Пес в колодце (ЛП) - Вольский Марчин - Страница 36

Последний из повелителей Розеттины, Карло IV, погиб уже после своего отречения, случайно взорванный вместе с сундуком фейерверков, которые запускали в честь вступающего в город революционного генерала Бонапарте, обещающего восстановить республику. Понятное дело, никакую республику Наполеон не вернул, а сокровищ, награбленных из музеев, мы не получили назад даже после венского конгресса. Зато после Карло IV осталась куча охотничьих трофеев, поскольку охотником он был урожденным, и за всю свою жизнь истребил столько зоологических экспонатов, что ими всеми можно было загрузить новый Ноев ковчег, предварительно превратив его в холодильник. А кроме того, он оставил после себя дочку, Каролину, рожденную в неформальном союзе с красивой еврейкой из Алжира, полученной в подарок от султана, с которым он охотился то ли на львов, то ли на крокодилов.

Каролина, подобно как и ее прапрабабка Беатриче, еще ребенком отданная в монастырь, что никак не было вершиной ее мечтаний. Так что в ходе революционного балагана она с охотой перестала быть послушницей с помощью молодого, многообещающего генерала Луи Футулона, наверняка питая надежду на то, чтобы сыграть роль если не Полины Боргезе, то, по крайней мере, мадам СанЖен[11]. Только ничего из этого не вышло, и не понятно даже, почему, так как красотой она отличалась небанальной, а темперамент вообще был необычайным. Другое дело, что она слишком требующая любовница во время военных походов может быть весьма сложной частью снаряжения. Совершенно не так, как это было в случае Беатриче или византийской императрицы Теодоры, которые, начиная от постелей индивидуумов самого подлого сословия, вознеслись на троны, Каролина сделала своеобразную антикарьеру. Генерал через пару месяцев уступил ее своему полковнику, полковник – майору, майор – капитану… Во время испанской кампании женщина принадлежала всего лишь сержанту. И лишь смерть этого последнего уберегла ее от того, чтобы скатиться в еще более низшую сексуальную лигу.

Самое паршивое, что она попала в руки испанских партизан. Командир отряда герильяс, некий Мигель Фраганес, был не только дворянином, но еще и добрым католиком. В связи с этим, он спас честь Каролины от требований своих подчиненных, сохраняя ее саму и ее девственность (в отношении которой, как набожный испанец, он был абсолютно уверен) лично для себя. Впрочем, довольно скоро, в ходе битвы за Мадрид он потерял ногу, так что бежать от невесты ну никак не мог и, недолго думая, вопреки семье и приятелям, взял маркитантку в жены. В самом общем расчете это не было его самой большой ошибкой. После нескольких лет хозяйствования в своем имении в Леоне, "старобрачные" отправились в путешествие по Европе, о котором давно мечтали, в ходе которого Мигель проявил особое предпочтение к посещению современных казино. Там он спустил все свое состояние и даже дуэльные пистолеты, так что ему нечем было даже покончить с собой. Осень его жизни была исключительно печальной, поскольку на жизнь пришлось зарабатывать в должности ночного портье при казино в Баден-Бадене. Его любимейшим занятием стало гоняться в местном парке за нищими и блудницами, за что и заслужил у них прозвище "Одноногий Бандит".

Сама же Каролина, когда-то Южная, потом Западная, а под конец, наверное, Центральная, подрабатывала стиркой в гостинице. Поворотным моментом в ее жизни стал день, когда она стырила у одного итальянского туриста целую пачку банкнот, оставленную им в кармане брюк, которые он отдал для постирушки облив их в казино мельбой или чем-то подобным. Огненно-кровный итальянец, взбешенный потерей выигрыша, уже собирался избить прачку, но тут в углу подвальной комнаты краем глаза заметил девочку удивительнейшей красоты. То была двенадцатилетняя Долорес, которую сокращенно звали Лолитой, единственное неоспоримое достижение Мигеля с Каролиной.

Умберто Гурбиани, преподаватель риторики и профессор Реальной Школы в Турине, карабкаясь на вершины своего искусства, в течение трех лет убеждал семейство Фраганес, что только он один может обеспечить совершенное будущее аппетитной нимфетке. Неоднократно угощаемый черной похлебкой, он возобновлял свои предложения с настойчивостью дипломированного педагога и страстного педофила. Дважды в год он прибывал в Баден-Баден, писал романтические письма и помогал семейству Фраганес мелкими сувенирами.

В конце концов родственники сдались, сама же Лолита слова и не имела. Какое-то время лишь искали епископа, готового дать освобождение от церковных предписаний малолетке. Все удалось устроить в Трире. Свадьба была тихой, если не считать звона колоколов и драматического события вскоре после церемонии. Так вот, когда молодожены вместе с родителями возвращались после венчания, пьяный извозчик Ян Пыра (родом из Познанского воеводства) чуть не совершил серьезную аварию. Дело в том, что прямо под его экипаж попал молодой иудей с Талмудом в руке, который появился ну прямо словно призрак. По счастью, парень сильно не пострадал, разве что лошадь приложила его по голове копытом.

- Бли-и-ин горелый, это что тут за призрак бродит по Европе, а? – завопил Пыра.

Весьма разволновавшийся по причине инцидента Мигель Фраганес бросил счастливо ушедшей с жизнью жертве золотую монету в рамках компенсации, когда же студент колебался: принять ее или не принять, извозчик пьяно заорал:

- Бери, жид[12]! Когда-нибудь это может стать капиталом.

- Ja, ja das Kapital, schone Wort! Я саппомню… - ошалело произнес студент. После чего спросил, а откуда родом новобрачные.

- Из Испании, - ответил Фраганес. Когда же юноша, наверняка из вежливости спросил о национальности извозчика, Ян Пыра икнул и решительно заявил:

- А у извозчиков нет национальности!.

Тут Лолита заметила, что иудей эти слова записал. После чего выбросил Талмуд в мусорную корзину и с полученной монетой отправился в ближайшую книжную лавку, где на витрине красовалась надпись: БЕСТСЕЛЛЕР – Адам Смит "Исследования над природой и причинами богатства народов" – издание полное и с исправлениями. Удивительно, но ни одна из многочисленных биографий юного Карла Маркса этого эпизода не отметила.

Из Трира семейство Гурбиани перебралось в Турин, где в течение ста пятидесяти лет жили последующие поколения, не отличавшиеся ничем особенным: ну так, кто-то был городским советником, кто-то другой – местным фашистским иерархом, еще кто-то – активным деятелем Итальянской Коммунистической партии.

Альдо, прапраправнук Умберто и Долорес, был чрезвычайно хитроумным. И сверх всякой меры циничным. Даже из официального портрета выглядывает до боли прагматичный тип, лишенный принципов и каких-либо чувств. Изгнанный из высшего учебного заведения за отсутствие усердия, на какое-то время он зацепился в журнальчике, издаваемом розеттинским архиепископством, затем охотно сотрудничал с Красными Бригадами, в конце концов он попал в многотиражную прессу для женщин. В это же время, как и многие другие журналисты, он совершил удивительное открытие, что печатное слово, чем оно будет глупее и примитивнее, тем более говорит читателю, а люди охотнее всего читают о том, что и так уже знают. Приблизительно в то же самое время он познакомился с единственной любовью своей жизни – с деньгами. Более того, он обнаружил патент, как деньги добывать. Италия в то время была довольно-таки консервативной страной, и могло казаться, что человек с идеями, которые пришли в голову Альдо, крыльев никогда не развернет. Но на все имеются способы.

Неподалеку от Розеттины с позднего средневековья существует суверенное микро-государство Сан Стефано, д сих пор известное лишь немногочисленным туристам и коллекционерам почтовых марок. Как-то раз Гурбиани, самозабвенно изучая висевший на гвозде в общественном туалете в Равенне путеводитель по Сан Стефано и окрестностям, заметил, что законодательство этой малюсенькой страны не осуждает expressis verbis (в прямой форме – лат.) азарт и порнографию. Недолго думая, он отправился на место, окрутил бедствовавшего герцога, ходившего в дырявых носках, и получил от него carte blanche на "вспомоществование туристического сектора". Как он этого добился, до конца не понятно. Папарацци носами чуяли скандал. Гурбиани, якобы, знал о герцоге нечто, о чем тот сам желал как можно скорее забыть. Быть может, их объединяли отношения, более интимные, чем допускаются между издателем и его покровителем. Но никто так и не узнал, какими были те отношения, и были ли они вообще.