Шпион Наполеона. Сын Наполеона (Исторические повести) - Лоран Шарль - Страница 3

Что же касается Лизбеты, то она прижалась к нему с другой стороны, испуганная и готовая расплакаться.

— Командир, — сказал Шульмейстер, сделавшийся с этих пор безусловно хладнокровным, — я не знаю, какой вы отдали приказ относительно меня, но я надеюсь, что вы не откажетесь отправить этих маленьких бедняжек на другую сторону лагеря, к городским воротам. Когда они достигнут их, я буду спокоен, так как Ганс с сестрою сумеют найти свой дом.

— В самом деле, ничего нет проще, — заметил командир. — Капитан, прикажите, чтобы проводили этих двух ребятишек домой. Я совсем не хочу, чтобы с ними случилось несчастье… А вы, друг мой, следуйте за мною.

И в то время, когда мальчик в сопровождении сержанта удалялся бледный, с блестящими глазами, держа за руку испуганную сестренку, бакалейщик с улицы Де-ла-Месанж шел окруженный четырьмя солдатами, понурый, с опустившимися руками, к квартире военного профоса.

В дверях лавочки, находящейся на улице Месанж, среди самой непоэтической обстановки бакалейных и табачных товаров, стояла нежная, очаровательная фигура женщины. Ее каштановые с золотистым отливом волосы, разделенные пробором на две волнистые пряди, были собраны и густо скручены на затылке. Матово-бледный цвет лица, большие темные глаза и гибкая фигура, одетая в простой эльзасский костюм без всяких украшений из золотых прошивок, особенно выделялись рядом с выставочным окном, на котором были разложены незатейливые товары: пряности, табак, ленты, коленкор и мелочные железные и медные товары. Ее изящная фигура казалась живой статуей, только что поставленной на каменных ступенях входа в магазин.

С виду ей нельзя было дать более двадцати лет — в действительности ей было двадцать пять. Прохожие настолько очаровывались ее красотой, что забывали помечать годами ее прекрасные черты. Они нисколько не заботились о том, девушка она или женщина. Все, что они замечали в ней, — это была ее красота, а она принадлежала всем, кто имел глаза.

В данный момент Берта с беспокойством смотрела в противоположную сторону улицы, по направлению к аллее Брольи. Она отвечала с рассеянной улыбкой на почтительные поклоны соседей и, казалось, относилась равнодушно к тому, что рассказывали собравшиеся группы о событиях дня. Берта, конечно, видела, как и все ее соседи, необычайное движение, произведенное только что прибывшими войсками. Уже несколько часов сновали по улицам города целые толпы военных; их лица и мундиры были совершенно неизвестны горожанам. Берта Шульмейстер, поминутно отрываемая от своего бесполезного дежурства, едва успевала удовлетворять требования многочисленных покупателей. Ее сердце, казалось, сжималось от страшной, мучительной тоски; необъяснимый ужас сковывал ее губы. Она не слышала ни комплиментов, которые щедро рассыпали перед ней новые покупатели, ни даже их требований. Ее рассеянность не укрылась от наблюдательных соседей, и самый близкий из них обратился к ней вечером с вопросом:

— Вы не очень-то разговорчивы сегодня, госпожа Шульмейстер?

— Я ожидаю мужа, — ответила она, — он уже давно ушел вместе с детьми. Боюсь, что им нельзя будет пробиться сквозь войско и войти в город.

— Сколько причиняют вам беспокойства эти ребятишки! Если бы это были ваши дети, вы о них не заботились бы более!.. И чего же вам опасаться?

— Не знаю. Конечно, Карл осторожен и силен; но он всегда хочет видеть вблизи все, что происходит, и это меня пугает…

— Ба! Ваш муж любит выкидывать шутки, подите! Вы смотрите вправо, а он, может быть, возвратится с левой стороны…

Когда молодой купец окончил свое замечание, то женщина, ожидавшая, чтобы Шульмейстер отвесила ей несколько зерен кофе, тоже вмешалась в их разговор. Она принялась сожалеть о маленьких крошках, говоря, что родители не правы, когда водят малюток в толпу, где они рискуют быть раздавлены. Пока они таким образом беседовали, свет, уже менее яркий, чем утром, проходивший в дверь лавки, внезапно заслонился какой-то фигурой: высокого роста человек стоял на пороге.

Пришедший был прекрасно сложенный и сильный мужчина. Целый лес густых черных вьющихся волос спускался ему на виски, почти скрывая уши. По костюму незнакомец напоминал богатого путешественника-купца. Он был одет в длинный сюртук с воротником и в панталоны, засунутые в сапоги с отворотами. Его пальцы были унизаны драгоценными кольцами. Вся его личность дышала уравновешенной твердостью, спокойной смелостью и значительной долей самодовольства. Его произношение обнаруживало южное происхождение. Он обратился к молодой лавочнице очень вежливо и в то же время повелительно.

— Прелестное дитя, — сказал он, — не здесь ли находится дом торговца железом, по имени — подождите-ка!.. Карл… Карл… Майстер?.. Еще что-то есть перед Майстер, но я забыл… Впрочем, вы знаете, что я хочу сказать?

— Извините, сударь, в этом доме нет торговца железом… Моего мужа зовут Карл Шульмейстер, это правда, но его торговля…

— О, его торговля, какое мне дело!.. Я подразумеваю ту, которой он занимается для виду. Он торговал старым железом; теперь продает, как я вижу, чернослив и табак; мне нет никакого дела до всего этого, но я хотел бы его видеть и поговорить с ним одну минуту о другом деле. Говорят, он занимается контрабандой, надувал таможню. Слух идет даже о том, что он время от времени стреляет в таможенников. Вот об этом-то мне надо с ним побеседовать. Я пришел нарочно один, во-первых, чтобы его не напугать, а, во-вторых, я потерял бы слишком много времени, чтобы пойти… к себе переодеться и захватить товарищей… Где же ваш муж? гм!..

— Я ни слова не поняла изо всего, что вы мне говорите, сударь, — ответила она, смутно беспокоясь. — Я здесь одна… Потрудитесь прийти немного позже…

— Нет уж, извините! Вы говорите, что его еще нет?.. Хорошо, я подожду его!

— Но сударь… — попробовала возразить молодая женщина.

— Полно! Не прикидывайтесь суровой, крошка! Мне нравится оказать честь этой скромной девочке и отдохнуть минутку здесь… Тем более мне это нравится, что поистине вы очаровательны!.. Если человек, которого я ищу, — ваш муж, то он должен походить на Аполлона, чтобы быть достойным вас…

Эти любезности, вероятно, расточались не раз этим кичливым и надменным человеком и при других обстоятельствах. Он был, очевидно, убежден, что всякая женщина, на которую он обратил внимание, должна быть преисполнена счастья. Пока он смотрел на Берту Шульмейстер, выражение его лица как бы говорило: «Разве я не любезен! Разве я не умен! Как я непреодолим!» Но это самомнение было скорее наивное и заставляло улыбаться.

Между тем госпожа Шульмейстер сделалась совершенно бледной. Последние покупатели ушли, как только он вошел в лавку, и теперь она осталась совершенно одна с незнакомцем. Инстинкт ей подсказал, что под этой маской грубых и наглых любезностей скрывается тонкий, хитрый, привыкший к всевозможным заговорам наблюдатель, который ей угрожает опасностью. Однако в ней прежде всего проснулась женская гордость.

— Я у себя дома, — сказала она спокойно, — и желаю остаться одна… Кроме того, приближается ночь, и я должна запереть магазин. Не угодно ли вам удалиться?..

Незнакомец расхохотался от чистого сердца. Ему показалось это настолько невероятным, изумительным и необыкновенным, чтобы осмелились ему предложить удалиться… Поистине эта женщина не сомневалась в неблагопристойности своих слов!.. Уйти… Она его просила и даже приказывала ему уйти!.. И его большие черные глаза начали ее рассматривать с новым восхищением. Такая красивая, такая изящная женщина и выгоняет его за дверь!..

— Моя дорогая, — прервал он свой смех. — Вы положительно не узнали меня, я в этом более не сомневаюсь. Это кажется невероятным, но все-таки надо это признать. Вот так история! — воскликнул он. — А еще дурак Бертран говорит, что я не умею переодеваться. Но возможно ли, что вы не знаете, кто я? Ей-богу, я никогда не воображал подобной вещи!.. Но всмотритесь же в меня немного!.. Нет?.. Вы не знаете меня?..