Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль - Страница 14

И принц продолжал раздумывать о том, что в начале кампании, которую все считали славной, рок привел его в убежище жертвы… Это было как черное предсказание, кидающее тень на будущее.

Он поднял голову и увидел бледного ребенка, смотревшего на него. Его мысли переменились.

— Кто ты, малютка? — спросил он, стараясь смягчить свой голос. — Разве ты живешь в этом доме?..

— Я здесь с сегодняшнего утра. Раньше мой друг Франц приезжал к нам в Страсбург, а затем вы к нам приходили, я ведь вас хорошо узнал, полноте!

— Меня? Ты уверен?..

— Да, я уверен!.. Это было не так давно!..

— Ты хочешь сказать, что видел меня на улице верхом, не правда ли?

— О, нет! Вы были пешком, совсем один и не были так красиво одеты.

— Полно! Приблизься и расскажи-ка мне немножко.

Ганс подошел спокойно, пожирая глазами его вышивки, кресты и шпагу, которую он мог потрогать. Он доверчиво прижался к коленям Мюрата, смотря прямо ему в глаза и не смущаясь теперь его величественной фигуры. Затем он наклонил голову и тихонько, украдкой стал поглаживать кончиками пальцев висящий золотой шнурок темляка.

— Где же ты видел меня? Скажи теперь.

— У нас! Мама Берта была с вами, когда мы с Лизбетой вернулись. У нее был такой печальный вид, но, когда вы уходили, то сказали что-то доставившее ей удовольствие. Тогда я увидел, что вы не злой.

— А, угадал!.. Улица Де-ла-Месанж, не правда ли? Тому два дня? Да, да, я вспоминаю. А где же теперь твой отец?

— Не знаю… Я никогда не знаю!..

— А твоя мать?

— Она здесь, с нами.

— Как, здесь? Эти комнаты занимала она?

— Да, Франц перевел нас наверх, узнав, что вы приедете.

При звуке детских слов душа воина мало-помалу освободилась от печальных мыслей, только что ее омрачивших. Затем в его воображении предстало красивое лицо и изящный силуэт женщины, которую он нашел в скромной лавочке. Теперь он, сияющий силой и славой, встретит снова ее и даже будет встречать мимоходом в своих разъездах в глазах неприятеля. Все это облегчило атмосферу, и черные тучи прошедшего унеслись высоко к звездам.

Впрочем, правда, что он был в тот вечер очень добр к этой красивой женщине, испуганной шпионом Шульмейстером, и он с самодовольством вспомнил об этом. Но и эта маленькая лавочница тоже была очаровательна! Возможно ли, чтобы она принадлежала подобному грубому мужику!..

Теперь Мюрат смеялся себе в усы, барабаня пальцами по плечу ребенка. Провались, черные мысли, при подобном соседстве! И солдатское фатовство победителя дошло до мысли: «Когда найдется другой подобный случай?».

Движение на улице, шум сабель, задетых за порог, и несколько грубых, отрывочных слов, достигших его уха, заставили Мюрата поднять голову.

— Останься там, — сказал он Гансу, указывая на один из углов комнаты.

Вошло четверо офицеров: один драгунский, другой гусарский полковники и два капитана.

Они молча ожидали вопросов начальника. Затем на безмолвный вопрос в глазах Мюрата оба полковника последовательно отвечали, что видели и что знали. Этот словесный рапорт не содержал, по правде, ничего интересного и нового, чего не видели бы ежедневно на войне. Однако Мюрат не забывал специальной роли, которая ему предстояла в этом прологе кампании. Он настаивал, чтобы узнать малейшие детали демонстрации, сделанной обоими полками при входе в дефиле…

— Какие признаки собрали вы о том, что наши движения были указаны неприятелю? — спросил он наконец. — Встретили ли вы какой-нибудь австрийский корпус, отряд конницы?..

— Нет, ничего! — в один голос ответили полковники.

— А местные жители как встретили вас?

— Вежливо… Прилично…

— Ни одной подозрительной фигуры среди них?.. Ни одного человека, попробовавшего пройти, несмотря на вас, на другую сторону гор?

— А, что до этого, напротив, — отвечал гусарский полковник, — капитан, командующий моим третьим эскадроном, заявил, что гонялся за человеком, схваченным двумя его солдатами. Одного из них он сначала опрокинул, а от другого скрылся и пустился бежать лесом. Обыскали все чащи, но его не нашли. Я оставил еще несколько человек, которые караулят три перекрестка, чтобы окружить облавой место, где он исчез.

— Прикажите им вернуться, полковник! Бесполезно искать этого молодца… Тем лучше, если он скажет другим, что нас видел, потому что для этого-то мы и показываемся! Есть у вас приметы этого человека?

— Да, маршал, маленький, коренастый, с рыжими волосами. На нем надет коричневый сюртук и серые чулки. Он наблюдал издали за нашими драгунами, когда мои гусары его захватили. Он, должно быть, бросил свою подзорную трубку, когда бежал. Один из солдат поднял ее: вот она. Я наказал обоих солдат, допустивших его побег.

— Отмените наказание! Он оказал нам важную услугу помимо его желания.

Ганс сделал легкое движение в своем углу. Мюрат повернул голову в его сторону, посмотрел на него и, поддаваясь какому-то внезапному побуждению, спросил:

— Знаешь ли ты, крошка, человека, о котором полковник только что говорил мне?

— Это — папа! — отвечал ребенок с оттенком гордости и нежности в голосе.

— Ты уверен?

— Ну, конечно. У него надеты серые чулки, а вот и его трубка…

Мюрат, смеясь, положил свою руку на голову ребенка.

— Видите, господа! Наш беглец известен. Не занимайтесь больше им: это приказ императора!.. Мы отправляемся завтра рано утром. Прикажите звонить пробуждение в четыре часа. Дорога назначена драгунам в Оберкирх через Аппенфейер, а для гусар, имеющих лучших лошадей, в Ахерн, где они обождут меня. Спокойной ночи!

Только что успели уйти офицеры, как в дверях показалась Берта и остановилась, пораженная зрелищем.

Мюрат стоял перед столом, водя пальцем по разложенному плану, как будто изучая глазами дорогу, по которой ему придется следовать. В двух шагах от него маленький мальчик забавлялся совершенно по-домашнему, вынимая тихонько из ножен стальное лезвие шпаги.

— Что ты делаешь здесь? — сказала она.

Краска покрыла ее щеки при звуке своего собственного голоса, прежде чем генерал и ребенок одним движением повернулись в ее сторону.

Она хотела извиниться за свою нескромность материнским чувством и сделала жест, чтобы подозвать и увести своего сына.

— Наконец — это вы?..

Этим криком радостно приветствовал ее появление Мюрат. Она сконфузилась и осталась прикованной на одном месте.

Ганс подвинулся к стене и сел в старое кресло Родека, которое представило ему возможность отдалиться. Мюрат с протянутой рукой бросился к молодой женщине. Последняя не могла помешать себе, чтобы застенчиво не дотронуться до нее кончиками своих пальцев.

— Не браните, сударыня, этого милого мальчика! Я сказал ему, чтобы он остался здесь… Это я его задержал. Не угадываете ли вы, почему мне доставляло удовольствие слушать его?

Берта не знала, что отвечать. По правде сказать, чувство, которое она испытывала при виде Мюрата, не походило на чувство благодарности, так как ее женская гордость была безупречна. Тем более это не была привязанность, ибо она едва знала этого блестящего офицера, этого грозного принца, смотревшего на нее такими пылкими и веселыми глазами. Но тогда это, значит, была все-таки небольшая симпатия, потому что он уже второй раз высказал к ней любезность и доброту.

Она кончила тем, что сказала, вся дрожа, как в лихорадке:

— Пора этому ребенку вас покинуть, сударь. В этот час я должна его уложить спать. Вы сами, без сомнения, нуждаетесь в покое!..

— Мой истинный покой, — перебил ее Мюрат, — это видеть вас! Если бы вы знали, какое вознаграждение после тяжелого дня найти подобную хозяйку квартиры!..

— О, пожалуйста…

— Да, да! Я знаю, что я уже вам успел не понравиться грубостью, с которой я говорил в первый раз. Но вы скоро поняли, — не правда ли? — что не умеешь взвешивать слова, когда выражаешь истинное чувство. Надо простить грубость воину, как я, когда он хочет сказать, что у него на сердце.