Схватка за Рим - Дан Феликс - Страница 50

• Предыдущая
• 50/89
• Следующая

– Не болтай мне о любви, глупый мальчишка. Из-за того, что тебе приснились алые губы и белое тело, ты толкуешь о любви? Что можешь ты знать о том, что я потерял в этой женщине, матери моего ребенка? Не раздражай меня. Я с трудом сдерживаю свою боль и отчаяние.

Гунтарис все время молчал, задумавшись.

– Я был с тобой, Витихис, на войне с гепидами. Никогда не видел я, чтобы простой человек был так благородно храбр. Я знаю, в тебе нет никакого коварства. И знаю, как глубока бывает любовь к достойной жене. И ты пожертвовал для народа своей женой? Это великая жертва.

– Брат! – вскричал Арагад. – Что ты замышляешь?

– Я думаю, что дом Вельзунгов не должен допустить, чтобы кто-либо превзошел его в благородстве. Благородное происхождение, Арагад, обязывает к благородным поступкам. Скажи мне, Витихис, только одно еще: почему ты не отказался скорее от короны, даже от жизни, чем от своей жены?

– Потому что это погубило бы наше государство. Два раза я хотел уступить корону графу Арагаду. И оба раза первые люди при моем дворе клялись, что никогда не признают его. Явилось бы три, четыре короля сразу, но Арагада они не признали бы. Тогда я отпустил свою жену. Принеси же и ты жертву, герцог Гунтарис, отказавшись от притязаний на корону.

– В домах готов не будут говорить, что крестьянин Витихис оказался благороднее, чем самый благородный из благородных. Война кончена: клянусь тебе в верности, мой король.

Гордый герцог опустился на колени перед Витихисом. Король поднял его, и они дружески обнялись.

– Брат, брат! Что ты сделал! Какой позор! – вскричал Арагад.

– То, что я сделал, делает мне честь, – спокойно ответил Гунтарис. – И чтобы мой король увидел в этой клятве не трусость, а благородный поступок, я прошу у него одной милости: Амалы и Балты оттеснили наш род с того места, на которое он имеет право среди готов.

– В этот час, – сказал Витихис, – ты снова купил это место: готы никогда не забудут, что благородство Вельзунгов предотвратило междоусобную войну в такое опасное время.

– В знак того, что ты отдаешь нам справедливость, позволь, чтобы во всякой битве Вельзунги носили боевое знамя готов, – сказал Гунтарис.

– Пусть будет по-твоему, – ответил Витихис, протягивая ему руку. – И ничья рука не понесет его с большим достоинством.

– А теперь к Матасунте! – сказал Гунтарис.

– Матасунта! – вскричал Арагад, который до сих пор стоял, точно оглушенный этим примирением. – Матасунта! Вы вовремя напомнили мне о ней! Вы можете отнять у меня корону, но не мою любовь и не долг защищать возлюбленную. Она отвергла меня, но я люблю ее. Я защищал ее перед братом, когда он хотел принудить ее стать моей. Тем более буду я защищать ее теперь, когда они хотят принудить ее стать женой врага.

Вскочив на лошадь, он помчался к ее палатке. Витихис с беспокойством смотрел ему вслед.

– Оставь, – спокойно сказал ему Гунтарис. – Раз мы соединились, лам нечего бояться. Пойдем и как предводители примирим наши войска.

И он подвел Витихиса к своему войску и потребовал, чтобы все тотчас присягнули ему. Те с радостью дали клятву.

Между тем Арагад вошел к Матасунте.

– Не сердись, княжна! На этот раз ты не имеешь права! Арагад пришел только исполнить последний долг своей любви. Беги, следуй за мной! – и он схватил ее за руку.

Матасунта выдернула свою руку и отступила назад.

– Бежать? Куда? Почему? – спросила она.

– Куда? За море! Через Альпы! Все равно. Но беги, потому что твоей свободе грозит опасность. Тебя назначили в жены другому, и если ты не бежишь, они принудят тебя выйти за него.

– Принудят? – ответила Матасунта. – Меня, внучку Теодориха? Пусть попробуют! – и она схватила кинжал, который был спрятан у нее на груди.

В эту минуту в палатку вошел Тейя, а за ним два мальчика в нарядных белых шелковых одеждах. Они несли пурпуровую подушку, прикрытую покрывалом. Тейя подошел к Матасунте и опустился перед ней на колени.

– Приветствую тебя, королева готов и Италии! – мрачно сказал он.

Она с удивлением взглянула на него. Тейя же поднялся, взял с подушки, которую несли мальчики, золотую корону и зеленую ветку руты и подал их Матасунте.

– Вот, – сказал он, – корона и венок невесте, Матасунта. Носилки ждут, садись и поезжай венчаться и короноваться. Арагад схватился за меч.

– Кто прислал тебя? – спросила Матасунта с бьющимся сердцем, все еще держась за кинжал.

– Кто, как не Витихис, король готов? – ответил Тейя. Глубоким торжеством сверкнули прекрасные глаза Матасунты. Быстро надела она корону на голову и, подняв обе руки к небу, вскричала:

– Благодарю тебя, о небо! Твои звезды не лгут, и верное сердце также. Я знала, что это будет… Идем, Тейя, я готова. Веди меня к своему и моему господину.

Они уехали.

Арагад не в состоянии был вымолвить слова от изумления. К нему подошел один из его свиты.

– Ну, что же? – спросил он. – Лошадь готова. Куда же?

– Куда? Куда? – повторил Арагад. – Остается только одна дорога – по ней я и пойду. Где теперь византийцы – и смерть?

Через неделю после этого в Равенне был большой пир в честь бракосочетания короля. Вечером Матасунта вошла в приготовленную для нее комнату.

– О, Аспа, – вскричала она, остановившись на пороге. – Как чудно, волшебно ты убрала ее! Вся в цветах! Но запах слишком уж силен.

– А ты как хороша теперь! – вскричала Аспа, любуясь ею. – Никогда, никогда не видела я тебя такой прекрасной. Ты точно богиня любви. Матасунта взглянула в зеркало и увидела, что Аспа права.

– Уйди, Аспа, я должна остаться одна с моими мыслями. Невольница повиновалась, Матасунта подошла к окну и открыла его.

– О, как чудно исполнилось мое предчувствие! Как некогда он осушил слезы девочки, привел ее, безнадежную, в дом, так и теперь он утишит все мой страдания. Во все эти одинокие годы, последние месяцы, полные опасности, внутренний голос громко говорил мне: «Это будет, будет так, как ты веришь! Твой спаситель придет!» И – о несказанная милость неба! – это свершилось: я – его. Прими мою благодарность, ты, могущественная сила, которая указывает путь людям своей любящей, мудрой, благословляющей рукой. Я хочу быть достойной этого счастья: он должен жить, как в раю. Говорят, что я красива. О небо, оставь мне эту красоту для него! Говорят, что я обладаю сильным, быстрым умом. Боже, придай ему крылья, чтобы он мог следовать за его геройской душой! И вместе с тем, о Боже, дай мне силы исправить свои недостатки, победить гордость, упрямство, вспыльчивость.

Она склонила голову на руки. В эту минуту комната ярко осветилась. Матасунта оглянулась: в открытой двери стоял Витихис, а за ним несколько знатнейших готов с факелами.

– Благодарю, друзья, – сказал им Витихис. – Благодарю, идите, продолжайте пир.

Они ушли, Витихис и Матасунта остались одни. Невольно она отступила в дальний угол комнаты. Витихис заметил это.

– Королева, – сказал он серьезным, торжественным голосом. – Успокойся. Я догадываюсь о твоих чувствах. Но так должно быть: я не мог пощадить тебя. Благо готов требовало этого, и я женился на тебе. Но ты должна была заметить в эти дни, что я, по возможности, щажу тебя, – я все время избегал тебя, охотно ушел бы и теперь, но это невозможно, ты знаешь обычаи готов: знатнейшие готы – шесть мужчин и шесть женщин – проведут ночь на страже у нашей двери, и если бы я вышел, это наделало бы шуму. Ты должна эту ночь потерпеть мое присутствие, хотя, – верь мне, – я гораздо охотнее склонил бы свою усталую голову на твердый камень самого пустынного горного ущелья, чем на пышное ложе здесь.

Молча, дрожа всеми членами, Матасунта прислонилась к стене. Как ни тяжело страдал сам Витихис, но ему стало жаль девушки.

– Оставь, Матасунта, – сказал он. – Будем благородно выносить нашу долю и не станем огорчать друг друга мелочностью. Руку твою я должен был взять, но сердце свободно. Я знаю, что ты меня не любишь, – ты и не можешь, да и не должна любить меня. Но верь мне, я честен, и тебе следует уважать человека, с которым ты разделяешь корону. Итак, будем друзьями, королева готов!

• Предыдущая
• 50/89
• Следующая