чтобы сгонять на недельку в Европу или, если захочется, даже на какие-нибудь острова. Что там у нас есть? Карибы, Канары, Сейшелы, Гавайи, в конце концов… Мне больше нравится интеллектуальный или активный отдых — но поваляться на пляже после тяжелого развода тоже не помешает. Накупаться, заняться дайвингом, полопать на обед свежих морепродуктов, вернуться домой с равномерно загоревшей кожей.

На следующий день я старательно работаю, исправляя последние недочеты в программном коде. Запиваю свое сонное состояние крепким кофе, заказываю на дом китайскую лапшу и две пиццы, выбегаю в продуктовый за сигаретами.

Звонок в дверь раздается так неожиданно, что я даже подскакиваю на месте. Компьютерная мышка дергается у меня в руке. Я лениво соображаю, кто это может быть? Вечер же. Неужели Саша?

От мысли о ней у меня становится горячо в паху. И пускай мы плохо расстались, если она сейчас войдет в мою квартиру, то через минуту останется без одежды…

На пороге стоят Кристина и Мила.

— Привет, папочка! — ко мне тянутся маленькие руки, и я присаживаюсь на корточки, обнимая дочь:

— Привет, малышка! — а потом смотрю укоризненно на Кристину: позвонить или написать заранее не могла? А если бы я был не один?

Кристину, конечно, не особенно беспокоит, есть ли в квартире кто-нибудь еще. По-хозяйски она сбрасывает с себя легкую кофточку, оставляя на тумбе, и остается в вышитом пайетками серебристом топе. Хороша, зараза. Вообще, Кристина — настоящая красавица. Таких, как она, называют роковыми женщинами. Но меня уже давно не трогают ни ее формы, ни томный взгляд из-под длинных ресниц. Я лишь пропускаю ее мимо себя, все еще глядя сердито и сухо.

Кажется, я начинаю догадываться, почему она оставила мне квартиру.

Сначала я верил ее признаниям, что стены общего жилища будут напоминать ей о прошлом. Зная ее эмоциональность — это казалось довольно логичным объяснением. Она, конечно, забрала немало вещей, а я выплатил ей нехилую компенсацию за ее долю в квартире, но в целом лично меня такой вариант устраивал. Я собирался сделать ремонт и остаться жить здесь. Теперь мне было ясно: Кристина отдала мне квартиру, чтобы вот так вот беспардонно заявляться сюда в любое время дня и ночи… Если бы я переехал, вряд ли она стала бы приезжать так в мой новый дом. А эта жилплощадь для нее навсегда останется «общей» — хоть и не юридически.

У Милы в бабушкином доме нет своей собственной комнаты — а здесь детская все еще в таком состоянии, словно дочка ушла погулять, а вечером вернется и будет тут играть и читать свои любимые книжки про динозавров. Как я должен объяснить ребенку, что скоро все ее вещи окончательно переедут в новый дом, а ее старая детская будет перекрашена и переделана в мой рабочий кабинет, куда я поставлю несколько компьютеров, массивное черное кресло на колесиках и вентилятор?