Грозовые ворота. Чеченская трилогия - Тамоников Александр Александрович - Страница 4

Раздался телефонный звонок. Анна Сергеевна подняла трубку:

— Алло!.. Эдик?.. Дома. Нет, Эдя, он не может выйти, не в состоянии… вот именно… так что вы сегодня без него… Хорошо, хорошо. До свидания.

В любой другой ситуации Костя ни за что не позволил бы матери решать за него — идти ли ему к друзьям или нет. Просто снял бы трубку параллельного телефона. Но сегодня ему было не до Эдика, и он равнодушно воспринял ответ матери. Сейчас ему самому не хотелось, никуда идти. Не хотелось ни веселья, ни водки. Единственное, что он сделал бы с удовольствием, так это просто поговорил бы с Леной, но это было невозможно. А посему Костя подчинился матери, ушел в свою комнату и лег в постель.

Анна Сергеевна удивилась спокойному послушанию сына. Она готова была к скандалу, к оскорблениям, к тому, что сын все равно поступит по–своему и уйдет. Но тот поступил иначе, Костя послушался ее, и это обстоятельство вселило в Анну Сергеевну беспокойство. Она вскоре подошла к постели, присела.

— Что–нибудь случилось, Костя?

— Ничего.

— Не надо лгать матери.

— Я говорю правду.

— Но такого никогда не было. Чтобы ты послушал меня с первого слова.

— Все тебе не так. Иди встречай отчима, я хочу побыть один.

— Ты не заболел?

— Я всегда болею, когда перепью.

В полном недоумении Анна Сергеевна вышла из комнаты.

Пришел с работы Григорий Максимович. Супруга поспешила к нему с новостью о поведении Кости.

— Натворил, наверное, опять чего–нибудь, вот и прячется. Я, кстати, с нашим участковым встретился сегодня. Приходил в мэрию специально ко мне. Каково?

— Зачем?

— С просьбой, чтобы приструнили сыночка. Тюрьма по нему плачет, если не прекратит пьяные выходки.

— Какие выходки, Гриша?

— А ты загляни на досуге в милицию. Там тебе расскажут. Этот участковый, видишь ли, только из уважения ко мне и тебе отмазывает, как он выразился, нашего засранца. То Костик морду в кабаке кому–то разобьет, то на стене напишет похабщину, то телефонную будку опрокинет. Там у участкового много чего. И Костик всегда мной прикрывается — таскает с собой мою визитку. Ты понимаешь, как он меня подставляет?

— Но, Гриша, почему об этом я узнаю только сегодня?

— А ты думаешь, когда я узнал? Вчера? После сегодняшнего визита капитана и узнал. Это хорошо, что Костик дома, я сейчас проведу с ним беседу.

— Не сегодня, Гриша. Придет в нормальное состояние, тогда вместе и поговорим.

— Ты лелеешь надежду, что Константин когда–нибудь вернется в нормальное состояние?

— Гриш! Давай прекратим этот разговор. Я знаю, что говорю. — Когда было надо, Анна Сергеевна могла быть непреклонной и властной.

Сегодня вместо обычного совещания в части был назначен товарищеский суд чести младших офицеров. Рассматривалось дело старшего лейтенанта Доронина Александра Владимировича, которое состояло из нескольких пунктов, но доминирующим было обвинение в превышении командиром роты своих полномочий. Ну, конечно, до кучи, и употребление спиртных напитков в служебное время, как будто у офицера есть какое–то другое время, и отказ заступить в наряд. И еще много чего, вытащенное на свет божий из объемной записной книжки бдительного заместителя командира части по воспитательной работе — майора Куделина.

И кому какое дело, что выпил Доронин, встретив своего однокурсника на сборах, и всего сто граммов? Было? Было. И то, что отказался заступить в наряд вместо «скосившего» под больного сынка начальника штаба округа? Опять–таки. Было? Было.

А превышение власти? В чем? В том, что въехал одному подчиненному, распоясавшемуся сержанту? Сержанту, который заставлял молодых солдат закапывать на двухметровую глубину случайно брошенный мимо урны окурок? Конечно, юридически он не имел права трогать сержанта Шульгина. Но этот тип являл собой образец мерзости и цинизма. С каким–то садистским упоением он унижал тех, кто был моложе по срокам службы и слабее его.

И разве Доронин не пытался по–хорошему урезонить сержанта? Не проводил беседы? Не наказывал дисциплинарно? Но куда там? Шульгин только нагло смотрел в глаза — говори, мол, говори, золотая рыбка, ничего ты мне сделать не сможешь. И разве не подавал Доронин рапорт о проступках сержанта вышестоящему командованию? Подавал. А результат? Нулевой. Воспитывай, ты на то и поставлен. Вот и провел Доронин воспитательную работу. Один удар — и Шульгин тут же обнаружил, что он на самом деле представляет. Куда спесь девалась? Хотел узнать, что я смогу ему сделать? А вот что. И так будет постоянно, пока не поймет, что вокруг него люди, а не рабы.

А зам по воспитательной, понятное дело, тут как тут. Еще бы, ЧП в части. Доложили ему в момент, и немудрено — развел «стукачей» на всех уровнях. И тут же раздул дело до суда.

Хорошо, что еще командир — человек с понятием, бывший афганец, суровый, но справедливый офицер, И бурная деятельность его зама, которого какая–то высокая рука поставила на эту должность, чтобы затем рвануть вверх, была командиру не «в жилу». Это чувствовалось в их отношениях — холодных, неприязненных.

Поэтому, может быть, Смирнов как–то, вызвав его, Доронина, на беседу, посоветовал не связываться с замполитом — как по старинке продолжали называть замов по воспитательной.

Да черт с ним, с замполитом, но под его защитой наглеют старослужащие, пытающиеся установить свой диктат в подразделениях. И в какой–то степени это им удается.

Доронин посмотрел на время. Пора выдвигаться. Подойдя к клубу, он встретился с сослуживцами, которые курили, собравшись кучами. Его позвал Вова Чирков — командир инженерно–саперной роты.

— Что, Сань, готов к промыванию мозгов?

— Ты знаешь, где я видал это промывание.

— Это понятно. Непонятно другое, с чего к тебе так прочно прицепился Куделин? В части подобных случаев было да и есть до черта. Но все заминали до сих пор. А тут решили вдруг предать огласке? Для чего? Да, по сути, и предавать–то нечего. Подумаешь, въехал козлу по морде. Мои архаровцы иногда так доведут, что всех готов порвать.

— Все, Вова, здесь понятно. И дело не в том, что я ударил подчиненного или дернул по сотке. Неугоден я. Должность занимаю, а замполиту надо своих, нужных ему людей продвигать. Возьми Панкратова. Папа в Академии Генерального штаба, генерал, а сын — взводный. Но должности заняты? Как продвинуть парня? Надо освободить место и положить Панкратова на роту, хотя ему и взводом–то командовать рановато. Глядишь, папа и вспомнит добрым словом того, кто сынка бестолкового к очередной звездочке протолкнул. Или Куделин? Вместо него меня в наряд пытались засунуть. Он будет бухать и класть на всех с прибором, а я за него лямку тянуть? Уже… Как говорит мой нерусский старшина — такой сикиш не канает. Но Куделина не тронули. Попробуй — все же сын начальника штаба округа. А Доронина? Отчего ж, его можно. Куделин, видишь ли, был только пьян, а я отказался выполнить приказ. Он, понимаешь, ни при чем. Виноват я.

— Ладно, Сань, не заводись. Тебя командир поддерживает. Не даст сожрать замполиту.

— Сейчас, может, и не даст, но Куделин и под командира копает. А что этот козел задумает, того добиваться будет всеми способами.

Разговор офицеров был прерван командою ЗНШ — заместителя начальника штаба:

— Товарищи офицеры, кончай курить. Прошу всех в клуб.

Офицеры потянулись в зал. По ходу суда Доронину отводилась особая роль, и зайти он мог одним из последних. Поэтому Александр остался на улице, тем более что командование еще не подошло.

Как вести себя на суде? Агрессивно защищаться? Или играть в молчанку? В любом случае решение по нему уже принято, осталось только разыграть спектакль. Молчать будет трудновато — все же обвинения против него сильно притянуты за уши, поэтому–то и обидны.

За размышлениями он не заметил, как от штаба подошел командир в окружении заместителей. Смирнов пропустил, как положено, замов вперед, сам подошел к Доронину.

— Ну что, Доронин, особого приглашения ждешь? Готов к суду?