Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 14

— Может, ты похитил ее, чтобы обзавестись наследником? — интересовался Эльф, между тем жадно приникая к кувшину с водой побелевшими губами. На них выступила синяя кайма. Пусть это тело и существовало чисто номинально, но страдания души передавало вполне по-человечески.

— Нет. Нет-нет. Об этом и речи не шло, — встрепенулся Раджед, до того пребывавший где-то за пределами замка. На него то накатывали воспоминания, то — как бы смешно ни звучало — зачатки угрызений совести.

— Почему? — вдруг внимательно сфокусировал до того неестественно ошалелый взгляд Сумеречный. Дух безумия витал в воздухе, отрывался от стен тонкими паутинками, проникал с каждым вздохом в легкие, закрадывался под одежду вдоль узоров камзола. Возможно, именно безумие заставило похитить двух девочек из мира Земли. Раджед поморщился, помахав рукой, точно разгоняя облачка дыма.

— Потому что Эйлис умирает! — осклабился ожесточенно льор. — Какой смысл выкидывать еще одного несчастного чародея в гибнущий мир? — Льор вскочил с места. — Только чтобы он плюнул в лицо своему отцу, проклял его безрассудство и созерцал ужас последних дней среди серой каменной пустоши. Мне легче, потому что я старше. А льоры Олугд и Инаи не разменяли еще и двухсот пятидесяти лет. Боюсь, они увидят тот день, когда магия окончательно исчезнет. Если раньше не случится какая-нибудь более масштабная катастрофа, которая погребет нас всех в этих башнях.

Вырвалось наружу то, что мучило его уже не первый год — все опасения, все тягучие, как смола, печали. Он ведал, что только Эльф способен уловить всю горечь, которую испытывал чародей. Уж точно не случайные знакомые из мира Земли.

Когда он увидел рисунки в альбоме Софии, в отдаленном уголке души зародилась надежда, что эта девушка тоже может разделить его скорбь об Эйлисе. О его утраченной душе. Почему же тогда он упорно прятал истинное лицо своего мира? Возможно, он и сам заплутал в правилах этой игры.

— Зачем же ты вообще тогда затащил в этот котел несчастную девочку? Даже девочек! — вопрошал Сумеречный, наверняка зная, что не получит внятного ответа. Сам он нервно теребил ворот и рукава рубашки, хватая ртом воздух, как рыба. Раджед не понимал, что с другом, но предчувствовал что-то нехорошее.

— Софию… Просто так. Захотелось заполучить эту фарфоровую статуэтку, эту сахарную фигурку. Поиграю немного — и отпущу обратно, — отозвался уклончиво льор. Внешне все так и обстояло, льор имел право именно так и обращаться с людьми. И чем больше друг его упрекал, тем больше хотелось его позлить, даже если все признаки подсказывали, что не следует этого делать. Друг и так мучился.

— Как видишь, она не желает принимать правила твоей игры. По какому принципу ты ее вообще выбрал? — изо всех сил сохранял спокойствие Эльф.

— Не знаю. Сам не знаю, — тряхнул головой Раджед, но лгать не имело смысла: — Просто увидел в портале однажды. Возможно, все дело в ее рисунках. Я увидел на них башню и пустыню камней.

— Значит, ты все-таки искал после стольких лет одиночества родственную душу, а не просто игрушку? — с потаенной надеждой вопрошал Сумеречный, преданно заглядывая в глаза. Вот так же, когда появился однажды вскоре после похорон отца.

Тогда Раджед — еще мальчишка — остался совершенно один в целом мире. Тогда, чуть меньше четырех сотен лет назад. В то время и пришел Сумеречный Эльф. И с тех пор то пропадал, то снова возвращался. Но неизменно оставался единственным существом, заслуживающим доверия. Раджед, наверное, и сам устал от неизменной взаимной лжи и неприязни оставшихся в живых льоров; собственного вечного обмана и фальши. Только перед Сумеречным не имело смысла лгать. И все же привычки оставались неизменными. Льор резко оборвал:

— Душу? О чем ты? Человеческая девчонка не ровня льору. Хочет она или нет, но правила здесь мои. Рано или поздно она им подчинится.

— Ты принуждаешь ее силой, — сгорбился Эльф, скрипнув сжатыми зубами.

— Нет! — запротестовал льор. — Я не таков, — но вновь глаза его по-лисьи сузились: — Мне нужна добровольная покорность, смирение и кротость. Она сама придет. После стольких вех лабиринта каменных садов, она сама попросит о милости. И это слаще любого плена.

От предвкушения чародей почти рассмеялся, скрещивая длинные пальцы затейливым сплетением, нетерпеливо постукивая каблуками сапог по каменному полу.

— Ты зашел слишком далеко в своей скуке, — прохрипел Эльф, совершенно съеживаясь подле накрытого стола. Он опрокинул блюдо с фруктами. Яблоки и персики, сминаясь, раскатились зелеными и рыжими сферами по полу в разные уголки обширной залы, точно планеты вокруг взорвавшейся звезды.

— Да будет тебе, Эльф… — отмахнулся льор, но встрепенулся, стремительно вскакивая с трона. — Эльф? Сумеречный!

— Так и теряют души! Теряют миры… Теряют, все будет разрушено, — гудел, резонируя вдоль стен, совершенно чужой незнакомый голос, доносившийся из горла Сумеречного, но не совпадавший с артикуляцией. И от него по стенам пошел иней, а в голове застучала кровь.

Раджед взъерошил волосы, зажмуриваясь на миг, давясь подступившей тошнотой. В присутствии Сумеречного теперь словно рассыпалось все живое, и даже вдоль камней пола пошли трещины, когда Эльф выпрямился в полный рост. Глаза его горели, а изо рта торчали крючковатые клыки.

Однако через миг его пронзил незримый электрический разряд, из-за которого Эльф упал навзничь, загребая руками и ногами, мученически восклицая:

— Тьма-а-а! Она близко! Тьма! Кромешная тьма!

На бескровном лице его сменялись сотни эмоций, от бескрайней злобы до паники. Раджед воспользовался моментом, когда древняя темная магия перестала хлестать его своими освободившимися щупальцами незримого спрута и подскочил к Сумеречному.

На шее у льора всегда висел талисман из камня-покровителя. В случае Раджеда — это был янтарь. Он увеличивал мощь владельца, позволяя творить и даже изобретать самые сложные заклинания. Но он же требовал немало жизненной силы. Однако Раджед без раздумий высвободил из-под белого ворота рубашки амулет и направил на Эльфа.

Свободной левой рукой он сотворил мерцающую золотую цепь, сковавшую Сумеречного, который в любой миг мог выхватить меч. Да в состоянии тьмы он на многое был способен и, похоже, все еще боролся с ней. Но Раджед приложил к сердцу друга свой янтарный талисман, ощущая, как холод пронизывает все существо.

Больно. Им обоим. Но необходимо. Иначе нельзя, ведь друзей не бросают, не таких. Даже если в своем мире вокруг него грызлись между собой одни лишь враги.

Раджед одними губами шептал древнее заклинание успокоения и умиротворения, которому еще в раннем детстве научила его мать. Никто из льоров его больше не ведал, почти все затачивали свою магию исключительно под войну. Да и Раджед применял его, только когда с другом случалось нечто подобное, не до конца сознавая, что порой своими выходками сам доводит могущественное, но измученное создание до состояния тьмы. Все-таки он слишком мало знал о неудавшемся Страже Вселенной.

Чародей ощущал, как отдает часть своей силы, как леденеют руки, но упрямо продолжал. Когда Эльф вновь дернулся и клацнул клыкастой пастью неведомого чудовища, появившейся на месте привычного лица, Раджед только упрямо прижал сильной рукой связанного Сумеречного к полу, продолжая произносить заклинание. Обычно оно срабатывало, но каждый раз существовала вероятность, что монстр вырвется, и тогда неизвестно, хватило бы всех заклятий льора, чтобы оборонить себя и башню. Может, в неправильности да вечной опасности и крылась эта дружба длиной уже в четыре века. Каждый раз шепча заклинание матери, Раджед верил только в успех, иначе нельзя. И доселе все работало.

Вот и ныне Эльф вдруг обмяк и растянулся на полу, совершенно истерзанный, бело-сизый, со впалыми щеками и глазами. Раджед тоже тяжело привалился к витой массивной ножке стола, но немедленно стянул со стула мягкую подушку, подложив под голову Сумеречного. Оба знали, что это тело — условность неудавшегося Стража Вселенной. Но все же то ли приличия велели, то ли сострадание заставило так поступить.