Уездный город С*** (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 29

— Это как? — растерялся городовой.

— Попробуем осмотреть и обнюхать ближайший берег, вдруг да и найдём что-нибудь, — пояснил Титов. — Вчера-то с гарантией всё вытоптали, а сейчас еще рано, вдруг повезёт? Приведите, пожалуйста, собаку, хорошо? Может, след возьмёт. Подождите нас у машины.

— Это можно, — оживился Храбров. — Разрешите выполнять?

— Идите, только не задерживайтесь.

Городовой с радостью воспользовался благовидным предлогом удрать и не слушать флейту вещевички, и над телом покойницы осталось трое. Только теперь Натан сообразил, что малость оплошал со своим поручением: раз судебный один, кто-то должен помочь ему с носилками, и теперь, кроме поручика, некому, а ведь и Брамс ещё перенести на сухое надо! Но после махнул рукой: два раза сходит, невелика беда.

Сегодня рядом с телом было еще жутче, чем в прошлый раз. Вроде всё знакомо и понятно, ожидаемо и не должно так сильно задевать, но первый стон флейты заставил мужчин дёрнуться. Время близилось к пяти утра, город ещё только просыпался, и здесь, у стрелки, было особенно тихо и пусто. Закрываешь глаза и словно не близ сердца богатой губернии стоишь, а где-то в диких краях, где человеческого голоса и не слыхивали никогда. Только плеск реки и — надрывный, жутковатый вой какого-то хищного зверя.

И холодный, стелющийся, редкий, пахнущий болотом туман, клочьями лежащий на мокрой траве и порой трогающий людей своими призрачными лапами.

За этим всем Титову неотвязно чуялся чей-то пристальный недобрый взгляд, наблюдавший за ними. Ладно бы с берега, мало ли зевак, но ощущение было такое, словно глядят со стороны притока, притом очень близко. Но воду не тревожила ни одна лодка, и сколько ни всматривался поручик в заросли на противоположной стороне, поймать этот странный взгляд так и не сумел, и в конце концов списал всё на общую подавленность и недовольство происходящим.

Второй труп, столь явственно похожий на первый, вызывал нехорошее ощущение тянущей пустоты где-то за грудиной. Способ, коим убийца избавился от тела, с самого начала сбивал с толку ненадёжностью и странностью, но теперь вовсе вызывал оторопь. Таинственный любовник Аглаи решил прикончить еще одну проститутку тем же способом? Зачем, если он точно знал, что тело спрятать не удалось?! Выходит, и не собирался прятать! Даже как будто наоборот, намеренно оставил на виду.

Может, между покойницами и впрямь нет никакой связи, кроме одного на двоих печального конца? Очень странного конца, который вновь возвращает к высказанной Чогошвили мысли о языческом ритуале. Может, для того и утащили вверх по притоку, чтобы на них не подумали? Или есть в городе С*** ещё какая-нибудь странная вера с жуткими обычаями, не заявляющая о себе столь явно? Или не вера, а некое тайное общество, коих в мире во все времена хватало? Этакий Ку-Клукс-Клан С-ской губернии, поставивший себе целью борьбу с блудом и избравший столь странный метод.

Или не стоит пороть горячку и делать из мухи слона, и всё это сотворил кто-то один. Насколько Титов помнил, демонстративность, отсутствие попыток спрятать жертву как раз является одним из признаков серийного убийцы. Опасного безумца, вдруг решившего… что? Убивать блудниц? Приносить странные жертвы? И можно ли вообще найти хоть какую-то логику в поступках сумасшедшего? Εсли и можно, то самому Титову это точно не по силам.

В конце концов поручик решил, что начатые за эти дни поиски сворачивать не стоит. Установить личность любовника необходимо хотя бы потому, что именно он может оказаться этим самым убийцей. Не стоит забывать, Навалову убили в доме, и убийца был явно ей знаком.

Но и ограничиваться им, конечно, не нужно. У Брамс есть своё дело, которое становится всё важнее и нужнее, а ему надо несколько расширить поле работ. Например, всё же проверить язычников, хотя бы отбить в Киевский Университет телеграмму и узнать, был ли у них такой историк — Данила Рогов, что он вообще собой представлял и что с ним сталось. И про обычаи языческие поговорить, но не с Роговым, конечно, а с местными уже историками.

Окончив свою работу, Аэлита вновь впала в задумчивость, но расспрашивать её пока Натан не стал. Осторожно перенёс через залитое водой пространство, которое за прошедшее время заметно уменьшилось и большей частью являло собой чавкающую жидкую грязь пополам с песком, а после вернулся к Филиппову, чтобы помочь с носилками.

— Филипп Андреевич, а подскажите, специалисты-мозгоправы в городе есть? — спросил он, помогая судебному уложить тело на носилки.

— Полагаете, это какой-то безумец? — легко угадал подоплёку вопроса Филиппов и философски добавил: — Как говорил один хороший доктор и мудрый человек, голова — предмет тёмный, исследованию не подлежит.

— Это значит «нет»?

— Это значит есть, куда без них, но я бы особенно на них не полагался, — пожал плечами судебный медик и скомандовал: — Поднимаем! — после чего продолжил: — А так конечно можно поговорить, на Ильинской, сто второй дом, диспансер недавно открыли, там врачи, суд обыкновенно туда обращается за экспертизой, если возникают какие-то проблемы. Ещё есть больница за городом, но довольно близко, вёрст восемь.

— Благодарю, для начала попробую всё же завернуть на Ильинскую, — отозвался Титов, припоминая расположение этой улицы. Выходило опять же сравнительно недалеко от Департамента, в той же части города.

Когда мужчины с носилками и Аэлита подошли к машинам, Храбров обнаружился уже здесь. У его ног рвался с поводка небольшой рыжий кобелёк — дворняга с отметившимся в родословной спаниелем. Кудлатый, взъерошенный, он радостно улыбался во всю пасть, вывалив розовый язык и шумно дыша, и столь отчаянно мотал хвостом, что его заносило.

Пока мужчины грузили тело, Брамс радостно бросилась знакомиться с псом — животных вещевичка очень любила. Довольны в итоге оказались почти все: и Аэлита, со смехом треплющая вислые собачьи уши и чешущая жёсткую шерсть, и пёс со звучным именем Штык, вдохновенно вылизавший девушке лицо и руки, и даже гордый своей полезностью Храбров, кажется, принимавший восторженные девичьи восклицания «Ай, какой ты красивый!» и «Ой, какой умный!» на свой счёт.

Даже Титов первое время радовался, наблюдая за этой вознёй: искренне смеющаяся, совершенно счастливая Аэлита была невозможно хороша и вызывала невольную улыбку своим детским восторгом. Но его радость кончилась в тот момент, когда Брамс распрямилась, чтобы вместе с городовым и освободившимся поручиком проследовать вдоль берега: борта и длинные девушке рукава белого кителя пестрели клоками рыжей шерсти и были щедро вымазаны грязью с собачьих лап и даже, кажется, слюной.

От замечаний по поводу подобного пренебрежения Натан удержался одной только силой привычки: не приучен он был ругаться при женщинах, даже столь безалаберных.

— Куда теперь, вашбродь? — бодро осведомился Храбров.

— Пойдём вон туда, к берегу, — Титов махнул свободной рукой вверх по течению притока; в другой он сжимал оторванную от подола покойницы тряпицу, в которой была завёрнута свеча и срезанная с рук бечёвка — самая сухая часть утопленницы. — Пройдём от моста до мыса вдоль реки, может, и унюхаем что?

— А что только от моста? — удивился городовой.

— Столкнули бы тело раньше — его бы или раньше прибило, или вовсе унесло, — пояснил поручик и протянул городовому тряпицу: — Вот, держите. Ваш пёс — вам и карты в руки.

Ефрейтор взбодрился, даже как будто подтянулся и помолодел. Спустил Штыка с поводка, и, пока осторожно разматывал тряпицу, пёс успел по нескольку раз обежать людей, обнюхать их ботинки и пару раз задрать лапу на окрестные кусты.

— Штык, нюхай! Штык, ищи!

Пёс старательно обнюхал лежащие на платке предметы, поначалу ткнулся в ноги Титову, чей запах тоже был на вещах, а после помчался вперёд.

Люди шли без особой спешки, а Штык носился вокруг, то замирая и принюхиваясь, то — вновь срываясь скачками. Он, кажется, вообще не умел ходить — либо стоял, либо бежал. Если бы не китель, Натан может и теплее отнёсся бы к кобелю, собак — таких вот рабочих, умных, не чета комнатным подушкам, — он весьма уважал. Однако с ходу простить рыжему испорченную вещь не мог и потому только терпел его присутствие в силу необходимости.