Пепел Вавилона (ЛП) - Кори Джеймс - Страница 18

— Если, как ты сказал, он не в себе, — заговорил Доуз, — это проблема.

— Не проблема. Таково требование к его работе, — отвечал Розенфельд, отмахиваясь от беспокойства, как от комара. — Он уничтожил миллиарды людей и изменил форму человеческой цивилизации. Никто не способен совершить деяние такого масштаба и после этого остаться совершенно нормальным. Он мнит себя богом, или, может быть, дьяволом, но ни за что не согласится считать себя тем же красавчиком, чья харизма случайно совпала с открывшимися возможностями. Но эта горячка пройдёт. Он прекратит говорить, что первые объединения мы создадим уже через неделю, и начнёт проповедовать, как праправнуки завершат наше дело. Никто не смог бы сменить пластинку увереннее, чем наш крутой Марко. Можешь не волноваться.

— Мне это непросто.

— Ну ладно. Можешь — самую малость. — Розенфельд откусил здоровенный кусок протеина с перцем. С опущенными тяжёлыми веками он выглядел сонным. — Все мы здесь потому, что он в нас нуждается. Я не знаю силы, способной ему противостоять — кроме, может быть, Фреда Джонсона. Санджрани — придурок, но так управляется с запутанной экономикой станции Европа, что все считают его гением. И кто знает, может, так оно и есть. Ты контролируешь портовый город Пояса. Па — олицетворение инакомыслия, отделилась от АВП из нравственных соображений и теперь играет роль доброго Санта-Клауса при распределении богатства среди народных масс, она привлечёт к нам сторонников старого Альянса. Марко собрал команду. Выступая единым фронтом, мы сумеем не дать ему улететь в заоблачную высь собственного величия.

— Надеюсь, ты прав.

Розенфельду удавалось жевать и улыбаться одновременно.

— Я и сам надеюсь.

Андерсон Доуз стал частью АВП ещё до рождения. Стараясь заслужить одобрение глав корпорации, родители назвали его в честь компании по добыче руды. А позже устроенная Фредом Джонсоном бойня сделала это имя символом одного из величайших преступлений против Пояса. Андерсон привык считать Пояс домом, а его обитателей — пусть разных и разобщённых — своей роднёй. Отец его был инструктором, мать — профсоюзным юристом. О том, что вся человеческая природа заключена в умении договариваться, он узнал раньше, чем научился читать. С тех пор в его жизни всё шло по единому плану — гнуть свою линию, но так, чтобы не терять почву под ногами и никогда не упускать возможностей.

Доуз всегда стремился к тому, чтобы Пояс занял достойное место, хотел покончить с постоянной эксплуатацией его жителей и ресурсов. В том, как именно это произойдёт, он доверялся Вселенной. Он сотрудничал с Объединением корпораций Персидского залива при перестройке станции на L-4 и устанавливал контакты с сообществом иммигрантов. Он стал представителем АВП на Церере, первым появлялся на каждом митинге, внимательно слушал прежде, чем заговорить, и прилагал усилия, чтобы его имя узнали нужные люди.

Насилие всегда присутствовало в его окружении. Если он считал нужным кого-то убить, этот человек умирал. Когда находил перспективного молодого специалиста, то знал, как его переманить. Он понимал, когда старый враг дозрел и готов переметнуться. Все считали безумием, когда он привёл в лоно АВП Фреда Джонсона, Палача станции Андерсон, а потом, когда с его помощью утёр нос ООН, Доуз принимал поздравления. Позже, когда стало ясно, что Джонсон не желает сотрудничать с новым режимом, Доуз согласился покончить с ним. Если превращение его тёзки из средненькой горнодобывающей астерской станции в боевой лозунг их революции чему-то и научило Доуза, это звучало так: жизнь меняется, и если слишком крепко держаться за прошлое — это тебя убьёт.

Поэтому, когда Марко Инарос провернул сделку с чернейшим из чёрных рынков Марса ради создания преемника Альянса Внешних Планет, Доуз видел два возможных пути: принять новую реальность или умереть вместе с прошлым. Он предпочёл тот, что выбирал всегда, именно потому и присутствовал за столом переговоров. Иногда приходилось по тринадцать часов выслушивать утопические разглагольствования Инароса, но всё-таки он за столом.

Однако в глубине души Доуз хотел бы, чтобы Уинстон Дуарте выбрал кого-то другого для своих мефистофельских манипуляций с поставками оружия.

Он взял ещё кусочек завтрака, но перец стал холодным и дряблым, а протеин уже начинал застывать. Он бросил вилку.

— Есть вести с Медины?

Розенфельд пожал плечами.

— Ты про станцию или про то, что за ней?

— Да хоть что-нибудь.

— Станция в порядке, — сказал Розенфельд. — Укрепления на месте, всё как надо. А за ней... ну, кто ж это знает, са са? Дуарте делает всё возможное, отправляет из Лаконии транспорты с оружием и оборудованием. У других колоний...

— Проблемы, — сказал Доуз. В этом он не сомневался.

Розенфельд хмуро глядел в тарелку, избегая встречаться с ним взглядом, впервые с начала их неофициальной встречи.

— Границы — опасное место. Кое-кто говорит, что там разбудили какие-то силы, но никто не шлёт корабли посмотреть. И правда, у кого на это есть время? Надо закончить войну здесь. Тогда мы сможем заглянуть за границы.

— А «Баркит»?

Взгляд Розенфельда сосредоточился на перце.

— Люди Дуарте говорят, они с этим разбираются. Не волнуйся. Нас не обвиняют.

Всё поведение собеседника подсказывало Доузу не нажимать дальше, и он почти согласился сдаться. По крайней мере, стоило изменить угол атаки.

— Как получается, что все другие колонии изо всех сил стараются вырастить урожай побольше, и чтобы системы гидропоники не разрушились, как на Велкере, а Лакония уже получила производственную базу?

— Значит, там просто лучше планирование. Больше финансов. Ты не понимаешь, что этот чертов марсианин Дуарте...

Ручной терминал Доуза издал сигнал предупреждения. Запрос высокоприоритетного соединения. Этот канал он использовал при неотложных ситуациях на станции. Подняв палец, Доуз попросил Розенфельда подождать минуту и принял вызов.

— В чём дело? — произнёс он вместо приветствия.

Шаддид сидела за своим рабочим столом. Он узнал стену у неё за спиной.

— Ты нужен мне здесь. Один из моих людей в больнице. Врач говорит, он может не выкарабкаться. Стрелок под арестом.

— Хорошо, что вы его схватили.

— Его имя — Филип Инарос.

Доуз похолодел от ужаса.

— Сейчас приеду.

Шаддид поместила мальчишку в отдельный отсек, и это было разумно. Войдя на пост охраны, Доуз ощущал потрясение и ярость, как заряд в атмосфере. Стрелять в офицера охраны на Церере — прямая дорога в шлюз. Вернее, так было бы для большинства людей.

— Я включила автоматическое слежение за ним, — сказала Шаддид. — Настроила на свою систему. Никто другой не имеет к ней доступа.

— Зачем? — спросил Доуз.

Теперь он сидел за её столом. Она, конечно, глава охраны, но он — губернатор Цереры.

— Они бы её вырубили, — сказала Шаддид. — Тогда ты больше не увидел бы этот мелкий кусок дерьма живым. И между нами — оказал бы этим вселенной большое одолжение.

На экране Филип Инарос сидел, прислонившись к стене камеры, откинув назад голову и прикрыв глаза. Совсем молодой человек. Или взрослый ребёнок. Мальчишка потянулся, обхватил себя руками и, ни разу не оглянувшись, опустился на место. Доуз не мог бы сказать — это движение человека, уверенного в собственной неприкосновенности, или боящегося, что это не так. Он видел сходство Филипа с Марко, но в отличие от отца, излучавшего обаяние и уверенность в себе, сын казался уязвимым и полным злости, что заставляло Доуза думать о душевных ранах и шрамах. В других обстоятельствах он мог бы почувствовать жалость к пленнику.

— Как это случилось? — спросил Доуз.

Шаддид постучала по кнопкам ручного терминала и вывела на экран данные. Коридор перед ночным клубом, ближе к центру вращения. Дверь распахнулась, и появились трое, все астеры. Мужчина и женщина, чьи руки соприкасаются так, словно они уже наедине, и ещё один молодой человек. Мгновением позже дверь снова открылась, и вышел Филип Инарос. Звука не было, так что Доуз не знал, что кричит Филип вслед уходящим троим, он это только видел. Одинокий молодой человек повернул обратно, а пара осталась. Филип откинул голову, выпятил грудь. Уже не одно поколение человечество было свободно от гравитационного колодца внутренних планет, но позы молодых людей, лезущих в драку, не изменились.