Страшные сказки для дочерей кимерийца (СИ) - Тулина Светлана - Страница 30

Сэкономить он решил? На чужом хребте в гости к солнцеликому съездить? Что ж, для некоторых шелест пергамента понятнее звонких призывов благородной стали. Как раз для таких еще днем он, воспользовавшись помощью благородного Сая и совсем неблагородно проспорив с ним пару колоколов до хрипоты над деталями — видит Митра, этот въедливый юнец порою больше напоминал вцепившегося в жертву клеща, чем сокола! — и приготовил несколько документов.

— Хорошо, — сказал он, стараясь, чтобы голос был не так сильно похож на сдавленное рычание. — Ты славно потрудился сегодня. Пойдешь на кухню, пусть тебя там накормят. Но не наедайся до отвала — тебе еще скакать обратно. Свежую лошадь тебе дадут. Ответ же короля Закариса и короля Конана будет таким…

Внезапный шум за окном привлек его внимание. Незнакомые голоса, крики, команды, перестук подкованных копыт по булыжникам мостовой и лошадиное ржание сливались в нем в единую музыку располагающегося на ночлег походного лагеря. Во дворе заметался дерганый свет множества факелов.

Конан нахмурился, но выглядывать в окно не стал — в доносящихся со двора звуках не было тревоги, а по коридору уже приближался торопливый топот множества ног. Королю Аквилонии даже показалось, что он узнал дробный стук деревянных сандалий по каменным плитам.

— Король! Прибыл гонец из Аскарии!

Так и есть — первым в комнату ввалился сияющий Хэбраэль. Его жидкая бороденка воинственно топорщилась, а широкая улыбка на почти мальчишеском лице сияла так, словно он собирался осветить полутемное помещение без посторонней помощи.

— Только он это… он не один прибыл!!!

***

— Я — Атенаис, дочь короля Аквилонии Конана-Киммерийца, — подумав, добавила. — Старшая дочь.

Сказала — и тут же захотелось укусить себя за руку, таким тусклым и скрипучим оказался собственный голос по сравнению с восхитительным хрустальным тембром прекрасной незнакомки. Впрочем, теперь уже не незнакомки, а Нийнгааль, сестры короля Закариса. Хотя — она же еще не знает, что он уже стал королем.

Интересно, если лысый Зиллах был Закарису братом, значит ли это, что он приходился братом и этой красавице? В шемитских родственных отношениях с их повсеместным многоженством даже демон самого глухого бурелома ногу сломает! Просто ужасно, что у такой прекрасной девушки такие отвратительные братья!

Впрочем, красавице Нийнгааль Атенаис была готова простить все. Не только неприятную родню, но и вообще любое преступление. Даже ненавистный эпитет «юная» в ее устах не раздражал нисколько. Удивительно только все же, как у такого грубого и невоспитанного брата, к тому же старика, могла появиться такая молодая и прекрасная сестра!

— Как интересно! — Женщина подошла к столу, стаскивая с узких изящных кистей перчатки тончайшей кожи. — Я спешила на праздник. Но, похоже, все равно опоздала на самое интересное, вот и решила переждать в крепости братца. Пока все не прояснится. Ходят странные слухи о вчерашнем побоище… А что делает в этом захолустье старшая дочь короля Аквилонии?..

***

Впрочем, этого Хэбраэль мог бы и не уточнять — вместе с главой бронзовой центурии в комнату вошли трое. В одном из них — сером от пыли и усталости худощавом смутно-знакомом юнце — Конан опознал посланного утром вестника, а вот двое других были ему незнакомы. Жилистый невысокий мужчина, показавшийся сначала ровесником гонца, вышел вперед и протянул Конану верительные грамоты:

— Я — Эрухайа по прозванию Рожденный-в-седле. Под моим началом — три центурии всадников. Две из них — лучшие конные бойцы аскарийской гвардии, остальные — наемники, их преданность щедро оплачена и неоднократно проверена в деле. Мой король Рейшбрааль возмущен вероломным поведением недостойного Селига. Он шлет свои уверения во всемерной поддержке королю Аквилонии Конану и королю Асгалуна Закарису. Мой король искренне скорбит о безвременной кончине короля Зиллаха и просит его брата или другого военачальника, возглавляющего поход против вероломного Шушана, принять под свою руку меня и моих людей.

Коротко кивнув, он отступил. Он вовсе не был юнцом, этот рожденный-в-седле Эрухайа, морщины и шрамы покрывали его жилистые руки и суховатое лицо узором прожитых зим. Но приглядываться к нему было некогда, теперь вперед шагнул его спутник, мощный детина — когда он вошел, в комнате стало тесно, — и пророкотал:

— Я — Уршграх. За мной — две тьмы копейщиков. Полтьмы — гоплиты. Они будут у реки за Недреззаром. Завтра, ещё до заката. Утром пойдут дальше. Через Сакр. У них приказ — ждать основное войско под Шушаном. Если не догоним раньше.

У него был тяжелый голос и манера рубить короткие фразы — так говорят те, кто не привык тратить слишком много слов. И вообще предпочитает выражать свои мысли не при помощи языка.

Конан посмотрел на мощные руки, даже сейчас, в расслабленном состоянии, оплетенные тугими веревками жил, и довольно осклабился:

— Мы благодарны королю Аскарии и с радостью принимаем его помощь! — Тут он заметил у самой двери бледное лицо анакиевского гонца, и улыбка его стала злорадной. Не иначе как Митра сегодня особенно благосклонен к своему приверженцу и позволяет одной стрелою убить сразу двух куропаток!

Он повысил голос:

— А чтобы славный Рейшбрааль не сомневался в нашей благодарности, я сейчас же велю отослать ему вот это. — Он взял со стола один из заранее приготовленных пергаментов, поднял его над головами присутствовавших и пояснил, — Это — патент на льготную торговлю с Аквилонией. Гарантирует отсутствие пограничной караванной виры и две зимы беспошлинной торговли на рынках Тарантии для любого аскарийского купца, а также пожизненные льготы.

Наверное, если бы король Аквилонии вдруг превратился в запретно-священного Золотого Павлина или кукарекнул, вспрыгнув с ногами на стол — это произвело бы куда меньшее впечатление на присутствовавших. Шемиты на несколько мгновений даже дышать забыли, вперившись жадными взорами в вожделенный пергамент, только охнул слабо кто-то из задних — кажется, как раз таки гонец незадачливой Анакии. Ох, трижды прав был канцлер великой короны — они действительно ставят ценность пергамента куда выше доблести клинка.

Эрухайа, надо отдать ему должное, опомнился первым:

— Благодарность короля Аквилонии… — он кашлянул и качнул головой, словно чему-то удивляясь, — носит поистине королевский размах.

… Когда немного позже Конану доложили, что гонец из Анакии забрал на конюшне свежего коня и ускакал, нещадно его нахлестывая, прямо в ночь, даже не заглянув на кухню, он только расхохотался.

***

Рассказывать прекрасной Нийнгааль о вчерашнем кошмаре было до невозможности приятно. Она умела слушать — не перебивая, но очень заинтересованно. Да и само то, что Атенаис хоть чем-то оказалась полезной такой женщине, наполняло сердце дочери короля Аквилонии дивным восторгом.

Атенаис и сама не заметила, как увлеклась и рассказала все — не только про убийство Зиллаха и страшную резню в замке, закончившуюся для нее безумной скачкой сквозь ночь в обществе отвратительного Закариса, но и про утомительную дорогу в Асгалун из прекрасной Тарантии, про вечно перестраивающийся дворец своего великого отца и мерзкие выходки младшей сестрицы.

— Бедняжка. — Нийнгааль сочувственно кивнула, протянула руку и прохладными пальцами погладила Атенаис по щеке. — Тебе столько пришлось пережить…

От нее пахло родниковой свежестью и влажными цветами с затененной лесной поляны. Атенаис в смущении опустила запылавшее лицо — во время рассказа она увлеклась и забыла, как отвратительно выглядит и пахнет сама. Но сейчас осознание этого вернулось, и сочувствие прекрасной Нийнгааль разрывало ей сердце.