Сказка для Алисы (СИ) - Инош Алана - Страница 6

Иногда приползали сомнения, этакие чудовищные слизняки, таща над рогатыми головами транспаранты с девизами: «Господи, какая хренотень!» или «Дурью маешься, дорогая. Лучше работай, Алисе кушать надо». И смотрели с осуждающими мордами. Одного из них Ольга даже нарисовала. Мерзкий получился гад.

Но страница за страницей в блокноте заполнялись убористыми строчками, расшифровать которые было под силу лишь самому автору. Ну, или какому-нибудь врачу.

Ольга работала. И её труды приносили материальные плоды: Алиса была обеспечена одеждой, пищей и необходимыми медикаментами. У Алисы появился новый крутой смартфон. Не то чтобы Алиса сама очень его хотела, просто Ольге важно было доказать, что она способна обеспечить её всеми материальными благами и поддерживать её самочувствие на достойном уровне.

Она знала лишь одно: если Алисе плохо, ей тоже плохо. Алиса счастлива — Ольга счастлива тоже.

Алиса — её рука? Нога? Сердце?

Да что там, бери выше: самая что ни на есть душа.

Поэтому пусть уж лучше у Алисы всё удачно сложится с этим идиотским пылесосом, чем у Ольги ворохнётся под сердцем проклятый страх, что Алиса упадёт. Что ноги подведут её. Что мышцы не выдержат.

Какое отношение к этому имели записи в блокноте? Просто они однажды набрали критическую массу, и Ольга под давлением «улик» созналась:

— Алис... Я книгу пишу.

Руки Алисы в это время готовили кофе. Они с английской невозмутимостью и методичностью продолжили это делать, а вот бровь приподнялась, и взгляд скосился в сторону собеседницы. В нём замерцало что-то жадное, ненасытное.

— Вот как! Можно поинтересоваться идеей и сюжетом хотя бы в общих чертах?

Всё, что Ольга смогла сделать — это смущённо сунуть Алисе блокнот с записями. Та жадно пробежала их глазами, а потом разочарованно выдохнула:

— И всё? Это не книга, Оль. Это лишь наброски. Но...

— Но — что?..

— Но это может оказаться интересным.

Это означало два очень важных факта: а) Алиса понимала её почерк; б) она прослеживала заковыристую логику этих обрывочных, запутанных, как лабиринт, записок. Уже за одно это её следовало боготворить. В алисоцентричной системе мировоззрения Ольги это и стало решающим аргументом. А самое смешное — Алиса даже не подозревала, как много она значила в этой системе.

С этого момента для Ольги существовал лишь один постулат: «Алисе это интересно». И вместе с тем она до сих пор боялась полностью в это поверить: ведь она прекрасно помнила, как Алиса сказала когда-то: «Это — не моё».

Всё, что Ольга писала. Всё её... говнотворчество.

Весь этот стёб, грязная насмешка, едкая ирония, хитровывернутая издёвка. Вся эта жесть и чернуха, абсурдная игра, вся ухмылка то ли над собой, то ли над тем, что было написано раньше другими людьми. Перевёрнутое, осмеянное, перелицованное. Как можно было этим восхищаться, ценить и понимать? Кто был способен на такое?

А она сама — не пародия ли уже на саму себя?.. Может, Убийца Смысла остался лишь в цитатах? А может, он — лишь кирпичик чего-то большего?

Чем больше Ольга всматривалась в свой профиль, тем меньше чувствовала необходимость поддерживать существование этого виртуала. Убийца Смысла — не она. А она — не Убийца Смысла.

— Ты что! Не смей! — вытаращила глаза Алиса, когда Ольга заикнулась о том, чтобы закрыть к чертям собачьим эту страницу со всеми «говнорассказами». — Это просто порыв, пойми. Сама потом будешь жалеть! Переспи с этой мыслью ночь-другую, не руби сплеча.

Маленькая пухово-лёгкая ручка лежала на плече. Она убеждала красноречивее тысяч слов, а ласковому теплу умоляющих глаз невозможно было не подчиниться.

— Ладно, как скажешь, — вздохнула Ольга. — Пусть повисит пока.

Алиса мягко улыбнулась глазами и ресницами. Вперив в Ольгу колдовскую пристальную бездну зрачков, она сказала:

— В одном я с тобой согласна: Убийца Смысла — это этап. Что тебя ждёт в будущем? Жизнь покажет.

Поздней осенью они наконец приступили к осуществлению своих планов по расширению жилплощади. Все эти хлопоты съедали время, силы и нервы, и Ольге было не до творчества, но пара рассказов у неё всё-таки вышла. В декабре Алиса ещё и свалилась с бронхитом... Это были тяжёлые дни для Ольги, полные страха за хрупкое здоровье Алисы, которое любая дополнительная хворь только сильнее расшатывала. Но свой второй Новый год они встречали уже в новой квартире — пока ещё без ремонта, с неразобранными вещами в коробках, но счастливые.

Счастье омрачилось окончанием ремиссии у Ольги: в середине января часы её ночного сна начали стремительно сокращаться. На работе она летала, как смерч-юла, затевала перестановки, раздавала всем нагоняи и выговоры, а потом уволила-таки пару сотрудниц; и всё это — на фоне несуразной, сладковатой, калейдоскопно-цветистой эйфории. Она была нервным сгустком энергии. Мысли скакали, как олени, и было ощущение, будто новогодняя круговерть ещё не кончилась.

Адекватность шаталась где-то на краю крыши, готовая разбиться. Где-то внутри сидел скорченный карлик — ворчун и аналитик. Он бубнил себе под скрюченный нос: «Это оно. Оно вернулось». Этим карликом была она сама — трезвая, мыслящая её часть, осознающая, что происходит. Но голос «карлика» становился всё тише.

— Оль, может, к Софии Наумовне? — сказала Алиса, мерцая тревожными искорками в зрачках.

— Зачем? — хмыкнула Ольга. — Я отлично себя чувствую.

Вдобавок к куче дел она ещё и ремонт затеяла. И уже успела обклеить обоями половину одной комнаты. Алиса помогала в меру сил, но то и дело в её глазах мерцали эти тревожно-вопросительно-испуганные искорки.

— Может, тебе дозу надо изменить? Или вообще другое лекарство? Сходи к врачу, Оль, пожалуйста.

— Алис, не паникуй. Я адекватна. Подержи лучше обои, а то они сейчас слипнутся.

Они наклеили новую полосу обоев. Получилось криво, а посередине красовался пузырь.

— Блядь, или у кого-то руки из жопы, или... — запустив пальцы в волосы, Ольга села на пол, окинула взглядом результат их общих усилий и расхохоталась.

Алиса сидела рядом на расстеленной газете, держась за свою трость и всем весом наваливаясь на неё, будто на посох. Этакий мини-Гэндальф, только без бороды.

— Оль, тебе надо к врачу, — повторила она.

Рука Ольги подцепила её подбородок. «Вилкой» из двух пальцев она показала на свои глаза.

— Лисик-Алисик, посмотри на меня. Я в порядке. Моя крыша — на месте.

Всё та же тоскливая жалобность во взгляде. Мини-Гэндальф с тростью-посохом покачивал головой.

— Оль, пожалуйста. Мне страшно.

Комочек нежности в груди раскручивался в вихрь, захватывая сердце. Ольга притянула Алису к себе, нажала пальцем на кончик носа.

— Эй... Ты чего? Отставить панику, слышишь? Я контролирую это. Всё под контролем.

Губы Алисы дрогнули: вот-вот заплачет.

— Оль... Знаешь, сколько ты сегодня спала? Нет? А я знаю. Меньше, чем полтора часа. С одиннадцати до часу ты читала свои записки, с часу до двух бродила по квартире и бормотала что-то, пила кофе пять раз. В три двадцать ты кинулась делать приседы со штангой. С четырёх до пяти тридцати грунтовала стены под обои. Потом... потом таки вздремнула чуть-чуть. И поехала на работу. Откуда я всё так точно знаю? Потому что я тоже почти не спала. — В руке Алисы был блокнот, она стискивала его до дрожи. — Вот, видишь? Этот отчёт я отправила сегодня Софии Наумовне по электронной почте. Если она позвонит тебе завтра и пригласит на приём, не отказывайся, пожалуйста. Потому что мне, блин, страшно!..

Комочек нежности вибрировал, растекался изнутри по грудной клетке. Лёгкая дрожь смеха, дрожь нервов. Рука Ольги накрыла руку Алисы с блокнотом.

— Родная, я контролирую себя сейчас гораздо лучше, чем когда была без лекарств — когда творился тот лютый пиздец, а я не понимала, что это именно пиздец и что меня надо лечить. Сейчас я хотя бы знаю своего врага в лицо и знаю все его возможные маски. И умею с этим жить. Я прошла через глюки и бред, но сейчас их нет. Я всего лишь весело клею обои. Обоев бояться не надо, милая. Это только бумага и клей. Не нож окровавленный и не топор. Это просто, блядь, рулоны бумаги, ха-ха-ха!