По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 94

Позади над выгоревшим аванпостом снова развевался алый флаг с вездесущим белым глазом. Отряд же поднимался на холмы. Однако до верхнего яруса дороги они не дошли — едва заметные следы в высокой траве уводили в сторону, казалось, что кто-то в панике петлял, запутывая и противника, и себя, продираясь по глухим крутым склонам. По дороге пришлось убить черного медведя, который прилег отдохнуть в траве, но, завидев людей с оружием, попытался напасть. В мощное тело всадили множество пуль — с пары выстрелов умирать не желал. Даже у зверей здесь не было инстинкта самосохранения. Следы уводили все выше, теряясь в пыли дороги. Кажется, кто-то пытался прорваться к радиовышке, высившейся на горе — не самое глупое решение.

Не сказать, что Ваас так уж жаждал отыскать «пропажу», но почему-то упрямо шел по следу, наткнувшись вскоре на обрывок красной майки — то ли случайную тряпку, то ли намеренно оставленный знак. Хотя вряд ли намеренно. Некто сбился с пути — вышка оставалась намного восточнее, а этот бестолковый человек пошел в противоположную сторону, найдя неверную тропинку. Ваас только тихо матерился, когда пришлось забираться в чащу, сворачивая с дороги. Главарь, как и все, все-таки устал после перестрелки, а тут нашел себе на голову новую заботу. Мог бы и не искать. Но не признаваться же, что потерял всех с «Верфи». Впрочем, «вещи» не считались людьми. Он вот так относился к Салиман — странная вещь. Он помнил их первую встречу, помнил, как увидел испуганную замарашку в клетке, похожую на ощипанного цыпленка. Потом узнал у Хойта, что девчонку продал отец за карточные долги. Салиман словно доказывала своим живым примером, чего на самом деле стоят «семейные узы». Ваасу понравилось это доказательство, этот мерзкий насквозь пример, что каждый раз напоминал: ненавидеть и отвергать родных лучше, чем прощать и любить. Не все можно простить, опираясь только на родственную связь.

Так и появилась его «личная вещь». В какой-то мере он ее пожалел. Хотя… Этого чувства в нем ни осталось ни капли с момента предательства. Но уж очень визжала девчонка, когда ее решили сделать общей. Нет, такой участи заслуживали только гламурные дуры с дорогих дискотек, нравилось наблюдать за их бессилием, когда до этого они считали, что им принадлежит весь мир. А что двигало им теперь, когда он битых два часа шел по следу предполагаемой не-покойницы?

Ваас настороженно застыл посреди леса, приказав жестом своей группе тоже остановиться. Он прислушивался к перезвону птичьих голосов и рыку зверей. Но нет. Звук, услышанный им на аванпосте, доносился с другой стороны. Ваас нахмурил лоб, пытаясь сообразить, как так вышло, что там он слышал голос, а след уводил невесть куда. Нет, ошибиться он не мог.

Вскоре группа дошла до радиовышки, где обнаружились новые свежие следы. Если кто-то и пытался сбежать, то делал это очень неумело, явно просто метался в панике.

Еще не меньше получаса понадобилось на спуск с горного хребта, ноги в тяжелых сапогах скользили по камням, недалеко донесся рык тигра и визг забитой им дикой свиньи. Хищника обошли стороной, спустившись обратно на дорогу, отчего главарь снова несколько раз неразборчиво выругался. Но кто-то перебежал и грунтовку испуганной ланью, продолжив свой путь по песку. Неужели и правда Салиман? А бросить бы ее — невелика ведь потеря, особенно, когда весь остров гудел стычками, и трещал по швам прежний порядок. Бросить пропадать эту предательницу, которая из-за страха боли выдала своего доктора, снова доказав истинную цену всей человеческой «верности». И сколько еще таких же? Ваас уверовал в то, что он всегда прав, потому что ни единым примером из жизни других не могло зародиться в душе сомнение в этой аксиоме.

Где-то в отдалении прогудел на дороге мотор, но более отчетливо доносился слабым писком голос. Ваас узнал его, усмехнувшись — живучая «вещь». Этот панический крик о помощи он слышал уже несколько раз.

Дорога привела к полуразрушенным японским бункерам, что находились по другую сторону залива от «Верфи Келла». На том участке еще с далеких времен Второй Мировой в землю врос танк, а вокруг все покрывали джунгли и лианы, съедая понемногу развалины, бывшие когда-то укреплениями, препятствующими высадке на остров. Несколько плоских квадратных построек все же уцелело, возвышаясь чужеродным элементом, выглядывая из песка. И возле одной из них рычал крупный черный медведь, порываясь залезть наверх к добыче, которой являлся хрупкий человечек, отползавший в ужасе к краю, оцепеневший, беспомощный. Странно, что тропа беглянки оказалась такой длинной. Вся залепленная грязью, покрытая ссадинами, но вроде бы без серьезных ран, на покосившейся крыше бункера в ужасе застыла Салиман. Повезло, что ей как-то удалось туда забраться.

— Я… Я заблудилась… Заблудилась! Как же так… Ваас… Где ты? Мне страшно! Где ты?! — кричала отчаянно девчонка, закрывая руками замызганное лицо.

Его имя! В час смертельной опасности вспоминала его, а не доктора. Да, Гип валялся в клетке, слабый, никчемный, играющий в великие идеалы. Не оставалось их на острове Рук, как, впрочем, и везде. Просто здесь ничто не маскировало вежливое лицемерие. Личины обнажали звериный оскал, словно у этого голодного медведя, который вряд ли бы насытился костлявым «цыпленком».

Ваас усмехнулся и открыл огонь из автомата, как и вся его группа, в два счета разделавшись с опасным хищником, который тяжелой тушей свалился с крыши. На ужин обещали медвежатину — подходящее кушанье для грядущего праздника, что готовился в форте. Знали бы только рядовые, что на самом деле скрывает это веселье… Но им не стоило.

Алвину Ваас все рассказал, остальным знать не стоило. Ваас ведал, что Джейсон Броди не мертв. Он же сам его и не прикончил недавно! Не в голову целился, хоть и прикопал под трупами. Что-то вроде испытания — вот откопается после всего, значит, не такая никчемность, не пудель Цитры. Испытание. Намеренно, из желания честного поединка, от усталости скрываться за стаей своих озверевших псов. Один на один. На ножах! Да!.. Если, конечно, пройдет еще энное количество ловушек. Ваас словно закалял этого врага, как металл, как меч. В буквальном смысле слова, то есть настоящим огнем. Остров Рук не любил переносных значений. Вопрос времени… Праздник — ловушка. Но об этом не знал никто, кроме нескольких приближенных.

Однако теперь следовало уделить внимание «вещи». Салиман сидела неподвижно на крыше, глотая слезы. Жалкое ничтожное создание. Может, стоило оставить ее на растерзание медведю? Как и всех.

Хотя нет, Ваас не собирался умирать.

Возможно, предстояло раз и навсегда доказать Цитре, что ее герой — фальшивка. Вырезать его сердце, вырвать из груди и отправить в храм. Или же свести с ума, въесться в разум врага навечно образом хаоса и вседозволенности.

На острове такое происходило! А тут скулила какая-то девчонка, из-за которой добрых два часа потратили. Ваас грубо стянул Салиман вниз, бесцеремонно дергая за плечи и волосы, нависая, едва душу не вытрясая, рыча не лучше медведя:

— Сбежать пыталась, а?! Сбежать, я спрашиваю?

— Ваас! Я… Я бежала от ракьят! К тебе… — заплаканная девушка с невероятной радостью глядела на него, мотая головой, но вновь истошно скулила. — Там было так страшно, там… Они… В огне все… А меня… Тоже… Уби-и-ить…

— Дура, — усмехнулся он и, может быть, был и рад, что она осталась жива. По крайней мере, главарь подхватил ее, видя, что девушка просто не в состоянии идти. Салли вцепилась в него, как в последнее спасение. И не важно, что было до этого, и не важно, что обещалось потом, и не важно, что стало с ней из-за него. Она ластилась, точно кошка, сжимая в цепких дрожавших пальцах ткань красной майки, утыкаясь зареванным лицом в его широкую грудь. Сбежать… Кажется, она и не помышляла сбежать. Может быть, теперь она в полной мере поняла, что везде ее ждет только смерть. Как и всех их. Но Ваас недолго нес девушку на руках.

Ныло старой раной воспоминание, как когда-то он Цитру вот так же подхватил из-за ее ничтожной ранки на ноге, тогда — бережно, ласково. Хотя Ваас с юности выделялся вспышками ярости и почти неконтролируемой беспощадности, но их всегда останавливала любимая сестра, укрощала этот пожар. Уж кому-кому, а ей он никогда не посмел бы причинить вред. И ее запретом никогда не обижал соплеменников. Впрочем, родился он не в деревне Аманаки. Но считал ракьят родными, ведь семья — это те, кто дал убеждения, те, кто научил приспосабливаться к жизни, объяснил законы существования. Без семьи люди никто. Но… Это так казалось раньше.