Рождение богини (СИ) - Сергеева Александра - Страница 9

Явился Деснил не один. Рядом с кряжистым широкоплечим охотником семенила ведунья — самая старая и склочная бабка всех пяти Родов. При малом росте и изрядной сухости, она держала в страхе не только баб, но и мужиков. Особо все они при встрече старались избегать взгляда ее ядовито-зеленых глаз. Жалили те насмешкой и правых, и виноватых — только держись! Почище ядреных прозвищ, отвешиваемых бабкой направо и налево. И ни одно ругательство не было пустым — зрила прямо в корень. Но, пуще всего не любила Ожега баб, что машут языками направо и налево безо всякого понятия. Эти убирались с дороги старухи, едва узрев. Вождь Недимир на их жалобы — случись кому рискнуть — насмешливо советовал последить за языками. Сам же относился к ведунье с немалым почтением, выпячивая его при всяком удобном случае. Понимал хитрец, что держит Ожега баб в строгости для его же пользы. Те же из них, кто поумней, почасту бегали к ней за советами, и всяк раз оставались довольны — точностью советы ничем не отличались от прозвищ. Потому, как была Ожега самой, что ни на есть, коренной ведуньей. Такой же, как и ее покойная бабка. Тот же Ягатма, как и прочие паверы, был знатным кудесником, способным вытащить человека из-за кромки, будь на то благоволение духов. Ожега же — во что верил почитай весь народ — слышала мысли людские. А это в глазах сородичей делало ее более могущественной, чем даже сами паверы. Одно дело побаиваться духов, коих кроме них никто не видал, другое — вездесущую ведунью, что выворачивала наружу самое сокровенное из хранимого на сердце.

— Что ему нужно? — обеспокоился Рагвит, невольно упрятав за спину лук и заготовленную стрелу. — А зачем он тащит с собой эту старую гадюку?

— Тише, — шикнул на него Парвит. — Старик слышит, как рысь. Он не любит, когда поносят Ожегу. Да и с ней шутки плохи. Коли осерчает, так вывернет тебя навыворот задницей к роже — другим в памятку.

— Поганая баба, — передернуло Рагвита. — Палюд слыхал, как старуха поносила мать. Как ругала ее за то, что она легла с охотником-росомахой… — он запнулся, покосившись на старшого.

Драговит скривился, но ничего не сказал. Лишь расправил плечи и расставил ноги. Да еще и руки с сулицами опустил, открывая глазам гостей короткую охотничью парку мехом внутрь. Всяк, глядя на молодого охотника, знал: он из погибшего Рода Волка! И хотя прибился его пращур к рысям, кровь того жива в потомках. Неумолимая, грозная волчья кровь. Потому поверх парки на груди ожерелье из клыков и второе из когтей — памятка с давних времен.

— Деснил у порога Драговита, — хитро оповестил гость, с интересом разглядывая заговоренное оружие. — Не против него ли дряхлого вооружились братья?

— И помыслить такое в голову не придет, — слегка обиделся молодой хозяин, прижимая к сердцу правую руку, сложившую пред тем к ногам оружие. — Драговит рад видеть Деснила сильным и здоровым. Рад бы угостить, да только… — он запнулся, едва не завернув голову за спину на дверь. — Мужчинам в моем дому нынче не место.

— Пусти, — сухо оборвала его нетерпеливо притоптывающая Ожега.

Она без стеснения огрела хозяина по плечу своей палкой, пытаясь сдвинуть упрямца в сторону. Деснил, демонстрируя расположение и уважение, положил на другое сморщенную, но все еще крепкую руку, сжал плечо:

— Пусти ее, охотник, в свой дом. Бладе одной не сдюжить. Кабы еще молодуха…, а твоей матери помощь нужна. Ты в Ожеге не сомневайся, — потащил он парня за собой к поваленному стволу у семейного кострища. — Ягатму она, конечно, почитает. А как его не почитать — нашего-то многомудрого? Да она видала могущественного павера голозадым недомерком с вечными соплями до пояса. Потому и страха перед ним у нее не густо. А чего это у вас кострище в забросе? — он с упреком обвел глазами молодых оболтусов. — Матери еще невесть, сколько мучиться, так что: замерзнете, иль с голода помрете?

Старый вождь опустился на бревно. Парвит едва успел выдернуть из-под его задницы руки — догадался бросить меховую подстилку. Рагвит, как вторак в семье, обустраивал кострище, беспрестанно косясь в сторону селища. Но прочие гости не торопились.

— Они не пошли с нами, — задумчиво успокоил братьев старик, плотнее стягивая края верхнего скрывающего колени распашного сокуя оленьим мехом наружу. — Ягатма отказал в помощи вашей матери, потому как решил: это правильно. Так он не оскорбит духов-прародителей и не лишится их расположения. Но духи ничего не говорили про остальных. И также не поминали нашу Тихану. Видать, людям не след мешаться в то, что предопределено. Вождь Недимир остудил горячие головы. Если сюда кто и придет, так не нарушить ваш покой, а… Так, глянуть одним глазком, да хулу отместь раз и навсегда.

— А дальше? — хмуро поинтересовался Драговит. — Что станет с моей семьей, когда мать родит? Что еще порешат сородичи, особо самые озлобившиеся?

— Это, смотря по тому, что она родит, — резонно заметил Деснил.

— Чего вы все ждете?! — почти заорал Драговит. — Болотного духа?! Лешака?! Духа черной лихоманки или оборотня? Всем в этом Роду известно, с кем мать разделила ложе. Не знаю, зачем ей это было нужно — не мое это дело. Но, скажи мне, старый, разве отец этого ребенка дух или оборотень? Разве он не уважаемый первый охотник Рода Росомахи? Это обычное дитя, как я или он, — старшой кивнул в сторону присевшего неподалеку младшего третьяка.

Тот нахмурился, почувствовав, что разговор о нем, но башки не повернул. Не мелкота же, в самом деле, чтоб подпрыгивать каждый раз, когда глаза взрослых обращаются на него.

— Вот и посмотрим, — хладнокровно согласился бывший вождь. — И я буду рад первым возвестить людям: духи имели в виду все, что угодно, только не зло, что якобы родилось в вашем доме. Слухи, парень, только рождаются из плевка. А погасить их — всех вод Великой реки может не достать. Нам же сие в докуку. Роду покой нужен, почитай, поболе вашего…

Дикий вопль заставил подпрыгнуть всех четверых. Казалось, даже дом, врытый в землю на добрую половину человеческого роста, подскочил на месте. Деснил поймал за руку Драговита, изготовившегося рвануть к матери. С силой притянул парня к себе и усадил рядом:

— Неча там делать. Не срок еще.

Он достал из-за пазухи любимую кожаную баклажку с пьяной березовицей. Осторожно размотал глиняное горлышко — кожаную потертую полоску уложил на колени. Вытащил пробку и протянул драгоценный сосуд угрюмому главе семейства, коему еще и на подбородке скоблить почти нечего. Тот принял ненужный подарок, отхлебнул в меру, вернул баклажку, вытер губы. И все-то через силу, все насупившись. Сидел, нахохлившись, зыркал в сторону дома, ждал. Дождался: мать не закричала — взвыла дурным голосом. Следом закашлялась, примолкла. Дотоле едва слышный бабский рокоток Ожеги с Бладой окреп: увещевали роженицу, требовали чего-то. Отвечала ли та, нет — не слыхать. Вроде спокойно там все, а что-то тревожило, колупало в самом сердце. Ровно неверие сородичей ядом просочилось в душу и точило ее исподтишка.

— Сейчас закричит, — уверенно возвестил старый вождь. — Не все младенцы глотку дерут тотчас. Иному пообвыкнуться нужно, с силенками собраться. А все одно: завопит, как надо…

— Деснил! — раздался приглушенный стенами вскрик Блады. — Деснил! Ох, матушки мои!

Старый сорвался с места вровень с молодым, в жилище ввалился первым. Драговит, скатившись с лествицы, со всего маха врезался в спину замершего у ног Тиханы старика. Дернулся в сторону, впился глазами в то, что лежало на руках Ожеги. Бабка оторопело разглядывала крохотное тельце новорожденной девочки с непривычно большой головкой. Драговит впервые узрел такое, но не это его зацепило. Малышка невероятно спокойно возлежала в руках Ожеги и смотрела на родичей совершенно осмысленными черными глазенками. Такими ясными, пронзительными, умными, каких ни у каждого взрослого-то сыщешь. Они поочередно скользили с одного человека на другого и ровно ощупывали их. Куда там: насквозь продирались, в самую душу проникали. И каждый, на ком останавливался этот вдумчивый, расчетливый взгляд, как-то враз обессиливал, сникал. Ожега, охнув, осела — Блада едва успела перехватить девчушку. Деснил, схватившись за сердце, качнулся на Драговита. Тот, подхватив старика подмышки, оттащил его к лежанке. Старый вождь грузно свалился на нее, дыша загнанным лосем.