Вторая ударная в битве за Ленинград (Воспоминания, документы) - Кузнецов Виктор - Страница 39

В армию Шумовы вступили добровольцами. В первые же дни войны их привел в военкомат дед, заявив: «Хоть наше село находится и далеко от фронта, но мои внуки хотят защищать Родину. Пожалуйста, примите их всех». Провожая на фронт, дед им дал напутствие: «Каждый из вас должен истребить по сто врагов. Меньше нельзя. Больше можно. У вас силы и сноровки на это хватит».

Внуки честно, на совесть выполняли наказ деда. На высоте 43,3 Василий попросил разрешения стрелять из пулемета, сказав, что четверо его братьев справятся с минометом. Командир полка разрешил. Противник двинулся в контратаку. Василий открыл огонь и скосил более 100 фашистов. Когда командир батареи подошел к нему, он лежал окровавленный — вражеская пуля пробила щеку. «Наказ деда, — доложил богатырь, — выполнил за один час. Вот они лежат рядками, как обмолоченные снопы». Василий в госпиталь не пошел. Весь день он дежурил у пулемета и только вечером сдал его новому расчету, а сам вернулся к братьям…

Во время этих боев братья Шумовы подали заявление о приеме их в партию. «Наша жизнь, — писали они, — тесно связана с жизнью Коммунистической партии с ранних наших лет».

В боях по прорыву блокады Ленинграда героически сражались воины всех национальностей. Бурят Зайнелг Абиб Касенов подорвал 4 дзота и истребил более 100 гитлеровцев. Командир роты старший лейтенант казах Аиб Абильев со своими взводами ворвался в Рабочий поселок № 6, разрушил пять дзотов, блокировал три бункера, в которых находилось 120 фашистов, и продержал их «под арестом», как он говорил, пока не подошла помощь батальона. Из одного блокированного убежища вытащили 30 пленных, а два бункера Абильев подорвал, так как фашисты не складывали оружия.

Для удержания Синявинских высот враг ввел только на последнем этапе сражения две свежие дивизии. 11-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Томашки сгорела за два дня боев, потеряв 12 тысяч убитыми и ранеными. Такая же участь постигла 212-ю пехотную дивизию генерал-майора Рихмана. Переброшенная под Синявино из-под Тосно, она также продержалась лишь несколько суток и потеряла 12 500 солдат и офицеров.

390-й пехотный полк 215-й пехотной дивизии, 162-й и 176-й пехотные полки 61-й пехотной дивизии, побывавшие на Синявинских высотах, также недосчитались добрых двух третей всего состава. Таким образом, на четырехкилометровом участке, где действовали три вражеские дивизии, гитлеровцы потеряли 36 тысяч своих солдат и офицеров, то есть по 9 тысяч на один километр фронта.

Наши потери были тоже велики, но они не идут ни в какое сравнение с теми, которые понес на Синявинских высотах враг. А ведь мы наступали! Это говорит о большом мастерстве наших воинов.

Прорыв блокады Ленинграда, штурм синявинских позиций вошел в историю Великой Отечественной войны, в историю славной битвы за город на Неве, как ярчайший пример мужества, отваги и непреклонной воли наших войск к победе.

Долгое время мне пришлось воевать на Ленинградском и Волховском фронтах. Навсегда остались в памяти бескрайние леса Приволховья, болотистые топи, торфяные поля, разбитые дороги. Трудную борьбу с врагом дополняли природные сложности. Чтобы воевать и жить, войска вместо траншей вынуждены были строить деревоземляные заборы, вместо окопов — насыпные брустверы. Бревенчатые настилы и гати прокладывались на многие километры. Эти фронтовые дороги солдаты окрестили «трясучками». Отправляя в тыл раненых, ездовые с горечью говорили: «Тело довезу, а за душу не ручаюсь».

Осенью и весной все тропы и дороги становились буквально непроходимыми. Бойцы двигались по пояс, а то и по горло в воде, толкая перед собой плот, на котором были боеприпасы и продовольствие.

В условиях Волховского фронта минометы были наиболее подходящим оружием. Пехота с уважением говорила: «Миномет — та же артиллерия. Плита, самоварная труба. Против гаубицы пониже, дымок пожиже, а прикурить врагу хорошо дает».

Зима в 1942 году легла рано и устойчиво. Примерно в середине ноября мы с группой бойцов и командиров, откомандированных из 120-го минполка, пробирались во вновь формируемую минометную часть при 2-й ударной армии. Бушевала метель. Северян разъяренно хлестал нам в лицо, пузырил шинелишки, забирался за воротник. К вечеру мы пришли в разрушенное Войбокало. Оконные проемы в домах забиты досками, заткнуты тряпьем. Чтобы попасть засветло к месту назначения, мы двинулись дальше. За деревней вошли в лес. Здесь царила тишина. Вскоре оказались на полянке и увидели небольшую землянку, притулившуюся у вековой ели. Возле нее стоял подтянутый капитан средних лет с симпатичным лицом.

— С пополнением? — спросил он меня.

— Так точно, товарищ капитан. Скажите, где найти командира полка? Я назначен начальником штаба.

— Тогда будем знакомы. Командир полка я — Недачин Павел Николаевич, — отрекомендовался он. Потом с какой-то затаенной надеждой добавил: — Родом из Смоленска. Может, есть земляки?

Но строй промолчал. Поздоровавшись со всеми за руку, командир полка сказал:

— Полка еще нет. Вы составите костяк. Работы предстоит много.

Спустя несколько минут появился лейтенант. У него было смуглое, чуть скуластое лицо, веселый взгляд с хитринкой. Широченные бриджи скрывали кривоватые ноги. От него так и веяло молодостью и задором. Он пристукнул каблуками со шпорами, представился: