Дракула против Гитлера (ЛП) - Дункан Патрик Шейн - Страница 3

Отыскать то место, где мы в последний раз вступили в бой с Вампиром и победили его, оказалось довольно просто. Это место ярчайшим образом отпечаталось у меня в памяти, как серебряная фотолитография. Мы ехали по неровной ухабистой дороге, ибо эта дорога была очень старой и совершенно неухоженной.

Ящик, в котором находилось тело нашего Врага-Носферату, был сброшен в реку, и мне оставалось лишь проехать вдоль реки по ее течению несколько сотен метров.

Наконец, я заметил его, он застрял в скоплении речного мусора, прибитого водой к берегу. Ящик оказался зажат в мощных корнях деревьев, его крепко сжимали их когтистые ветви.

Один из моих людей залез в воду и стал пробираться сквозь стремительные водовороты с веревкой, привязанной к поясу для безопасности. Товарищи его страховали, держа ее за другой конец, пока он двигался вперед, пробираясь против сильного течения, однако он все же сумел привязать к ящику другую веревку.

Нам всем впятером пришлось вытаскивать ящик из воды и поднимать его на грязный берег. Когда эти дюжие мужики увидели, что находилось внутри, они отступили, испугавшись, как девица, увидевшая змею в розовом саду. Даже лошади громко заржали и стали вырываться из привязей, пока я не успокоил животных. Когда они почувствовали на себе мои руки, они стали тише, словно обрадовавшись, они стали лизать мне руки и на некоторое время замолчали.

Я отошел от успокоившихся животных и осмотрел состояние трупа. Никаких следов разложения, часто обнаруживаемого при нахождении тела в воде, не было, однако это не являлось чем-то удивительным, так как погода была довольно холодной, и из-за этого ледяная вода, скорее всего, сыграла роль охлаждающего морозильного консерванта. Что удивительно, и вообще-то это было самое поразительное, это то, что рана на горле Вампира наполовину зажила. Несмотря на глубокую резаную рану, нанесенную Харкером кинжалом кукри [огромным кривым непальским ножом], она затянулась, и образовалась новая ткань. Мне следовало воспринять это в качестве серьезного предупреждения.

Еще одна рана была нанесена большим охотничьим ножом-финкой покойного Квинси Морриса. Этот кинжал, длиной почти равный римскому короткому мечу, был воткнут в грудь Вампира с такой силой, что это Существо было буквально пригвождено ко дну ящика и поэтому было очень похоже теперь на насаженное на булавку насекомое.

Мы обнаружили это при переносе тела в гроб. Я принял решение оставить эту финку на месте, предположив, что именно это обстоятельство и стало причиной гибели Твари. И предположил это по ошибке, о чем позже и пожалел.

Когда мы погрузили гроб в фургон, подул холодный ветер, и нас накрыла метель. Лошади тронулись, и я бросил последний мрачный взгляд на это место, отдав дань памяти нашему соратнику, храброму Квинси Моррису. Хмурые безрадостные облака над головой были совсем под стать моему мрачному настроению духа.

Оттепель с дождем со вчерашней ночи превратили дороги в грязную трясину, а теперь похолодание заморозило эту грязь, превратив ее в разбухшую зубчатую стену, самую труднопроходимую. Наши колеса отскакивали, нас трясло, и фургон бросало из стороны в сторону, как суденышко в бурном море. Он стал двигаться очень медленно, и это еще мягко сказано. В лицо нам дул неприятный ветер. Тем двоим, которые ехали впереди вместе со мной, вероятно, захотелось теперь оказаться внутри фургона на соломе.

Чем дальше мы ехали, тем дорога становилась все более неровной и трудной, и мы продвигались вперед медленнее, чем мне хотелось. Мое беспокойство стало усиливаться с наступлением ночи, когда и без того тусклый свет из-под нависшего свода темных, как синяки, облаков к этому времени ослаб еще больше. Я знал, что ночь являлась царством Вампира, и хотя в данный момент он, казалось, был бессилен, в душу мою вселился глубокий, какой-то первобытно-доисторический страх.

Мы ехали по безлюдной местности, мимо редких крошечных домиков с небольшими возделанными участками, с которых теперь был уже убран весь осенний урожай, мимо фруктовых садов, деревья которых были лишены листьев. Эти небольшие крестьянские хозяйства чаще всего были обнесены стенами из камней, собранными с полей, и эти стены, пока мы ехали, окружали, а иногда и зажимали нас со всех сторон.

Дорога стала еще хуже, толчки — еще более жестокими, до такой степени, что нас не раз чуть ли не сбрасывало с наших сидений. Иногда я слышал ругательства изнутри фургона, когда сидевших там мужиков бросало из стороны в сторону. Несмотря на угрозу быть застигнутыми темной ночью, я был вынужден приказать своему кучеру снизить скорость и не гнать лошадей, пока мы не потеряли колесо и не сломали ось.

Внезапно, словно кто-то выключил газовый рожок, наступила ночь.

Не знаю, может кто-то из мужиков внутри фургона — из врожденного любопытства, или надеясь выкрасть нож-финку — вскрыл гроб Вампира и вытащил его из трупа, или же, возможно, постоянная тряска и броски фургона из стороны в сторону попросту ослабили, а затем и вытеснили этот кинжал из тела. В любом случае, для нас первым признаком того, что что-то пошло не так, стал резкий вскрик изнутри фургона, за которым последовали оттуда же звуки какой-то тревожной возни, стуков, ударов, вполне способные соперничать с грохотом и смятением снаружи фургона.

Раздался еще один ужасный крик, на сей раз он был отчетливее и громче, когда вдруг открылась задняя дверь фургона, и из этой двери вылетел человек. Это был один из нанятых мной мужиков. Он упал на дорогу позади нас, и его тело, безвольно на нее рухнув, покатилось по ней знакомым образом — так, как могут это делать только трупы. Из открытой двери послышались новые крики и звуки драки и возни, а затем еще один выкрик, словно вырвавшийся из глубин ада, но этот вопль вдруг резко оборвался посередине, после чего очень быстро появилось тело и второго мужика, явно тоже выброшенное из открытых задних дверей повозки.

В падении этого тела было нечто необычное, но тогда у меня не было времени над этим размышлять. Двое других нанятых мною работников в ужасе посмотрели на меня.

Затем над крышей фургона, чуть выше открытой задней двери, появилась рука. Мы все, обернувшись, вытянули шеи и увидели, как вслед за ней появилось и стало видно лицо, поднявшееся, словно бледная луна над темным горизонтом.

Это был Вампир. Его красные глаза горели, как угли; таким же алым цветом был измазан и его рот. Его улыбка была порочно-развратной, а отвратительные, жуткие клыки ярко блестели.

Двое сидевших по обе стороны от меня крестьян, так бравировавших своей храбростью и брутальным бахвальством, когда я их нанимал, побледнели и выпрыгнули с повозки, едва увидев Нежить. Я их в этом не виню. Мое первое инстинктивное желание было таким же.

Но я почувствовал свой долг перед Моррисом и леди Миной, вспомнив о том, как храбро они действовали в трудную, решающую минуту, и поэтому я опустился на сиденье, вновь взяв в руки поводья, чтобы вернуть себе управление лошадьми, пока они не сбросили нас со скал или не врезались в одну из этих каменных стен.

Вампир поднялся на крышу повозки. Он держал что-то в левой руке. Я не мог разобрать, что это, потому что сумрак и внезапно надвинувшийся полог нависших над головой деревьев погрузили все вокруг меня в полнейший полумрак. Он бросил этим предметом в меня. Он ударился мне в грудь, и я инстинктивно выпустил поводья, чтобы поймать этот предмет, прижав его себе к груди. Когда стало снова чуть светлее, я увидел, что прижимаю к груди изуродованную голову одного из нанятых мною людей. Должен признаться, что даже при всем своем опыте работы за секционным столом над вскрытыми телами и при всем моем знакомстве с анатомией человека, я был на мгновение парализован этим ужасом.

Я быстро выбросил это отвратительное зрелище в ночную тьму и, выйдя из ступора, вовремя опомнился, потому что увидел, как Вампир с легкостью шагает по бешено раскачивавшейся крыше повозки, словно на прогулке по дорожке парка. Я обернулся как раз в тот момент, когда он поднял ногу и пнул меня в грудь, сбросив с повозки. Я ударился об одну из лошадей и, отскочив от нее, упал между упряжкой, ухватившись за стропы. Это был вовсе не сознательный поступок, уверяю вас, а лишь какой-то отчаянный инстинкт выживания.