Мю Цефея. Цена эксперимента - Давыдова Александра - Страница 14

У Акихиро от этого неуслышанного, но воображенного с необычайной достоверностью звука стало кисло во рту и задрожали колени, но он продолжал снимать происходящее. Через несколько минут и он повалится на землю, чтобы никогда больше не встать. Однако сохраненные на пленке кадры уцелеют — тяжелый и чертовски неудобный фотоаппарат «Кристалл» герметичен и даже, кажется, бронирован. Пришедшие сюда позднее люди увидят наконец-то действие «грибного дождя», так сказать, в процессе. Будь он проклят, этот лживый, как вся здешняя красота, процесс.

Постепенно все стихло, лишь взревывал запутавшийся в огромном кусте волосянки БТР. Истеричное бегство было коротким и напрасным — экипаж опоздал задраить люки, и влага проникла внутрь. Прекратился и дождь. Бойцы теперь лежали все поголовно, совершенно неподвижные и как будто умиротворенные.

Мокрый насквозь Акихиро щелкнул затвором последний раз и опустил руки. Он ждал. Ждал, когда умиротворение придет и к нему, но оно почему-то не спешило. Не было ни боли, ни даже слабости. Он облизнул губы. Влага слегка отдавала полынной горечью. Акихиро сел на землю, складным ножом — другого оружия у него не имелось — подрезал пласт дерна и засунул под него фотокамеру. Накрыл бугорок каской, закрыл глаза и стал ждать.

Было тепло и покойно. Он почти уже задремал, когда его не грубо, но настойчиво потрясли за плечо.

***

Здравствуй, Машенька.

Ты, должно быть, изумлена, что я пишу на бумаге, и спрашиваешь себя, что за очередная блажь настигла твоего обожаемого Васеньку? Не удивляйся, душа моя, современные средства связи здесь не работают. Совсем. Связь осуществляется только по проводам да в каком-то из радиодиапазонов, но ни то, ни другое до Земли не достанет. Ты, вероятно, скажешь, что я мог бы записать видео на флешку и отправить вместо этого доисторического конверта ее? Увы, не мог бы. В терминале Фокина любая электроника выходит из строя. По этой самой причине у нас тут полный двадцатый век, притом самое его начало: деятельное и энергичное, как первые пятилетки в СССР. Дизельпанк на стероидах.

Между прочим, на стероидах тут все новички, включая твоего покорного. Для скорейшей адаптации. После прохождения через терминал Фокина адаптация настоятельно необходима, а на то, чтобы солдатики оклемались естественным образом, времени нету. Вот и засаживают каждый вечер нам в задницу по пять ампул чертовой фармакологии. Видела бы ты шприцы, которыми это делается!

К слову о заднице, на которую до странности похожа арка межзвездного терминала. Наших англоязычных братьев по оружию (их здесь немало, преимущественно чернокожие) фамилия великого российского физика приводит в состояние небывалого восторга.

«Фок ин! — орут они с хохотом, демонстрируя отличные зубы. — Ан-фокин-кредибл!» И прочее в том же духе. Сами они именуют терминал Фокина эф-термом и утверждают, что принципы мгновенных перемещений разработаны NASA еще в годы Лунной программы. И что не были они претворены в жизнь исключительно по недоразумению.

А потом изобретение украло кейджиби.

Спорить с упертыми джи-ай бессмысленно, да только и морды бить не получается. Ну, то есть мы-то готовы выщелкивать их замечательные зубки со всей русской обходительностью хоть каждый божий день, но за драки вмиг отправляют обратно на Землю. Отправляют, замечу, с дикими штрафами, которые испарят все жалование, как ласковое здешнее солнышко — капли «грибного дождя» с шелковистой здешней травы-муравы.

Этой смертоносной холеры, которая «дождь», все очень боятся, хоть и мало кто из солдат представляет, что она такое. Вроде как биологическое оружие недружеских нам аборигенов, заражающее человека спорами шибко быстро растущей грибницы. Моргнул глазом — и ты уже не венец творения, а трухлявый пень, поросший опятами. Достаточно одной капли, как говаривал персонаж старой комедии. Толком я об этой гадости еще не разузнал, поэтому и писать не стану. Напишу лучше об аборигенах, благо их в нашем лагере достаточно.

С виду они напоминают прямоходящих белочек метров полутора ростом. Шерстка, хвостики, мордашки, все дела. Голоса мультяшных персонажей и непосредственность пятилетних детей. Миленькие, прямо беда. Тебе бы точно понравились.

Они, в общем-то, никакие не белки, а зверушки наподобие земных насекомоядных. Обитают в двух с половиной стихиях: живут на суше, размножаются в воде, а столуются на деревьях. Жуков кушают (жуки тут аппетитные, сам бы ел, да макарон хватает), червей и гусениц кушают, плоды разные. Птичьи яйца очень уважают. От самих птичек тоже не отказываются. Вообще мало от чего отказываются. Прожорливые, заразы. Почти как солдатики после дозы стероидов.

Мы зовем их иудами, но не за предательский нрав, а просто так получилось.

Самоназвание у них «иу-еу», и сперва простодушные военные остроумцы окрестили их иудеями. (Надеюсь, Машенька, ты оценила мой каламбур с «окрестили»? ) Однако, после того как база сделалась международной, за антисемитские шуточки стали строго наказывать. Остроумцы не сдались, сократили иудеев до иуд. Блюстители толерантности угомонились, а имечко прижилось. Да и как не прижиться? Коннотации, христианский бэкграунд, то-се.

Вот, кстати, о коннотациях. Стыдно признаться, но я ведь образованностью блистаю, как сердцеед очами, только перед тобой, ангел мой. А в боевой нашей жизни самоотверженно играю роль туповатого и в меру исполнительного солдатика. И это, Машенька, острая необходимость. Потому что с умного в армии спрашивают как с умного, а с дурачка — какой спрос?

На сем казарменном афоризме закругляюсь, ибо подошло время отбоя. Спать хочется зверски, да ты, наверное, уже и сама заметила, как гуляют сикось-накось последние строчки. Рука моя в этот поздний час неверна, в отличие от сердца. Оно твое, Машенька.

Целую нежно.

Рядовой отдельного корпуса (название и номер засекречены), Бэзил Ю.

В смысле, твой Вася.

Урания, хх. хх.2023.

***

Он ожидал чего угодно — допросов, пыток, заключения в лагерь для военнопленных; показательной казни, наконец, — но иу-еу обошлись с ним на удивление человечно. Первым делом покормили, затем предложили окунуться в холодный бочажок, полный крошечных головастиков, которые все купание поклевывали Акихиро кожу — так щиплет лицо после бритья крепкий одеколон. После чего переодели в пуховый комбинезон и повели с собой, не связывая и как будто вовсе не контролируя.

От мыслей бежать он отказался сразу. Глупо рассчитывать, что он сможет добраться до своих по этим невообразимым лесам. Да и зачем? Шанс побывать в лагере «диких» стоил баснословно дорого, даже не будь Акихиро военным корреспондентом.

Тяжело переход давался только поначалу. Через час-другой Акихиро полностью освоился, а еще через три-четыре почувствовал нечто вроде восторга от того, как легко дается преодоление все новых и новых преград. Водных ли, грязевых ли, растительных ли. Он все ловчее и ловчее вскарабкивался на гладкие, как полированный металл, стволы деревьев-гигантов, ужом проскальзывал сквозь лохматые «шапки» волосянки, цирковым эквилибристом перебегал по стремительно тонущим в болоте кочкам. Он без усилий поймал в кулак пролетавшего жука и поднес толкающееся сильными лапками насекомое ко рту, но в последний момент, когда ноздрей уже коснулся сладкий аромат жучиной плоти, опомнился.

— Что со мной? — испуганно спросил он ближайшего иу-еу.

Тот закрыл мордочку концом пушистого хвоста. Тактичный жест нежелания говорить, Акихиро помнил его из обучающего фильма. Существовал у иуд и нетактичный отказ, крайне неприятный для того, кому он предназначался. Познакомиться с ним на практике Акихиро вовсе не хотелось, и он молча двинулся дальше. Несколько минут он внимательно следил за собой, но потом плюнул и отдался удовольствию прекрасного в своей свободе движения.

В лагерь отряд пришел после захода солнца. Темнота на Урании была не полной — давала о себе знать близость центра галактики, наполненного звездами, как давешний бочажок головастиками. Однако рассмотреть лагерь Акихиро не успел. Усталость накатила внезапно и сразу свалила с ног, точно полный стакан водки на голодный желудок. Он плохо запомнил, как его куда-то вели, как заставили проглотить сладковатое пюре, как показали постель. Восторженно охнув, он рухнул в сон, будто в шахту лифта. Однако в нижней точке падения его встретил не мрак беспамятства, а калейдоскоп лиц. Это были лица парней, смытых в небытие «грибным дождем». Мертвые солдаты смотрели на Акихиро прямо и строго, словно святые с икон.