Солнце Ирия (СИ) - Егер Ольга Александровна - Страница 8

— Ага, ага! — от чего-то не поверил сокол. — А мне сдается, что ты просто не хочешь, чтобы она в один прекрасный день взяла да и улетела, как ее мать!

— Ты бы, слетал на собрание, Бориска. Узнал бы о чем птицы говорят. — Отослал докучливого помощника владарь. — Глядишь, меньше размышлять будешь, пока при деле!

— Не дождешься! — бросил на прощание Бориска, исполняя веление.

С того дня Элишка вместе с Пелагей ловили голубей, готовили для них гнезда из свежих, душистых трав и цветов (Элишка лично собирала вместе с Аннуткой и Орой), и усаживали на полочки. В этой работе не было ничего сложного. Наоборот, Пелагея уже не так скучала, да и ребенку нашли занятие. А после всех трудов нянюшка и ее помощница садились пить травяной чай за круглым столом в центре хранилища, и вели задушевные беседы: Элиша рассказывала о маме, о папе, о бабушке Радмиле, племянниках и братике — Сереже; о том, как впервые увидела Бориса Васильевича и очень его испугалась. Пелагея внимательно слушала, смеялась вместе с девочкой, и пыталась утешить, когда Элишка внезапно вспоминала, как оказалась в Ирие.

А вечером, когда нянюшка садилась за пряжу, малышка поднималась к себе, ложилась в постельку, укутывалась в одеяло, сшитое из цветных лоскутков. Но уснуть не могла. Сон будто нарочно обходил ее стороной. Тогда Элишка долго ворочалась с бока на бок. Без колыбельной сны не торопились прийти. Петь самой себе было немного странно, потому Элишка пробиралась в покои владаря. Обычно он сидел в кресле или за столом: перебирал красивые разноцветные камешки или что-то читал. Девочка присаживалась рядом в кресле или же засыпала в его постели, просто наблюдая за ним. А иногда усыпляла и самого владаря, напевая ему колыбельные.

Правда, утром ее непременно безжалостно будил Борис Васильевич.

— Что ж ты за создание такое тупо-умное! — ворчал он, отчитывая Элишку.

— Чё это вы не определитесь: тупое или умное я создание! — улепетывала от него девочка, прячась от воспитателя.

— Клюнуть тебя, что ли, в темечко, чтобы поняла? — прицеливался сокол. — Мальчики и девочки должны спать отдельно!

— Почему? — не понимала Элишка.

Сокол вдруг проглотил дальнейшие высказывания в адрес ребенка.

— Ну, потому что устроены по-разному! — выпалил он, не сумев толком разъяснить, в чем те отличия заключаются. — Тебе рано про то знать! Вот вырастишь, я тебе все объясню!

Ждать Элишка того времени не собиралась. И однажды, когда владарь спал в полной уверенности, что его не побеспокоят (три дня ему попросту не мешали высыпаться, да и заверили, мол, дитя тревожить более не станет — наивные!), Элиша пробралась в его покои. Вещи повелителя были аккуратно сложены на спинке кресла, а сам он спал, видимо, нагой.

Девочка отдернула одеяло. Посмотрела. Сравнила.

— Ну и не такие разные… Просто у него руки, ноги длиннее… И вообще, какая-то лишняя штучка есть!

Вернув одеяло на место, она вернулась к себе в комнатку, убежденная, что с владарем что-то не так…

Долгие дни Элишка присматривала за спящими душами, с нетерпением ожидая того дня, когда они, наконец, проклюнутся сквозь скорлупу и вылетят на свободу. Ей было крайне любопытно, какие существа появятся на свет.

Одно яичко никак не шло из ее головы. И стоило только девочке войти в комнатку, как ее просто таки тянуло к нему. Подойдя, она оглядывалась на Пелагею, и когда та не видела — водила ручкой по гладкой светящейся оболочке.

— Спи, маленький! Надеюсь, тебе снятся сладкие сны. А если и не снятся, то я расскажу тебе сказку! Жили-были в далеком краю…

Пелагея, занятая свои делами — а она частенько садилась за прялку — и сама прислушивалась, диву даваясь: какие интересные истории придумывает девочка. Вскоре она стала самым преданным слушателем маленькой сказительницы.

— Что ты прядешь? — спросила как-то Элишка, присев рядом в кресло, когда сказка закончилась.

Нити у Пелагеи были сплошь разные и необычные: серые, голубые, золотистые и серебряные, и другие. Она не пыталась создать из них какой-то красивый узор. Да и вязала нянюшка не носочки, не платочки, а какие-то странные веревочки.

— Судьбы вяжу, выплетаю! — улыбнулась Пелагея. — Каждая нить — богатство, упорство, удача, счастье, любовь, беды, голод, ненависть… Каждый цвет, что-то да значит…

— И мамину плела? — в лоб спросила малышка.

Нянюшка, вдруг остановилась. Горько и грустно ей сделалось.

— Плела. — Призналась она, и до того, как девочка сильно разобиделась на нее, объяснила: — Не я выбираю нити. Они сами мне в ладонь попадают. Как бы мне ни хотелось сплести славную судьбу, гладкую, чистую да ровную — все никак не получается.

Но Элишка уже затаила грусть, и объяснения не помогли от нее избавиться.

— Так не берись, если не получается! — нахмурившись, словно тучка, сказала девочка и ушла от мастерицы не умеющей плести достойные и счастливые судьбы.

Ушла, чтобы позднее, когда нянюшка отправится спать, вернуться и самостоятельно взяться за пряжу…

— И что за что отвечает? — задумалась девочка, стоя над корзинкой с клубками.

— Ненависть, зависть и несчастья? Больше вы никому не достанетесь! — решила она, выбрала все темные и серые нитки из корзины, да и выкинула их из окна. Посмотрела, как те идут на дно, опускаясь медленно в прозрачной воде.

— А это, наверное, богатство! — Потянула она за кончик золотой нити. — Сейчас мы сплетем тебе счастье! — пообещала Элишка тому самому яичку, которое выделяла из прочих, и принялась сплетать золотые нити с серебряными… и всеми яркими, которые только ей попались на глаза, считая, что чем ярче плетение, тем слаще и веселее жизнь сложится у будущего птенчика.

Только уже через пару минут пришла в такую ярость! Подлые нити не вязались в узелки и косички. Они рвались, путались, образуя дикий несуразный новый клубок. И чем больше Элишка пыталась его распутать, тем больше злилась, в итоге впала в такое отчаяние, что выть захотелось! Собственно, она и завыла, заревела во весь голос, надрывно и отчаянно, горько и тревожно, ненавидя клубки и собственные ручонки, которые не смогли сделать ничего полезного.

Девочка так громко плакала и кричала, что совсем не заметила, как задрожали стены, и полочки, прикрепленные к ним; как яйца в гнездах засветились тревожным желтоватым светом, и из них то же стали доноситься рёв и детский плач. А еще яйца опасно зашатались, норовя упасть на пол и разбиться.

— Прекрати! — приказ, внезапно появившегося в хранилище владаря и впрямь имел удивительно молниеносный эффект, утихомирив и стены, и крикливых созданий. Правда, замолчать Элишку заставил скорее страх, а не повеление. Она даже язык чуть не прикусила от неожиданности.

— Элиша! — за повелителем птичьего рая вовремя подоспела и нянюшка. — Что случилось?

— Лучше спросить: что происходит??? — сердился владарь Квад, вырвав из рук ребенка клубок спутанных нитей. — Что ты натворила?

— Ничего. — Испугано отпиралась девочка, но понимание, что ее застали на горячем, пришло очень быстро. — Я хотела сплести судьбу… — протянула она, вот-вот готовая к новому этапу истерики. И хуже всего то, что детские души в любой момент были готовы проявить солидарность, всласть накричаться со своей подружкой.

— Никто, кроме Пелагеи не может этого делать! Это ее работа! — сцедил Квад, и больно схватил малышку чуть выше локтя. Встряхнул, и насильно выволок из хранилища, чтобы более не возникало бунта.

— Квад! — кричала ему в след нянюшка. — Квад!

Но повелитель не останавливался — он быстро шел по коридору, свернул к лестнице и поднимался по ступенькам наверх, не отпуская хнычущего ребенка от себя. Отпустив девочку лишь в своих покоях, он заметался из стороны в сторону, когда Элишка упала на пол, села, поревывая и следя за владарем.

— Никогда больше не делай такого! — тихим и одновременно громким голосом, отчитывал ее Квад. — Твое поведение бесконтрольно. Ты причиняешь слишком много неудобств. Сеешь хаос! Устраиваешь неприятности там, где быть их не должно! Игры с нитями судеб — это верх наглости, самонадеянности и… и… глупости!