Отрок. Внук сотника: Внук сотника. Бешеный лис. Покоренная сила - Красницкий Евгений - Страница 34

Отец же Михаил выглядел плохо. Видимо, и его не миновала болезнь, которой переболели почти все жители Ратного, а он наверняка не отлеживался в постели, а ходил с температурой напутствовать умиравших, исповедовал, причащал святых тайн, потом отпевал, преодолевая собственный недуг. Постарел, ссутулился, появились седые волосы. И путь сюда, скорее всего, дался ему нелегко, не только физически, но и духовно – наверняка представлял себе, с какой силой схлестнется. Но… «Делай то, что должен, и будет то, что будет».

Нинея приподняла правую руку и развернула кисть ладонью в сторону отца Михаила; того снова пошатнуло, он схватился рукой за крест и что-то зашептал. Все сразу стало понятно: ни о какой атаке не могло быть и речи – отец Михаил только оборонялся. Нинея слегка подалась вперед, вперилась взглядом в священника, лицо его посерело. Казалось, на нем остались одни глаза, горящие фанатичным огнем, рот приоткрылся, губы перестали шевелиться – теперь он произносил молитвы только мысленно. Сколько времени это длилось, Мишка сказать не смог бы, но в какой-то момент почувствовал, что Нинея прорывается сквозь барьер священных текстов и вот-вот сомнет волю противника. Но отец Михаил не отступал. Понимал, что проигрывает, уже проиграл, однако готов был умереть, но не сдаться!

– Нинея!!! Не убивай его!!!

Мишка кричал так, как никогда в жизни. Не голосом – сам не знал чем. И так же, сам не понимая как, внес какую-то дисгармонию в незримую связь, сформировавшуюся между Нинеей и отцом Михаилом. И… все кончилось. Нинея опустила руку и расслабилась, отец Михаил, словно не замечая никого вокруг, повернулся и поплелся к телеге, шаркая ногами как древний старец.

– Собирайся, он за тобой приехал!

Нинея обронила слова, шествуя (именно – шествуя) мимо Мишки, и он вдруг почувствовал себя маленьким и жалким, мелко нагадившим Великой Владычице, намеревавшейся свершить справедливую кару. Не теряя величественности осанки, Нинея пошагала к своему дому, не обратив ни малейшего внимания на то, как отшатнулась с ее пути старостиха Беляна.

«Что это было? Я же что-то такое почувствовал. Стоп, ну-ка – все по порядку. Сначала было беспокойство, передавшееся мне от Беляны, потом… потом было удивление от преображения Нинеи и сочувствие отцу Михаилу. Потом… да! Потом было восхищение ими обоими: ее величием и его мужеством! Нет, не мужеством, он явно испугался, но не отступил. Не мужеством – самоотречением! И вот тут-то я и почувствовал… Что? Не знаю, словами не опишешь. Мощнейшее эмоциональное напряжение, восторг. Да, именно – восторг! Восторг, обращенный к ним обоим, и возникшую между ними связь. Это сделало меня третьим элементом образовавшейся системы и позволило вмешаться. Значит, если бы мои эмоции касались только кого-то одного из них, ничего бы не вышло?

Блин, знаний не хватает катастрофически… Что за связь возникла между Нинеей и отцом Михаилом? Резонанс биополей, что-то еще? Неважно, все равно научного названия этому наверняка нет. Она каким-то образом создала из двух живых систем одну, но под своим контролем, а я, сам не знаю как, подстроился, и меня туда втянуло еще одной подсистемой, третьим элементом.

Но я оказался элементом деструктивным. Почему? Очень просто: раз я стал элементом системы, значит, образовались связи со всеми остальными элементами. Нинея выстроила систему, в которой она была субъектом, а отец Михаил объектом управления. Проще говоря, она давила, а он сопротивлялся. Она насильственно внедряла в него поток управляющей информации, а он, не будучи способным этот поток пресечь, пытался его заглушить, читая молитвы.

И тут – я, со своим восторгом. Нинея священником, конечно же, не восхищалась, он Нинеей, разумеется, тоже. А я восхищался обоими – информационные потоки, несущие взаимоисключающую информацию, гасят друг друга, связи разрушаются, система распадается. Вот и все волшебство – никакой мистики!

Интересно, как они это восприняли? Наверно, оба – негативно. Нинее я всю малину, пардон, обосрал, а отца Михаила хоть и выручил, но колдовством, в его понимании.

М-да, вот и делай после этого добро людям… Ой, что это с ним?»

Отец Михаил не дошел до телеги, ноги у него подкосились, и он сел прямо на землю, сгорбившись и свесив голову. Мишка подбежал, перекинул безвольную руку монаха через плечо и попытался помочь ему встать, но сил не хватило, хотя был отец Михаил тощ и весил наверняка немного.

«Блин! Да когда же я вырасту! Ну не может двенадцатилетний пацан взрослого мужика кантовать, хоть и такого анахорета. А почему двенадцатилетний? Мне же в июне тринадцать исполнилось! Во, дела закрутились, даже не вспомнил!»

Мишка вдруг почувствовал, что ему кто-то помогает, и действительно, под другую руку отца Михаила подсела Беляна Веденеевна. Вдвоем кое-как дотащили квелого священника до телеги, уложили, завернув в тулуп.

– Минька, ты в дом пойдешь или сразу поедешь?

«Ага, мадам, боитесь в одиночку к подружке возвращаться, еще возьмет да превратит под горячую руку в крысу или жабу. Хе-хе, вот они – темные суеверия; атеистическая пропаганда, ау, где ты, родимая? Но вы, мадам, однако, еще та штучка: если меня – так пороть, а как сама нашкодила, так за Миньку прятаться?»

– Пойду, вещи забрать надо, поблагодарить, попрощаться.

– А не боишься? – сама Беляна, не скрываясь, трусила.

– Меня как раз в день именин до беспамятства выпороли, чего мне теперь бояться?

– Прямо в именины? – удивилась старостиха.

– Ага!

– За что ж тебя так?

– Как за что? Для вразумления!

– Да будет тебе, за что все-таки?

– А вот, как сейчас, за слабого вступился. Дураком был, дураком и остался, тогда выпороли, сейчас даже и не знаю, что Нинея придумает?

– Так, может, не пойдешь? – Беляна оглянулась на дом Нинеи, словно оттуда могли выстрелить.

– Сразу сгоряча не убила, теперь уже не убьет, а больше я ничего и не боюсь, – бодро заявил Мишка, демонстрируя уверенность, которой вовсе не испытывал.

– Как ты ее остановил-то?

– Самому бы знать!

– Ну что, пойдем? – Беляна снова оглянулась на жилье ведуньи. – Или подождем, пока остынет?

Тут неожиданно подал голос отец Михаил:

– Не ходи, вертеп дьявольский… душу погубишь…

– Я, отче, в этом вертепе дней двадцать, и – ничего, даже тебе вот помочь сумел.

– Господь помог, но не испытывай терпения Его… Ведьма зла сейчас…

Беляна влезла в разговор голосом сварливой тещи:

– Опомнился, Аника-воин, предупреждала я тебя!

– Гордыня обуяла… думал, справлюсь. Грешен я, прости, сестра, усомнился в словах твоих…

Отец Михаил зашелся в долгом кашле, на губах выступила кровь. «Господи, неужели туберкулез? ЗДЕСЬ это – приговор».

– Беляна Веденеевна, – Мишка кивнул на священника. – Он хоть ел сегодня?

– Постился перед подвигом, хотел чистым в бой вступить…

– У тебя с собой есть что-нибудь? Нинеиного он не возьмет.

– Есть, пойдем, я дам.

Нинея, задумавшись, сидела за столом, все такая же властная и надменная, но сквозь величие уже начали проступать привычные черты деревенской старухи.

– Красава, смотри какая у нас бабушка красивая стала, – обратился Мишка к Красаве, – ты ее, наверно, такой и не видела никогда.

– Видела, видела! Только она скоро опять старой станет. Я, когда вырасту, стану ведуньей и сделаю так, стобы она всегда красивой оставалась!

– Вот и молодец, только на ведунью учиться долго надо.

– А меня бабуля выусит, я узе много умею!

– Очень хорошо. А теперь иди к малышам, мне с бабушкой переговорить надо.

– А я и оттуда услысу, если бабуля разресит, а если не захосет, то я и рядом нисего слысать не буду.

Мишка вышел на середину комнаты, снял шапку, низко поклонился.

– Благодарю тебя, Нинея Всеславна, за приют и ласку, за спасение от смерти, а наипаче – за науку и мудрость. Прости, если обидел невзначай, не держи зла, а хочешь – накажи. Я теперь на всю жизнь должник твой.