Рассветница (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 1

Марина постоянно думала об игре в наперстки.

Хотя правильнее назвать эту игру мошенничеством: организатор прячет монетку под одним из маленьких непрозрачных стаканчиков, а игрок должен угадать. Первый ловко перебрасывает монетку так, что и не заметишь, потому шансы выиграть у второго минимальны. Чаще всего он выигрывает только тогда, когда это выгодно организатору. Почему-то именно эта игра сфокусировала внимание Марины и зациклила ее мысли по одному кругу.

Если наперстков пять, то вероятность выигрыша — двадцать процентов. Казалось бы. По этой логике живет все человечество и принимает основные решения. На самом деле все намного, намного сложнее. Организатор — профессиональный ловкач, а монеты может вовсе не оказаться ни под одним из наперстков. Но даже если исключить любое мошенничество, то на вероятность выигрыша влияют сотни, тысячи факторов.

Победа зависит от воли и сознания участников. Даже эта мысль не так-то легко принимается, что уж говорить об остальном. Именно поэтому бывает, что человеку в отчаянном положении вдруг везет — как будто последний шанс срабатывает. Победа зависит от череды предшествующих событий: человеку многократно везло, и вдруг безымянный, всемогущий, равнодушный Организатор всех игр решает, что хватит, и обрывает череду побед. А в том, что этот Организатор в каком-то виде присутствует, Марина уже давно не сомневалась. А еще — и этот факт в бытовом сознании укладывается сложнее всего — победа зависит от желания вмешаться любой из сущностей, оказавшихся рядом. Духу давно умершей любящей бабушки захотелось, чтобы внук выиграл, и вероятность резко повышается. Демону, который хочет загнать жертву в долги, выгодно, чтобы был проигрыш — вероятность мгновенно снижается. Эта игра в наперстки идет постоянно, с каждым человеком, и не зависит от того, хочет ли он вообще играть. Она неизбежна, фатальна, она заложена Организатором в самой сути существования. И нет никаких двадцати процентов вероятности успеха. Вообще ничего нет, на что хоть отчасти можно было бы ориентироваться.

Марина к этому осознанию пришла через боль и собственную глупость. Она всегда считала себя слабой и тихой — такой, которая ничего не способна изменить. Она была ранимой. Вот самая точная характеристика ее личности, которая лежала на поверхности. Ей было семнадцать, когда она почувствовала себя частью какой-то Игры. Человеком, который пытается угадать, где спрятана монетка, но не имеет никаких ориентиров.

Мама ее ранимость называла добротой и душевностью, даже не предполагая возможных последствий такого недостатка. Дочь ее не была ни уродливой, ни глупой — обычная серая мышка, массовка, которой в любой школе или любом коллективе предостаточно. Марина привыкла быть в тени, но из этой тени наблюдала за героем своих грез. Влад, ее одноклассник, всегда бы освещен рампами. Общепризнанный красавец с подвешенным языком — что еще нужно, чтобы произвести впечатление на любую, включая всю массовку серых мышек? Но Марину с пути сбило не его долгое к ней равнодушие, а наоборот, неожиданное внимание.

На школьных танцах Влад вдруг подошел к ней и потянул в круг. Уже этого было достаточно, чтобы Марина места себе от счастья не находила. Потом проводил домой, а возле подъезда наклонился и поцеловал. Признал себя слепым, раз не замечал ее столько времени. С того дня они начали встречаться. Марина поверить не могла в происходящее, но привыкала, расслаблялась, основательно забывая о своей скучной тени и предыдущей жизни. Ее не трогала зависть других девчонок — она прекрасно понимала их недоумение и разочарование. Но Влад не отступался, он буквально схватил Марину за шкирку, вытащил на свет и вынудил стать другой. И растеряться бы Марине от таких изменений, но нет — Влад всегда был рядом, оказывая поддержку, каждым словом и действием подчеркивая ее уникальность. Через пару месяцев даже последние сплетницы были вынуждены прикусить языки и признать: мечта всех девчонок остановился на одной и собирается делать счастливой только ее.

Первые поцелуи, первые прогулки, когда двое держатся за руки и обсуждают каждую мелочь, первый секс — все это у Марины случилось с самым лучшим. Постепенно она привыкла к своему положению и уже считала себя неуязвимой. Но через полгода все как-то начало разваливаться, стали случаться мелкие ссоры, а Владу уже не так было интересно слушать каждую мелочь о Марине. Период страстной влюбленности заканчивался, но это не выглядело катастрофой — наступил тот самый этап, когда гормональный сбой переходит в нечто более глубокое, называемое любовью.

Марина в этом не сомневалась, потому и не выдержала потрясения. Застав Влада в клубе целующимся с другой девушкой, она закатила скандал. Он выглядел виноватым, но все же предложил на время разойтись. Мол, отношения, вот такие близкие и постоянные, перестали будоражить кровь. И для Марины, с ее-то непроходимой ранимостью, это оказалось непереносимым ударом. Только тогда она поняла, что никогда до сих пор не была по-настоящему несчастна. В ее серой тени было какое-то спокойствие, равновесие, лишенное любых сильных эмоций. А несчастье в полную силу можно ощутить только после абсолютного счастья.

Она решила, что жизнь кончена, больше ничего светлого не будет, а с такой болью существовать невыносимо. В семнадцать лет даже неприятность выглядит катастрофой, а с Мариной произошла не неприятность, а полный слом всех ее ориентиров. Марина вышла на подъездный балкон и сиганула вниз. Даже о матери не вспомнила. Как и не подумала оставить записку — ей не хотелось винить Влада, а именно так бы и прозвучало. Она просто собиралась прекратить это бессмысленное существование.

И вот тогда полетели монетки из наперстков. Марина сначала зацепилась за провода, потом ударилась о подъездный козырек. Она переломала себе все кости, но выжила. Зато головой приложилась очень успешно — от этого удара из ее подросткового разума выветрилась вся дурь вместе с влюбленностью. Две недели комы, несколько месяцев реабилитации, дополнительный год в школе, необходимость заново учиться ходить — это все Марина воспринимала стойко, как плату за свою глупость и непроходимую ранимость. Матери она соврала, что упала случайно: и чтобы не добавлять лишних волнений, и из-за чувства стыда. Ей в самом деле было невероятно стыдно.

И, казалось бы, все уроки получены, все правильные выводы сделаны, а Марина уже никогда не будет такой, как раньше. Но Игра не так проста, как хотелось бы. Уже в больнице Марина начала замечать некоторые странности, но поначалу все списывала на травму мозга. А со временем и лечащему врачу перестала сообщать о галлюцинациях — поняла, что так она оттягивает выписку до бесконечности.

Когда Марину перевели из реанимации в общую терапию, начались визиты. Отметились все: учителя, одноклассники, знакомые ученики с параллели и даже те, кто открыто ее ненавидел. Люди могут быть злыми, но у большинства есть граница — беда, произошедшая с Мариной, для них и стала той границей. Забылась и зависть, и недопонимание. Даже плохой человек ощущает себя лучше, когда меняет негатив на бесконечную жалость. Влад тоже приходил — чаще всех остальных. Он, похоже, все прекрасно понял — несложно было связать два события, о первом из которых остальные не знали. Плакал, просил прощения, говорил, что достоин самого худшего наказания, и выглядел при этом отчаянно-искренним. Но удар по голове Марина получила знатный — теперь ей отчего-то стало плевать. Совсем плевать. И это подтверждалось тем фактом, что она даже не подумала, как выглядит в глазах еще недавно любимого: побритая голова, ноги на вытяжке, частичный паралич лицевого нерва — теперь улыбка Марины была немного однобокой, кривой. Все пройдет, но вряд ли это бесконечное равнодушие к человеку, который сначала выдернул ее из тени на свет, а потом выпнул во тьму.

Его визиты только тяготили — и именно ощущением искренности раскаяния. Потому Марина открыто попросила, чтобы он больше не приходил. Влад ушел раздавленным, но Марина пока сама была не в силах облегчить ему моральный груз. А еще ее смущало темное пятно на его лбу, которое поначалу было принято за грязную полосу. Во второй или третий визит полоса была на месте, и лишь на четвертый Марина разглядела, что это вовсе не полоса, а какой-то знак. Сам Влад будто и не догадывался о его существовании, да и никто больше, видимо, замечаний не делал. Пришлось в очередной раз списать на выкрутасы пострадавшего мозга.