Тостуемый пьет до дна - Данелия Георгий Николаевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая

— А утвердят?

— Надо пробить, Георгий Николаевич, они же бедные, эти Джимы.

В письме было написано, что у Феликса дома, в Нигерии, осталась многодетная семья: папа — безработный, мама — прачка, много сестер и братьев. Феликс — старший сын. И вся семья живет на его стипендию.

— Это действительно так или это плод твоей фантазии? — спросил я Лику.

— Я его не спрашивала, но, думаю, что это недалеко от истины. Вчера в буфете он на обед взял только винегрет и компот.

Я подписал письмо. Его отвезли, там прочитали и ставку утвердили.

Через неделю ко мне пришла Лика и огорченно сообщила, что мы — в глубокой заднице! Рома выяснил, что папа у Феликса оказывается никакой не нищий, а банкир, миллионер! Владелец железных дорог Нигерии. У этого папы — четыре сына. Один учился в Сорбонне, другой в Оксфорде, третий в Гарварде, а четвертого, Феликса, он отправил к нам, на всякий случай. И теперь папа боится, что русский корабль потонет, и предлагает купить для фильма судно в Австрии или в Германии. Феликс стесняется мне это сказать и просил ее спросить насчет корабля.

Я вызвал Феликса и попросил его никому не говорить, кто его папа, рассказал про письмо и объяснил, что, если узнают, у меня будут неприятности. А папе сообщить, чтобы он не волновался, потому что корабль у нас будет новый, финской постройки.

Феликс сказал, что он все так и сделает.

И слово свое сдержал. Был скромным, вместе с группой питался в столовой корабля за семнадцать копеек в день. Попросил даже (очевидно для маскировки), чтобы деньги за роль ему дали только в конце съемок, а теперь платили только суточные.

Начали мы снимать сначала в Литве, потом в Латвии. А потом, когда стали снимать на Днепре, группа жила на трехпалубном корабле «Богдан Хмельницкий», и капитан корабля проявил к Феликсу особое внимание — очевидно, пронюхал, что он сын миллионера, — в столовой посадил его за свой капитанский столик. Его и почему-то фотографа Дмитрия Мурашко. И еще капитан прикрепил к Феликсу матроса с моторной лодкой, на случай, если вдруг ему или Дмитрию Мурашко захочется покататься или порыбачить. Но и этого капитану показалось недостаточно, и он предложил переселить Феликса в каюту люкс, которая была у нас гримерной и костюмерной, а Мурашко — в каюту рядом, в которой жил Басов. Я сказал капитану, чтобы он оставил все, как есть: кто где живет, решаю я.

— Ну, Георгий Николаевич, сын таких родителей! В пароходстве, когда узнали, кого я везу, велели проявить максимум гостеприимства. Да и по-человечески жалко хлопца! Папа умер, мама в тюрьме.

— Откуда у тебя такие сведения?! — заволновался я.

— Не надо, Георгий Николаевич! Мне ваш мальчишка рассказал.

— Что он рассказал, когда?

— Все! Что папа у парня — Патрис Лумумба, а мама — Анджела Дэвис. Только вы меня не выдавайте, Георгий Николаевич! А то я Дмитрию Марковичу слово дал молчать.

— А что, Дмитрий Маркович тоже в курсе?

— Ой, Георгий Николаевич! Про Дмитрия Марковича я вообще ни слова не говорил! Ладно? Очень прошу!

— Ладно.

Патрис Эмери Лумумба и Анджела Дэвис — известные прогрессивные чернокожие общественные деятели. Когда мы снимали фильм, Анджела Дэвис сидела в американской тюрьме, и по всему Советскому Союзу висели плакаты — «Свободу Анджеле Дэвис!» И даже на нашем «Богдане Хмельницком» в ленинском уголке висел такой плакат.

Я не стал разочаровывать капитана, сказал — кто родители Феликса, мне неизвестно, но попросил его никому больше об этом не рассказывать и уделять Феликсу меньше внимания, чтобы никто не догадался, кто он.

— Можете не сомневаться, Георгий Николаевич, я член партии, — заверил меня капитан.

Вечером я вызвал на ковер Романа.

— Георгий Николаевич, вы же сами учили, когда врешь надо делать акцент на мелкие подробности, чтобы поверили. Вот я и тренируюсь, — сказал Роман, — я кэпу уже вагон мелких подробностей рассказал.

— Каких?

— Ну, что Феликсу, чтобы его не похитило американское КГБ, поменяли фамилию и дали африканский паспорт. И что вас попросили взять его на роль Джима, потому что летом все его приятели уезжают домой на каникулы в Африку. А Феликсу некуда деваться. А тут он в коллективе. И еще, чтобы кэп не думал, что Дмитрий Маркович Мурашко — полковник, который сопровождает Феликса. Дмитрий Маркович фотограф и состоит в штате «Мосфильма». И если кэп не верит, он может позвонить в отдел кадров «Мосфильма» и проверить.

— Это все Мурашко придумал?

— Почему это «все»? Что я, совсем темный? Про папу и маму я сам придумал, а с Дмитрием Марковичем я только насчет паспорта, полковника и Бондарчука советовался.

— А Бондарчук здесь при чем? — насторожился я.

— Я сказал кэпу, что из-за Феликса вам пришлось отказать Бондарчуку.

— В чем?

— Сказал, что вы хотели, чтобы Бондарчук сыграл Джима, потому что он ваш друг и потому что он играл Отелло и насобачился негров играть.

У Марка Твена Гекльберри искусный врун. Он за секунду выдумает душераздирающие истории с кучей имен и подробностей. И я действительно во время репетиций говорил Роману, что, когда врешь, надо делать акцент на мелкие подробности, так все выглядит убедительней. Но не предвидел, что Роман так рьяно начнет тренироваться и к нему подключится Дима Мурашко.

Я понял, что мальчишка вместе с Дмитрием Марковичем слишком далеко зашли, работая над образом героя, — велел им остановиться и тренировки прекратить.

После нашего разговора капитан корабля открыто подхалимничать перед Феликсом и Мурашко прекратил. Но все равно был с ними предупредителен. Феликсу подарил расшитую украинскую рубаху и сувенирную гетманскую булаву, а Мурашко по вечерам приглашал к себе в каюту на рюмочку коньяку и ругал империализм. И на этом как будто все закончилось. Но когда мы подходили к Каховке, на пристани стояли девушки с хлебом-солью, казачий хор и человек в соломенной шляпе и расшитой украинской рубашке под пиджаком. Тут же стояли милицейский «уазик» с мигалкой, черная «Волга» и автобус «Икарус».

— Феликса встречают, пронюхали! — шепотом сообщил мне капитан.

— Я же вас просил! — рассердился я.

Капитан ответил, что он здесь ни при чем. Что это местная самодеятельность.

Человек в соломенной шляпе (а это был второй секретарь райкома) пригласил меня, Феликса, товарища Мурашко и всех, кого мы захотим взять с собой, на украинский борщ. Я поблагодарил его, извинился и сказал, что у нас съемки и Феликс занят.

Тогда шофер секретаря принес из машины картонные коробки, и секретарь вручил Феликсу еще одну гетманскую булаву и расшитую украинскую рубашку.

— Сынок, если что, знай: Каховка — твой родной дом.

Феликс растрогался:

— Нигде — ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Москве! Ни в Латвии, ни в Эстонии к африканцам с такой теплотой не относятся, как на Украине! — сказал он. Не удержался и прослезился.

О том, кто его «родители», Феликс так и не узнал.

Хороший был парень Феликс Эмакуэде. Мы к нему очень привязались. Но сразу же после съемок он уехал домой, в Нигерию, и я его больше не видел и ничего о нем не слышал. Когда я с фильмом был на фестивале в Каннах, у меня была надежда — вдруг он узнает про показ и приедет. Но Феликс не приехал.

Наказывать Рому за «мелкие подробности» я не стал, потому что сам в юности насчет «мелких подробностей» был не безгрешен.

В сорок шестом году в Тбилиси, куда я приехал летом, сестры и племянницы папы, как всегда, приготовили по случаю моего приезда вкусный обед. После того как мы попили чаю с ореховым вареньем (моим любимым), средняя сестра, Тако, вывела меня на веранду и спросила:

— Гиечка, а ты со Сталиным знаком?

— Знаком.

Тако была очень милой, доброй и наивной

— Как он к тебе относится?

— Нормально. Каждый раз спрашивает: «Как поживаешь, Гия? Как учеба?»

— Я хочу тебя попросить о чем-то, только ты маме не говори. Не скажешь?

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая