Золотой огонь Югры (Повесть) - Бутин Эрнст Венедиктович - Страница 37

— Вы правы, Виталий Викентьевич, — нехотя согласился Арчев. — Коль вы в таком настроении, посылать вас нельзя. Надо подключить кого-то другого… — Медленно повернулся к хозяйке, прищурился, размышляя. — Вы позволите, милая Ирина… миль пардон, Аглая, попросить вас о небольшой услуге? Надо бы сходить…

Женщина, не дослушав, плавно встала и, не поднимая глаз, сцепив пальцы перед грудью, прошелестела платьем, согбенная, смиренная, к двери в комнату. Широко отвела в сторону портьеру.

— Я помогу вам, господа! — твердо пообещал, появившись на пороге, лысый мужчина.

Арчев, с удивлением наблюдавший через плечо за Ириной-Аглаей, поразился, узнав бывшего своего взводного сотни Иисуса-воителя, а потом писаря в военном комиссариате, откомандированного руководителями восстания в Екатеринбург для агитработы и там, по слухам, схваченного.

— Тиунов?! Живой-здоровый?

— Гриша! Апостол!.. Вали сюда, бес, я тебя расцелую, — взревел восторженно Козырь, пытаясь выбраться из-за стола.

— Сиди, сиди, — Тиунов ладонью надавил ему на плечо. Обошел стол, сел против Арчева. Пошарил взглядом, взял бутылку, по-хозяйски налил из нее в бокал. — Итак, вам нужен остячонок, который приплывает на пароходе? На вашем пароходе… — Равнодушно взглянул на капитана. — Когда, кстати, приходит «Святогор»?

— Полагаю, — капитан приосанился, — часам к четырнадцати, не раньше.

— Хорошо, время еще есть. — Тиунов выпил, пожевал губами. — Этот мальчишка знает, где Золотая Баба. Правильно я понял? — Отщипнул кусочек хлеба, понюхал корочку, не отрывая глаз от Арчева.

Тот напряженным, цепким взглядом изучал его лицо. Передернул плечами. Поинтересовался насмешливо:

— Откуда ты появился?

— Из Екатеринбурга. — Тиунов невинно и недоумевающе округлил глаза. — Откуда же еще? Еле ноги унес — тамошняя публика не сиволапое мужичье: мастеровые, рабочий класс, которому нечего терять, кроме цепей, как сказал товарищ Карл Маркс.

— Меня интересует, откуда ты здесь взялся? — Арчев повел рукой вокруг. — Где прятался, когда мы пришли?

— А под кроватью сидел, пока вы, ваше сиятельство, гостиную и спальню обнюхивали. — Тиунов звонко рассмеялся, сморщив нос и обнажив крупные белые зубы. И тут же оборвал смех, словно прихлопнул его. — Я приведу вам мальчишку, — пообещал сдержанно. Потер лысую макушку, посмотрел, словно невзначай, на хозяйку, та улыбнулась: скупо, еле заметно. — А то мы с сестрой Аглаей обнищали… Цена обычная. Когда возьмем Бабу, на всех, кто участвовал в деле, поровну. Законно, Козырь?

— Законно-то законно, только как бы спотыкач не вышел, — Козырь хмыкнул. — Ну выкрадете вы остячонка, если подфартит, а дальше?

Арчев, исподлобья глядевший на него, вскинул голову, раздул ноздри. Хотел что-то сказать, но Тиунов опередил:

— Это я беру на себя. Мальчишку в охапку и — вон из города. В тайге есть скит — моего человека скит! Отсидимся.

— В бессрочную сидку? — издевательски поинтересовался Козырь. — Если парнишка сразу не раскололся перед князем, то теперь с какой стати?

— А вот уж это на себя беру я! — отрубил Арчев. — Будет Еремейка, будет и Золотая Баба! — И постарался, чтобы голос прозвучал твердо, уверенно — Мальчишка поведет нас, не сомневайтесь.

«Сменю кнут на пряник, — давно уже разработал он план, — заморочу шаманенку голову, заставлю поверить, что мать, братишка и девчонки живы, упрятаны в надежном месте, что Еремейка будет с ними, как только отведет меня на эвыт, что…»

— Ладно, я пошел, — Тиунов встал. — Дела, дела… А потом загляну на пристань. Подожду «Святогор», понаблюдал, прикину, что и как…

А «Советогор» уже подошел к городу и на малой скорости начал неуверенно выруливать к причалу.

Повеселевшие чоновцы сгрудились на носу, посматривая то на хмурых, чувствующих себя после побега капитана виноватыми, матросов, то на жиденькую толпу зевак на пристани, то на Фролова и Люсю, которые стояли у борта с Еремеем, Антошкой и Егорушкой.

Мальчики оцепенело наблюдали, как разворачивается берег с вросшими в песок баржами, с завалившимися набок, полузатонувшими на отмели пароходами, с огромными серыми сараями, с черными обуглившимися остовами зданий, за которыми поднимались большие, как в Сатарове, дома, а многие даже выше — в два, три ряда окон, одни над другими. Теснились чешуей крыши, вползающие в гору, где белели далекие, но, судя по всему, высокие и толстые стены, а за ними — еще более высокие дома, украшенные золотистыми и синими макушками, похожими на остроконечные шишки.

Со страхом смотрел Еремей на это стойбище русских, где сидел в тюрьме дедушка, где одних только встречающих пароход было больше, чем всех Назым-ях; Антошка же глядел на город откровенно радостно, восторженно; Егорушка — равнодушно: он жил здесь три года назад, да и потом приезжал сюда с дедом.

— Товарищ Фролов, — неуверенно окликнули матросы — Швартуемся или как?

— Да-да, разумеется!

Фролов легонько сжал локоть Люси, кивнул ей. Отошел вместе с девушкой на нос. Попросил матросов:

— Вы уж, пожалуйста, товарищи, сами… Я не знаю, какие команды надо подавать, что делать. — И, пригнувшись к уху Люси, шепнул — Как только управлюсь с делами, пришлю тебе в помощь Алексея.

— Может, не надо? — девушка с сомнением взглянула на командира. — Чего доброго, бросится в глаза — посторонний человек. А так все естественно: я была с Еремеем на пароходе, он привык ко мне…

— Подстрахуемся! — решительно заявил Фролов. — Вечером жди Алексея. Но знай: пока не поймаем Арчева, головой отвечаешь за мальчика.

«Советогор» сильно ткнулся скулой в эстакаду — людей на палубе качнуло, — но кранцы смягчили удар. Шатнулись со скрипом ветхие сваи, колыхнулись встречающие и тут же кинулись ловить брошенные с палубы чалки; скрежетнула обшивка, гребные колеса, оборвав редкое вкрадчивое взбулькивание, замерли на секунду и сделали судорожный рывок назад. Пароход дернулся, отпрянул от пристани и, как битюг на привязи, застыл, натянув швартовы. Угасла мелкая дрожь палубы, стихло пыхтение машины.

— Что ж, будем прощаться. Вам пора… — Фролов, вернувшись к мальчикам, серьезно, по-мужски пожал руку Антошке, потом Егорушке. А ладонь Еремея задержал, слегка сжав в пальцах. — Значит, договорились, сынок. Жду в любое время. Сам, конечно, тоже загляну к тебе, но… работы много. Придешь?

Еремей кивнул. Сосредоточенно сопя, полез за пазуху оттопыренного на животе кителя. Вытащил серебряную статуэтку и протянул Фролову.

— На. Пускай у тебя пока живет. Когда назад, на Назым, пойду, отдашь. — Пристально посмотрел на строгое лицо богини, поблескивающее в солнечном свете. — Где жить буду, не знаю. Может, там над Им Вал Эви смеяться будут. — Поднял глаза. — Никому не отдавай. Дочь Нум Торыма дедушку помнит. Когда приходить буду, смотреть на нее стану, дедушку, Сатар-хот вспоминать стану. Береги Им Вал Эви, шибко береги.

— Можешь быть спокойным за нее, обещаю… — Голос Фролова дрогнул. Он обхватил голову мальчика, прижал к груди, но Еремей вырвался, отступил на шаг.

Деловито снял пояс и подал Фролову — качнулся сотып с ножом, сухо стукнули медвежьи клыки, звякнули цепочки, колыхнулся качин.

— Тебе отдаю, — буркнул Еремей. — Ты дедушку знал. Бери. Память. Все равно небось в городе с ножом ходить нельзя.

— Хорошо. Спасибо. Большое спасибо, — Фролов принял подарок, задержал взгляд на расшитой сумке Ефрема-ики. — Этот качин мне очень дорог… Сатар пусив — сорни най.

— Сатар пусив — сорни най, — повторил серьезно Еремей.

Антошка, виновато поглядывая на Еремея, тоже принялся торопливо расстегивать свой, а вернее, Еремеева отца ремень с ножом. Сдернул, сунул в руки Фролова.

— Екимычу отдай. Скажи: Антошка помнит. Екимыч — хороший. Екимыч друг.

Но машинист, расталкивая чоновцев, уже сам продирался к нему. Швырнул тряпки, которыми обтирал пальцы, подхватил мальчика под мышки, вскинул на вытянутых руках.

— Будь здоров, Антон! — притянул к себе заулыбавшегося мальчика, ткнулся губами ему в щеку, чмокнул. — Хороший ты мужик. Мастеровитый, башковитый. Знатный механик из тебя выйдет! — Поставил на палубу, взъерошил Антошке волосы. — Не забывай, навещай… — Увидел, что Егорушка, опустив голову, насупился, тронул его за плечо. — И ты, Егор, приходи. Хошь с Антоном, хошь один.