За Новгород (СИ) - Ли Владимир Федорович - Страница 20

Случилось худшее из того, что предполагал Варяжко от охвативших город волнений. Надеялся, что обойдется без крови — выставят наместнику какие-то требования, уменьшения дани, ожидал даже то, что изгонят боярина из города. Теперь они подставили и себя и князя — тому придется показательно наказать новгородский народ, даже вирой нельзя обойтись. Дело явно оборачивалось войной и немалой кровью с обеих сторон. Варяжко лихорадочно искал лучшее решение из этой казалось безвыходной ситуации, но ничего вразумительного не видел. Сидел на лавке, отрешившись в своих мыслях от всего вне себя, не слышал даже, что еще говорил Горан. Тот заметил состояние юноши, замолчал, не стал больше отвлекать, только следил за ним, пытаясь догадаться — что же он надумал.

Через долгое время Варяжко зашевелился, какая-то догадка проскочила на его лице. Еще через минуту выдохнул облегченно, а после обратился к Горану, выжидательно смотрящему на него:

— Думаю, можно помочь случившейся беде, есть выход. Но для новгородского народа он непростой, не знаю — захочет ли?

— Говори, Варяжко, о чем ты? — поторопил того купец.

— Народ на вече должен покаяться в свершившемся злодеянии и принести клятву верности князю Ярополку Святославичу перед высшими богами — Родом, Сварогом и Перуном.

— Но такого еще не было, чтобы народ на вече клялся кому-то! Это князья давали роту верно служить Новгороду.

— Другой путь — только война. Пусть народ выбирает — пойти под князя или против него, третьего не вижу.

— Хорошо, Варяжко, я переговорю с купцами, после созовем вече, а там как народ скажет.

После этого разговора прошла неделя. Город еще гудел от недавнего бунта, но страсти постепенно стихали, все возвращалось к прежней жизни. Только Варяжко уже никого не представлял, занимался своими делами, а не торга. Правда, Видогост привычно советовался с бывшим соглядатаем, но тот теперь напрямую не вмешивался в распоряжения старшины. Наконец, Горан известил о только что прошедшем вече. С большим трудом — не обошлось без драки, новгородцы согласились принять власть князя в городе, дать ему клятву. Теперь следовало заручиться словом князя пойти на такой шаг и приехать в город на вече. Такую заботу принял на себя Варяжко — другого выбора и не было, он остался единственным княжеским представителем в Новгороде.

Поздней осенью на попутной ладье киевского купца Варяжко отправился к Ярополку Святославичу. В поясной сумке он вез грамоту от совета старейшин Новгорода с просьбой к князю прибыть в город и принять роту в верности. Путь шел неспешно, останавливались в крупных селениях, купец что-то покупал, менял. Когда дошли до Каспли, Варяжко навестил родичей жены. Те обрадовались зятю, принялись расспрашивать о дочери, жизни в Новгороде. Весть о том, что Милава ждет дитя и скоро должна родить, приняли с заметным благодушием — Слава Роду и Рожаницам, пусть не минует их милость дочь родную. Гость похвалился еще, что живут они без нужды в своих хоромах, на торгу есть свое дело, так что у него с Милавой все ладно. Вручил родичам богатые подарки, которые приготовила жена, с тем и отбыл дальше.

Прибыли в Киев незадолго до ледостава. Сырым, с мелкой изморосью, вечером Варяжко распрощался с купцом и покинул ладью. Путь от пристани в устье Почайной до княжеского двора на горе прошел скоро, еще не стемнело, когда вошел в открытые настежь ворота. Поприветствовал гридня, стоявшего на часах в промокшей от дождя епанче. Тот, приглядевшись, узнал бывшего отрока, спросил недоуменно: — Какими судьбами, Варяжко? Ты же, говорят, служишь в Новгороде у посадника.

— Да, Мстивой, я из Новгорода. С посланием к князю. Впустишь? — юноша не стал распространяться подробнее о своем поручении.

— Проходи, коль по делу, — махнул в сторону хором дружинник.

Так же прошел охрану в сенях, а потом ожидал здесь вызова к князю, занятому в приемной палате с боярами. Прошел час, когда они вышли от князя, громко переговариваясь между собой. Среди них Варяжко увидел своего покровителя — Ладислава, тот, заметив своего бывшего подопечного, подошел к нему.

— Ты откуда, Варяжко, не из Новгорода? — спросил он, кивком ответив на почтительный поклон юноши.

— Да, боярин, из Новгорода.

— Слух пришел, что там буча. Верно ли? — не только Ладислав, но и другие бояре, стоявшие рядом, обратили взор на Варяжко, ожидая ответа.

— Да, боярин. Убили боярина Истислава и всю дружину. По этому делу я и прибыл к князю.

— Да уж, наворотили дел — теперь не расхлебать. Ладно, иди к князю, он там один.

— Боярин, а где Блуд? Не вижу его среди вас, — задал Варяжко далеко не праздный для него вопрос.

— Нету Блуда в дружине, с прежней зимы. Как отбил ты ему нутро, так и не оправился совсем — ходит потихоньку, усох, одна тень осталась от него.

— А кто сейчас воеводой?

— Боярин Брячислав, — Ладислав кивнул на кряжистого мужа средних лет, стоявшего в стороне и говорившего что-то княжескому тиуну.

Варяжко узнал того — он на памятном суде над ним высказался за расследование его дела, одернув явного недруга отрока. Принял для себя такую весть как добрую, а потом, подождав еще недолго, по знаку тиуна вошел в палату к князю.

Поклонился от двери Ярополку, тот позвал ближе и сразу перешел к делу: — Что там в Новгороде, Варяжко? Говори все, как есть. А то тут слухи идут невесть о чем — никто же толком не знает. Я уж гонца отправил в Новгород разузнать все.

— Беда случилась, княже, — не стал смягчать Варяжко весть о происшедшем, — люди новгородские подняли смуту. Посчитали, что боярин Истислав с дружиной повинны в пропаже купца, посланного к Владимиру с деньгами. Как прознали — не знаю, наверное, по домыслу. Напали на хоромы, погубили боярина и всю дружину. По сему делу я и прибыл к тебе, княже. Старейшины новгородские послали меня передать от них покаяние за злодеяние и призвать тебя взять город под свою руку, но не идти на него войной. Вот грамота от них.

На лице князя, читавшего послание, Варяжко ясно видел обуревавшие того мысли и чувства — злость, недоверие, но также и сомнение, нерешительность. Закончив с чтением, Ярополк еще минуту сидел в глубокой задумчивости, его пальцы нервно стучали по столу. После высказался с гневом: — Не верю покаянию этого подлого города. Надо сжечь его, а народ разогнать — вот лучшее, что я вижу, а не прощение.

Слова князя поразили Варяжко — не ожидал от обычно сдержанного и мирного государственного мужа такой злости и недальновидности. Как же он будет управлять страной, если не видит компромисса в конфликте с важным для Руси городом, вторым после Киева? Переборол растерянность и промолвил, стараясь сохранять в голосе спокойствие:

— Позволь, княже, слово свое сказать, — после кивка того, продолжил, — ты прав, верить народу новгородскому нельзя. Он будет за тебя, пока ему это выгодно. Но все же, княже, не толкай его сейчас к беглому князю. Если откажешь принять его клятву и пойдешь войной, то он уже бесповоротно встанет на сторону Владимира — даже ради своего выживания. А погубить весь народ — разве для этого собирали Русь прежние великие князья? Прости, княже, за дерзкую речь, но в этом моя правда. Хочешь, казни меня, но я тебе сказал, как есть.

Видно было, какого усилия стоило Ярополку не завестись от резких слов юноши. Его лицо вспыхнуло от злости, он уже хотел высказать ее сгоряча, но сдержался, через долгую минуту устало проговорил:

— Иди, Варяжко, мне надо подумать. Останешься в гостевой светлице — я скажу о том тиуну, пока не дам тебе ответ.

Случившаяся размолвка обескуражила Варяжко, зародило большее сомнение — стоило ли поддерживать этого, далеко не лучшего правителя Руси? Он и прежде ясно понимал слабость Ярополка, но все же представлял его предпочтительным перед Владимиром по принципу меньшего зла для Руси. Но сейчас появилась мысль, что и Ярополк способен на жестокость — готов залить кровью непокорный город! Раздираемый такими мыслями, Варяжко дождался тиуна, задержавшимся у князя, вместе с ним пошел в гостевую комнату на первом этаже княжеских хором. Там еще оказался другой гость — из Германии, прибывший по поручению своего короля и Императора Священной Римской Империи Оттона II. Посланник сносно говорил на славянском, подступил с расспросами к новоприбывшему, сам рассказывал о своих заботах.