Кратчайшее расстояние (СИ) - Панина Валерия - Страница 30

   - То-то твой извелся, - подначила Злата. - А я жалела, свадьба без драки - деньги на ветер.

   - Какая драка? - повернулась я к ней. - Ты про что, Злата?

   - Я думаю, как бы сейчас махаловка не началась, как в каком-нибудь вестерне. Или, скорее, в клубе сельском - местные против приезжих. Романтика!

   - Да ну, - отмахнулась я. - Все взрослые трезвые люди, офицеры.

   - Как скажешь, - тонко улыбнулась Уфимцева. - Как скажешь.

   Я была права, не подрались. Так, вышли, поговорили. Я тоже сходила, подслушала. Как водится, ничего хорошего про себя не услышала!

   Норильск встретил нас огнями. Для города, в котором полярная ночь, было очень светло, и очень красиво. Вполне московский размах праздничной иллюминации. Встречали нас отцы. Папа сграбастал, стиснул. Игорь с отцом обнялись.

   - Милка! Долго же вы! Здоров, Игорь, - отставил меня, пожал тому руку.

   - Здравствуйте, Вадим Олегович, - вежливо поздоровалась.

   - Здравствуй, Люда. С приездом.

   - Холодно тут у вас, - я поежилась.

   - Да ты что? - удивился Игорев отец. - Тридцати пяти даже нет.

   - Хорошо, - согласилась я. В смысле, хорошо, что не пятьдесят, к примеру.

   У старших Серебро, Игорь мне давно рассказывал, хорошая трехкомнатная квартира в центре, но вместить всю нашу компанию, восемь взрослых и троих детей, не могла, конечно.

   Поэтому мы поехали, как сказал Вадим Олегович, 'на дачу', на озеро. Дача - это два дома, соединенных между собой крытой верандой. В одном, побольше, жили мама с папой с детьми и внуками, в другом - родители Игоря и мы, разумеется. Мне, конечно, скандал устроить - на раз, а смысл? У людей праздник - дети приехали после долгой разлуки. Ирина Георгиевна так плакала, бедная, так сына обнимала. Он стоял, гладил ее по спине, приговаривая:

   - Мама, что ты? Не плачь. Все хорошо. Я вернулся. Ну, мам...

   Она с трудом успокоилась, погладила его по плечу, отпустила.

   - Люда, здравствуй, дочка! Прости, расклеилась совсем, - обняла меня, поцеловала. - Приехали наконец, погостите. Мы вас ждали, ждали...

   Подоспела и Света, кинулась обниматься, тоже заревела. Закрылись на кухне, поплакали, потом Ирина Георгиевна достала графин с настойкой, сказала 'от нервов', и крохотные рюмки. Уселись на кухне, быстренько накрыли стол, пили по глотку, ели - в основном я, плакали, смеялись. Маленькая Мила уснула на узком диване, обложенная подушками, мужчины, вроде, в баню ушли, мальчишки, похватав подарки, умчались звонить друзьям, хвастаться 'настоящими метеоритами', и есть 'космическую еду'. А еще я им заказала форменные комбинезоны отряда космонавтов, точь-в-точь, как наши, и привезла всякие сувениры с атрибутикой - пусть дарят.

   - Лютик, - мы сидели, обнимались со Светкой. Успокоившиеся мамы тихо переговаривались. - Это страшная тайна!

   - Рассказывай, - я прижалась крепче. - Я так люблю страшные тайны!

   - Только ты не признавайся, что я проговорилась, - страшным же шепотом сообщила мне сестра. - Игорь собирается сделать тебе предложение за столом, под бой курантов!

   - Откуда ты знаешь? - опешила я. - Мы же только-только прилетели! Вы его и не видели толком.

   - Так он своим сказал, еще недели две назад, а тетя Ира нам.

   - Светик! - у меня в глазах цветные круги пошли. - Передай этому гиганту креативной мысли, что если он только попробует, у меня будет судимость за тяжкие телесные!

   Полевая почта сработала быстрее электронной. К тому времени, как мы, часам к двум ночи, разошлись спать, Игорь уже имел вид осведомленный и бледный.

   - Мила, я перестал тебя понимать. Ты сама заговорила о нашем будущем, а теперь?

   Я яростно снимала джинсы, толстовку, стаскивала теплые носки. Достала банный халат, натянула, начала застегивать молнию, никак не попадая в бегунок.

   - Мила, что ты молчишь?

   - Разговаривать не хочу, неужели не понятно? - я застегнула все-таки молнию, нашарила тапки.

   - Ты ведешь себя, как... как...

   - Как больная? Ну так я больная и есть, ты забыл?

   - Как незнакомая склочная баба.

   Его спасло то, что ночь и родители на первом этаже спят. И тяжелых предметов под рукой не оказалось. А так бы заорала и подралась - или что там склочные бабы делают? Мысленно хлопнула дверью, тихо спустилась по лестнице, пошла в баню узким холодным коридорчиком. Добежала, в раздевалке повесила халат, бросила в корзину белье. Голову мыть завтра буду, а то сушиться до утра придется.

   В бане было не жарко, еще бы - топили часов двенадцать назад, да мужики парились, потом детей отмывали, женщины по очереди мылись, я последняя осталась. Посмотрела - ни крючка, не задвижки. Жаль, придет ведь, ... оратор.

   Пришел. Я сидела на скамейке и терлась жесткой мочалкой. Сел за спиной, попытался мочалку отнять. Как же! О, кстати, тут же скандалить можно!

   - Мила, пожалуйста, давай поговорим, - осторожно обнял, начал целовать плечи, руки, спину.

   - Ладно, давай поговорим, - я плюхнула мочалку, спихнула таз на пол, повернулась, шлепнула его по рукам.

   - Мила, мы, мужчины, по-другому устроены, наверное. По крайней мере, я. Не понимаю, зачем говорить об очевидных вещах?

   - Может быть, эти вещи для меня не очевидны? Я что, похожа на жену, которая пять раз на дню спрашивает: 'Ты меня любишь?'

   - Хорошо, я тебя люблю. Так лучше?

   - Нет, не лучше, - у меня губы задрожали. - Зачем? Зачем? Я чувствую себя попрошайкой вокзальной...

   - Мила, ты не плачь только, - теперь он испугался. - Не умею я! Никогда никому не говорил.

   - Говорил, - всхлипнула я. - Наверняка.

   - Никогда, - поклялся он.

   - А как же: 'Мамочка, я тебя люблю'? Неужели даже в детсаду не говорил?

   - Наверное, - он улыбнулся. - Не помню. И маме давно не говорил.

   - Вот и скажи завтра. Она на тебя надышаться не может, а ты ей за весь вечер два слова не сказал.

   - Мила, давай я на тебе потренируюсь? Я тебя люблю.

   - Игорь, знаешь, а я говорила, что люблю, - он дернулся. - Подожди. Говорила, а сама не любила. Тебя люблю, а никогда не говорила. Вот тебя ругаю, а самой как трудно сказать... Я тебя люблю... Люблю...

   Потом мы перестали разговаривать о любви, а начали ею заниматься.

   - Мила, я очень хочу, что бы мы были вместе. Мне кажется, нам было хорошо, разве нет?

   - Хорошо, - я покряхтела. Всю попу на жестком отлежала, а в спальню идти не хочется. Спугнуть боюсь... - А чего тогда?

   - Боюсь. Вдруг тебе надоест? Мила, я привык к тому, что на первом месте у меня работа. И, наверное... Нет, точно, так будет всегда. Если будет возможность, еще раз полечу. Да хоть на орбиту, неважно. Да и на Земле... Не будет у меня никогда нормированного графика, рабочего дня с восьми до пяти. И цветы я тебе дарил только по поводу, и в театр не приглашал...

   - И в кино...

   - Вот видишь. Мила, со мной очень трудно. Если ты согласишься за меня выйти, а потом, через год, через пять - надоест? Развод, детей делить?

   - А кто вам сказал, дорогой товарищ, что у меня нет и не будет своей собственной жизни? У меня есть профессия, и, возможно, будет еще одна. Я работаю десять лет, и тоже, знаешь ли, не от сих до сих. Я хочу детей, но никогда не буду домохозяйкой, которая ждет мужа и сорок раз в день пыль вытирает, а потом жалуется, что ей скучно и быт заел.

   - Значит, решили?

   - Что решили?

   - Что женимся?

   - А спросить?

   - Обязательно?

   - Желательно.

   - И на колено вставать?

   - Ага. Люблю посмеяться.

   Он слез с полки, встал на одно колено и совершенно серьезно спросил:

   - Мила, ты станешь моей женой?

   - А кольцо? - давясь от смеха, спросила я. - Кольца нету?