Солнце Ирия (СИ) - Егер Ольга Александровна - Страница 31

А дальше… Элишка слышала, как Анастасия Алексеевна кричит на мужа, попрекает его любовницей, которую притащил в дом, и не стыдится своего греха! И, что ее он тем самым обидел. И, что у девки сей, шалой, ни капли совести нет! И, что стоило бы ее пороть, а потом выбросить на пороге более подходящего для такой проходимки заведения…

Элишка понимала… Нет, скорее чувствовала, что все эти обидные слова о ней. И теперь вспомнился ей разговор с Аннуткой, а потом и с Борисом Васильевичем, который объяснял, кто такой любовник. Оказывается, не такой уж это и хороший человек — тот, кто больно другим делает, кто семьи разбивает и заставляет мучиться. Вот и Элишка сейчас тоже — плохая. Из-за нее страдает Настасья Алексеевна. А Элишка… «Дрянь!», как выразилась та бедная женщина.

Оттого захотелось плакать и бежать прочь.

Не выбирала она для себя такой судьбы. И уйти бы, сбежать от этого позора рада. Да только некуда, разве что и правда — в то присловутое «подходящее заведение». Только ведь Элишка даже не понимала, почему оно «подходящее», где находится, чем там занимаются. А вот, что поступает дурно — сознавала. И по всей видимости, это дурно началось с момента ее рождения… Мигом воскресли в памяти счастливые дни в отцовском доме, светлые лица родных… А вслед за счастливыми воспоминаниями, не позабыла отозваться и яростная боль потери.

Жалость к себе пришлось придушить в собственном сердце. Ведь в соседней комнате крики родителей поддержал и малыш, забытый отцом, матерью, няньками. Он самозабвенно вопил в колыбели, оставшись совсем один, призывал на помощь хоть кого-то, кто смог бы защитить его от пустоты и одиночества.

— И куда только нянька подевалась? — заглянула к нему Элишка, утирая собственные слезы рукавом.

Ребеночек лежал на мягких подушках, дергал пухлыми ножками и ручками, выбравшись из пеленок. Щеки малыша покраснели, голос уж совсем охрип. А няньки нигде не было.

— Тебе тоже грустно? — заговорила Элишка, покачивая кроватку.

Мальчик прислушался к ее голосу, распахнул пошире маленькие глазки, и будто бы признал девушку. Смолк. Да и Элишке показался он до боли знакомым.

— Не печалься. Все пройдет. Завтра солнышко взойдет…

Элишка подняла его на руки и прижала к себе. Он был теплым, тяжелым и беззащитным. Кажется, раньше ей не приходилось возиться с такими маленькими людьми. Но это было приятно. Сразу появилось чувство собственной важности, словно ты необходим кому-то, и только ты являешься чьей-то защитой, стеной, ограждающей от бед и ненастий.

Элишка улыбнулась ребенку, а он ей. И все тревоги девушки улетучились.

— Вот видишь! Нет ничего страшного. Я побуду с тобой! — пообещала девушка, и запела, как когда-то для владаря, чтобы прогнать его тревоги:

Прохаживаясь по комнате туда и обратно, Элишка остановилась. Посмотрела на ребенка в собственных руках, так доверчиво прислонившего тяжелую головушку к ее плечу. Он сладко спал. Ни тени обид и горя не опускались на его безмятежное личико.

— Вот и славно, — сказала она, осторожно укладывая в постельку малыша, и укрывая одеяльцем. — Спи, мой хороший. Ты вырастишь хорошим, смелым…

Она вдруг осеклась, внимательно присматриваясь к малышу и гадая, могла ли судьба так причудливо сплести их жизни, и может ли этот несчастный малыш быть…

— Сережа? — спросила она, будто ребенок мог вот так запросто открыть глазки и признать ее — свою сестренку младшую…

— Дмитрием его звать. Твой голос успокаивает… И не только его! — раздалось от неприкрытой двери, испугав девушку. Она обернулась, встретившись взглядом с Ильей. Он стоял, опираясь плечом о дверной косяк, и внимательно следил за Элишкой.

— Няни тут не было и я вошла… — сбивчиво объясняла она, смущаясь под пристальным взглядом. — Почему его к маме не приносят?

Илья протянул руку, призывая ее подойти, а, взяв ее маленькие пальчики и сжав в своей широкой ладони, вывел в коридор, на ходу объясняясь:

— Никто толком не знает, чем она больна. Несколько лекарей осмотрели, но сказали лишь, что это послеродовое, что все пройдет со временем. Однако ж, с каждым днем ей все хуже. Если же принести Димку… Вдруг, он тоже заболеет. И что тогда? Дети даже простуду с трудом переносят.

— Но ей бы стало легче. — Подумалось Элишке. — Хотя… Не хотелось бы, чтобы такой малыш мучился.

Илья остановился, поцеловав ее руку.

— Моя жалостливая! — усмехнулся он, поймал взгляд девушки, и осторожно потянул к себе. Элишка даже подалась. По необъяснимой причине, она доверяла ему — незнакомому, странному.

Но тут на нижнюю ступень лестницы ступила одна из служанок, с полной корзиной уже сухого белья. Сперва она глядела под ноги. А когда подняла глаза, Илья сразу же отстранился. Да нахмурился. Служанка же, женщина крупная, румяная, с любопытством осмотрела их. Хихикнула и поторопилась к госпоже.

— Нужно быть осторожнее… — покачал головой, недовольный чем-то мужчина, стоило только служанке удалиться. — Теперь пересуды пойдут!

И пересуды не просто пошли, а полились, что грязная вода из ведра.

— … А они стоят на лестнице, милуются. Меня заприметили, и сразу — лица каменные, разве что присвистывать не стали, дескать, случайно тут столкнулись. — Хохотала та самая румяная женщина, сидя на кухне, и помогая поварихе начищать картошку.

— С кузиной своей жены! — покачала головой повариха.

Девки, сидевшие при них, и тоже помогавшие с заготовками на день грядущий, слушали, раскрыв рты. Иногда кивали и поддакивали. Вносили свою лепту в эту историю, допридумывали. Наутро в коридорах, в каждом уголке, уже будет рассказана иная, более равернутая версия любовного романа, и каждая служанка будет твердить, что лично видела, как хозяин тискал любовницу чуть ли не на глазах законной супруги, девка хохотала, злорадствуя, а хозяйка плакала и просила не мучить ее.

— Да какая она кузина! — всплеснула руками прачка. — Думаешь, благородных дам привозят вот так: на одном коне со встречающим, так еще без всего полагающегося барахла? Она ж приехала без сундуков, без служанок.

— Ага, ага! — зловещим шепотком поддержала ее рыжая девка. — А я слышала, как хозяин с хозяйкой из-за нее ссорились! Как кричали! Она ее шалой обозвала! Дрянью!

Дверь в кухню резко распахнулась. Звук получился настолько громкий и устрашающий, что Элишка в своем закуточке, в углу у печи, дрогнула. А как подпрыгнули на своих местах женщины!

— Сплетни готовите? — уточнил хозяин. — Как бы завтра самим не пришлось ими питаться…

И уточнил где именно будет проходить трапеза (в чулане, а может и в темной), если пустоголовые бабы, рты свои, черные, не закроют! Бабам это не понравилось (хоть они мигом и подсчитали, что чуланов на всех не хватит), так что предпочли помалкивать, пока хозяин кричит, да батогом размахивает.

Даже позже в такие моменты Илья казался Элишке страшным. Потому она говорила с ним тихо, кротко опустив голову. Сейчас же, тихонько покинула кухню, спряталась в своей комнате, стараясь унять дрожь.

— Теперь я понимаю, почему люди Ирий раем называют. — Вздохнула она, протянув Оре, сидящему на подставке около окошка, пойманную в мышеловке мышь. — Но даже из этого кошмара мне больше некуда пойти… Разве только в… смерть.

Она всхлипнула. Ора склонил голову на бок и что-то проворковал утешительное, а может винил девушку в излишней плаксивости, которая никогда не приводит ни к чему хорошему.

— Ты прав… — утерла лицо от слез девушка. — Если я буду полезной здесь, то меня больше не выгонят.

До нее еще долго доносились крики, обещания высечь кого-то. И когда шум, наконец, прекратился, и свет везде погас, а слуги разбрелись по своим комнатам, Элишку сморил сон. И в том сне она отчаянно пыталась догнать владаря… Да только она бежала по земле, где под ноги все время то кочка попадется, то камень, то коряга, то ямка… Черная птица-владарь летел себе в ясном небе, и даже головы не поворачивал. Как бы Элишка ни кричала, а он так ее и не услышал.