Каркуша или Красная кепка для Волка (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Страница 15

Вздохнув, я покорно умолкла, прижимая рюкзак к груди. Не то, что бы это для меня действительно было проблемой или я всерьез задумалась над той попыткой пошутить в исполнении Черепа, нет. Просто чем сильнее я волнуюсь, тем более шумной, вызывающей и говорливой становлюсь, невольно оставляя после себя сплошной хаос и разрушения.

Просверлив меня подозрительным взглядом еще раз, на всякий такс казать случай, Олег глубоко вздохнул и, пробормотав себе под нос «Угораздило же меня», вновь вырулил на трассу. Периодически он, правда, порывался что-то сказать, но заметив, что я вытащила плеер и уставилась в окно, только хмыкнул чему-то, вернув все свое внимание дороге.

Так в полном и абсолютном молчании, не считая хриплого голоса солиста группы «Кукрыниксы», напевавшего мне историю «Черной невесты», мы и добрались до нужного микрорайона. Где поплутав маленько, Олег остановился у шлагбаума, преграждавшего въезд на территорию частного реабилитационного центра «Аистенок».

— Эм… Несчастье, а ты уверена, что тебе сюда? — озадаченно протянул парень, глядя на внушительную морду лица охранника, высунувшегося из будки, стоило машине затормозить перед заграждением.

Серьезный тип в камуфляже, при кобуре и внушительном животе, на котором ремень держался исключительно на честном слове своего создателя, вышел с блокнотом. Сверил номера, не нашел их в записях и упер руки в бока, явно намереваясь грудью встать на защиту вверенной ему территории. Проезд машин, не принадлежащих сотрудникам центра или же самому центру, был строго воспрещен. Впрочем…

Не очень-то и хотелось, кстати!

— Уверена, — отстегнув ремень безопасности, я вылезла из машины и наклонилась, заглянув внутрь. — Спасибо, Жарко, за помощь! Иногда ты себя действительно ведешь как человек! Но только иногда!

И захлопнув дверь, поспешила в сторону будки охранника, на ходу выуживая из висевшего на одном плече рюкзака собственный паспорт и пропуск, выписанный в прошлый раз. Нетерпеливо подпрыгивая на месте, пока суровый мужчина сверялся со списками посетителей, предвкушая предстоящую встречу и солнечную, самую искреннюю улыбку на светлом, мальчишеском лице.

Как бы я не хорохорилась, чтобы не болтала, но по Даньке я скучала просто до невозможности. Так, что аж пальцы чесались от желания обнять и прижать его к себе, спрятав лицо в мягких волосах.

— Можете пройти, третий корпус, от центрального фонтана налево, — сухо бросил охранник, возвращая мне мой документ, удостоверяющий личность и делая отметку в пропуске. — Посетителям можно находиться на территории центра до половины восьмого. Не забывайте об этом.

— Угу, спасибо, — забрав бумаги, я направилась по выложенной тротуарной плиткой дорожке, мимо все еще местами цветущих клумб в сторону указанного корпуса. О том, каким образом я буду выбираться отсюда до дома, я старалась не думать. Если повезет, успею на маршрутку. Если не повезет…

Ну вот когда не повезет, тогда и буду думать! А пока, вперед, на баррикады!

Из «Аистенка» я выбралась только под вечер, под недовольные взгляды все того же охранника в будке. От его недовольного ворчания только отмахнулась, выползая мимо шлагбаума на парковку перед центром. И тяжело вздохнула, рухнув на лавочку возле калитки, прижимая к груди рюкзак. Изо всех сил сдерживая банальное и такое девчачье желание разреветься в голос.

— Нет, ну где же я так… Столько, блин, счастья отхватить-то успела?! — тихо шепнула, забравшись с ногами на скамейку и уткнувшись носом в коленки. На душе было муторно, после того, как насмотрелся на всех пациентов и посетителей центра.

Учреждение хоть и было частным, но частично получало софинансирование из бюджета муниципального образования, принимая в своих стенах определенный процент льготников, выходцев из детских домов и приютов. И поступали они сюда порою в таком состоянии, что даже опытные врачи и медсестры бледнели и судорожно стискивали кулаки. Что уж про простого студента говорить, пусть и навидавшегося за свою недолгую жизнь всякого разного?

Вот только это были цветочки. Гораздо хуже мне было от осознания открывшихся перспектив, обрисованных мне улыбчивым заведующим отделением спокойным, полным дружелюбия и сочувствия голосом. Невысокая, полноватая женщина средних лет, облаченная в кипенно белый халат, голоса не повышала, ничего не требовала, но вполне доходчиво объяснила, что через две недели закончится оплаченный мною срок пребывания в центре. Лечение должно продлиться еще два месяца с лишним, что бы закрепить достигнутые результаты и подготовить к новому курсу реабилитации и если я хочу…

Вздохнула и сжалась в комок сильнее, громко шмыгая носом. Если я хочу продолжить, если я хочу взять новые высоты, побороть диагноз и добиться того, к чему так долго и упорно стремилась, мне нужно всего ничего. Оплатить оставшуюся часть курса, добавив к и без того не маленькой сумме деньги на лекарства и дополнительные, не внесенные в программу курса процедуры. То есть, говоря прямо, к концу сентября я должна внести на счет центра около двухсот тысяч рублей и цифра эта была далеко не окончательной.

Как сказала все та же заведующая отделениям, с таким нестабильным курсом доллара, стоимость услуг их организации варьируется чуть ли не ежедневно. И вполне возможно, что к озвученной шестизначной сумме может добавиться еще пара десятков тысяч. Ну, может быть и уменьшиться, да. Или будет очередная акция, скидка, послабление или еще какая-нибудь благотворительная чушь.

Только мне-то от этого легче не становилось. Даже если перетряхнуть все сберкнижки, карточки и заначки, продать, все что можно, к концу месяца я наскребу максимум тысяч сто. И то, это еще бабушка надвое сказала. А где брать все остальное?

Спрятав лицо в коленях, и закрыв глаза, я старательно давила рвущиеся наружу слезы. И повторяла, твердила как священную мантру, что не надо, не стоит зря делать себе нервы. Что все будет в порядке, я справлюсь, справлялась же как-то до этого и обязательно что-нибудь придумаю. Вот сегодня же, как только замерзну окончательно и доберусь до дома. А там, как говорят, и стены помогают, правда ведь?

Уговоры действовали слабо. Пальцы дрожали, плечи сводило судорогой, в груди все ныло и болело. И словно вишенкой на торте стало очень уж знакомое покалывание в районе лопаток, с левой стороны. Чертова невралгия вылезла как всегда внезапно, непрошено и совершенно не вовремя.

— Вот же… — поморщившись, я осторожно разогнулась, рукавом толстовки стирая выступившие на глаза слезы.

Мир тут же размылся, намекая на то, что своими действиями я сместила контактную линзу. Под веком приятно закололо, вызвав новый слезоразлив и, плюнув на все, я вытащила линзы, бросив их прямо на землю. Поморгала, щурясь на размытые световые пятна, и выудила из рюкзака небольшой футляр с очками. Снова шмыгнув носом, нацепила окуляры на нос и…

— Да твою ж… — наблюдать за тем, как удаляется в сторону трассы единственный мой шанс выбраться отсюда затемно и без приключений, было занимательно. Особенно, когда на язык так и просились высказывания, подслушанные по случаю у группы филологов, осознавших всю глубину студенческого ада в который они провалились.