Дети, которые хотят умереть (СИ) - Гаd Григорий - Страница 60

Маленькая Марина тряслась в тисках бородатого гиганта. На ее белых щиколотках крысиные укусы алели словно лепестки дикой розы.

Добро пожаловать в мир нескончаемого страха. К утру жди новых седых волос…

Светлые локоны Марины сверкали золотом на огромном кулаке Ахметова.

…если оябун их все не вырвет.

Авраам захлопнул дверь.

Той ночью Лис снова спустился в подвал. После того как он возбуждался, его всегда тянуло сюда пройтись в одиночестве под переплетениями ржавых труб на потолках, послушать вопли и смех из-за запертых дверей, вдохнуть тухлый сырой воздух без цветочных освежителей.

Это вполне естественно. У каждого есть обожаемое место, где ты на время просыпаешься от иллюзий. Проснулся, хотя еще не умер. Ты идешь в узком коридоре, капли ржавой воды падают из тьмы сверху тебе на лицо. Касаясь ручек дверей, ты отсчитываешь четвертую. Ты входишь внутрь. Ты смотришь на ученика, привязанного к стулу. Взгляд на его черные волосы и синие глаза заставляет твое сердце биться чаще.

— Знал бы ты, как я ненавижу себя за то, что ты здесь, — сказал Лис. — Ненавижу себя за то, что ты мне нужен. Брат!

Желтая лампочка под потолком тихо шипела, в высоком узком окне играли оранжевые блики.

Пленник поморщился:

— Мокро.

— Что? — спросил Лис.

Ученик закатил синие глаза.

— Вы не вытерли с сиденья кровь предыдущей жертвы, — сказал он. — Мои булки сидят прямо в луже.

Лис обошел полукругом пленника. Новая жертва была старше рыжего пятиклассника, но почти такой же щуплой и низкой. Видимо, разница в возрасте на год — это несущественно.

— Забудь, — сказал Лис, — совсем скоро ты будешь весь сочиться как сжатая губка.

Синеглазый шестиклассник сказал:

— Тогда закрой пасть и приступим.

Не только волосы и глаза, но и сам бесстрашный как брат. Глеб принес подходящую игрушку. Лис потеребил обрубки пальцев и сказал:

— Прости, но не ты задаешь темп нашей беседы. А я никуда не спешу.

Пленник попытался пожать плечами. Он сказал:

— Думаешь, один такой особенный? — Шестиклассник хохотнул. — Позволь угадать, что мы тут делаем. Есть некто, этот Брат, кого ты боишься до тряски в ляжках. И я чем-то на него похож, так? Он слишком страшен, чтобы у тебя хватило смелости его прикончить. Ты так боишься и ненавидишь этого некто, что притащил меня сюда, чтобы представлять на моем месте его. Будешь избивать меня? Калечить? Унижать? И называть его именем? Ха, ты был прав: сейчас, правда, начну подсачиваться от смеха!

Пока его маленький рот хохотал, он стиснул вместе ноги, сжимая бедром промежность. Лис медленно, почти нежно погладил обрубки пальцев. Он улыбнулся и сказал:

— Почему же смех сотрясает твое лицо?

Шестиклассник сказал:

— Думаешь, ты необычный? Не-а, ты — простак. Серьезно, лучше закончи все быстро, пока есть шанс. Будет идеально, если сразу чиркнешь клинком мне по горлу. Без своей нудятины. Иначе, обещаю, мы поменяемся местами. Давай уже вынимай меч, если не хочешь сам сесть на этот стул и сочиться под себя от страха.

Лис шутливо поклонился шестикласснику:

— Мне впервые попадается такой великодушный господин, — сказал Лис. Его искалеченная рука поднялась и указала на гляделку высоко на стене.

— А если бы не было ее? Если бы не было постоянного повсеместного надзора и ты знал бы, что тебя не будут потом прилюдно стыдить, если попросишь пощады? Какой путь ты бы выбрал?

Правый глаз Лиса подмигнул. Шестиклассник вздохнул:

— Неужели ты связал меня, только потому что никто не хочет с тобой болтать? Дай мне меч — я сам сделаю сэппуку.

— А если бы вдруг все стражи исчезли? — сказал Лис. — И гляделки бы ослепли. Остались бы только ученики и учителя. И никакого надзора, никакой угрозы.

— А если бы ты стал срать яйцами, ты бы их ел? — сказал пленник. — Трупный запах ударил в твой мозг.

— Разве тебе не хочется сказать правду хоть раз?

Зеркальная линза гляделки мерцала оранжевыми всполохами. Справа и слева одновременно раздались вопли сквозь стены. Соседи вовсю жгли веселье, а Лис с шестиклассником все еще разогревались разговорами.

— Я всегда говорю только правду, — сказал шестиклассник. — Самураи не врут, тупица.

— Брось, свобода близка, — Лис постучал ногтем по деревянным ножнам. — Сегодня последний день в твоей жизни. Не будет больше замечаний, выговоров, никто не отчислит. Никто не накажет. Оторвись. — Резкий взмах ладони в сторону гляделки. — Отпразднуй — скажи им все, что думаешь. Итак, ни гляделок, ни стражей, только ты с мечом и безоружные учителя. Что бы ты сделал? Вылей наружу настоящие чувства, которые никакое бусидо никогда не вытравит в тебе.

Шестиклассник молчал. Бежали вытянки, прошла столовка, одна, две, три. Улыбка не сходила с лица Лиса, наконец, он потянулся и сказал: «Ну как хочешь. Даже завидую тебе. У меня нет такой свободы. Я — по-прежнему раб».

— Да, — сказал пленник, — демон, ДА! Вырезал бы всех до единого. Каждого. Ох, как я хочу этого! Вырезать. Каждого.

Лис опустился на колени. Ладони его легли на связанные руки шестиклассника. Синие и бесцветные глаза оказались близко-близко друг к другу. Их носы почти касались кончиками.

— Спасибо, — сказал Лис. — Если бы я сказал такие слова, меня бы наказали. Но они были мне нужны. Услышать их радость для меня.

— Сделай все быстро, тогда успеешь выспаться до уроков, — сказал пленник. — Если решишь тянуть — удовольствия не получишь. Потому что я не испугаюсь. Меня уже пытали. И тот тоже называл меня чужим именем, тоже вел беседы ни о чем. Теперь он мертв. Вынь меч, не рискуй.

Ногти Лиса впились в кожу шестиклассника.

— Ты разбудил его от иллюзий? — спросил Лис и сам ответил: — Ты. Как у тебя вышло?

Лампочка шипела. Быстрые искры плясали в плене огня и стекла. Сквозь стены пробивались плач и просьбы о пощаде. Чужая боль обтекала Лиса и шестиклассника как теплый дождь. Здесь было очень уютно.

— Тот говнюк схватил меня и еще двоих моих одноклассников, — сказал шестиклассник, — привязал к батарее каждого за одну руку. А во вторую всунул глубокие тарелки с овсянкой. Похоже, стащил в столовой.

В дверь постучали. Лис не отрывал взгляда от глаз шестиклассника. Стуки прекратились. Снова одни.

В этом прелесть подвальных комнат. Закрытая изнутри дверь защищала их от чьего-либо беспокойства. Запрись и слушай вопли, зная, что тебя не тронут. Наслаждайся чужой драмой.

Лис улыбнулся и сказал:

— Твой пленитель кормил тебя с ложечки? Ужасная пытка, я бы не смог.

— Говнюк объявил, что отпустит того, кто первым съест всю овсянку, — сказал шестиклассник. — Одноклассник рядом тут же сгреб почти всю кашу в рот. Щеки его раздулись. Тарелка выпала из рук, разбилась, из глаз потекли слезы. А рот снова раскрылся, там в разжеванной каше блестели осколки стекла и кровь.

Лис медленно погладил связанные руки шестиклассника. Синеглазая игрушка сказала:

— Он плевался стеклом и красно-коричневой мешаниной, а говнюк смеялся. Называл нас «непослушными сиротами», нес бред типа: «Каждый в «Теплом приюте» заботится о вас, а вы, неблагодарные беспризорники, не хотите кашу тети Тамары?» Второй мой одноклассник жевал овсянку осторожно. Я тоже отделял сваренные хлопья от маленьких острых осколков. Весь мир сузился до моего рта. И все равно пара стекляшек попала мне на язык. Пара порезов рассекла мое нёбо. Тогда я дотянулся до треугольного осколка разбитой тарелки и сказал, что все съел.

— Ты соврал, — сказал Лис.

— После мне дали выговор, — поморщился шестиклассник. — Когда говнюк подошел ко мне, я вогнал осколок ему в глаз. Говнюк обеими руками схватился за лицо, а я одной сумел вынуть его катану из ножен и насадить его живот на клинок. Даже умирая, говнюк болтал чушь. Истекающим кровью ртом попросил доесть кашу, пока не остыла.

Вопли за стенами прервались. Все игрушки вокруг умерли, сломались. И только игрушка Лиса все еще дышала.