Ген бессмертия.Охота на волков.Пробел (СИ) - Алексеева Оксана - Страница 30

— Если кто-то вслух скажет хоть слово об увиденном, особенно при охотнике, сделаю больно!

Сквозь смех я заметила:

— Это что за дискриминация? Мы полрайона чужих повеселили, пусть и свои посмеются!

— Это кому он свой? — повернул ко мне лицо Ник.

— Ну понесла-а-ась, — услышала я протяжное от Бет, которая вела машину.

А в моей памяти уже всплывал недавний диалог:

— И это я ревнивая мартышка?

— Да он смотрит на тебя глазами преданного пса, когда не стучит своим!

Я понимала, что за него сейчас говорит ревность, но и не могла спустить это на тормозах.

— Он стучит своим, а ты — любимому Мастеру. В чем разница? Мастер симпатичнее?

Он издал гортанный рык, но тут Ольга, до сих пор сидевшая справа от него, запрыгнула между нами и начала втискиваться, отодвигая друг от друга. И успокоилась только тогда, когда мы оказались на максимально возможном в данной ситуации расстоянии, глядя каждый в свое окно. Они думают, что мы подеремся? Мы дети, что ли?!

Как же я его ненавижу… Вообще просто не буду с ним общаться. С ним же разговаривать все равно невозможно.

Уже засыпая, я услышала, как открывается дверь в мою комнату, и пробурчала:

— Ну и чего тебе надо?

Он в одежде, как и в прошлый раз, улегся на мою постель, обняв сзади. Я все же попыталась еще раз:

— Пошел вон.

— Помолчи ты уже, спать мешаешь, — ответил он таким голосом, как будто и правда уже засыпал.

Я погружалась в сон, улыбаясь. Но все же успела поймать за хвост мысль, что так дальше продолжаться не может. Кто-то из нас точно умрет: или он убьет меня, или он убьет себя. Мне он такого шанса не предоставит. Мы прочно засели в тупике.

Проснулись мы от сметающего все на своем пути торнадо. И имя ему Легион! В лице, конечно же, Бет. Она залетела в мою спальню и с криком «Хватит дрыхнуть! Петухи уже пропели, часов восемь назад, а у вас коровы не доены!» разместилась в кресле. Ник уже сидел, облокотившись на спинку, а я, стирая с глаз сонливость, только поднимала голову. Бет все же смилостивилась дождаться, когда я тоже усядусь, укутавшись в одеяло, и только после этого начала:

— Так, победители в номинации «Самая дебильная парочка года», пора поговорить.

Поговорить нам уже давно надо, просто как-то не получается. Потому я кивнула и заметила, что Ник сделал то же самое. Получив наше согласие, Бет уже спокойным голосом сказала:

— То, что вы с собой делаете, сведет вас с ума раньше, чем вы доживете до Ритуала. Поэтому уже давно пора разобраться хотя бы с тем, с чем возможно. А поскольку вы двое ведете себя как малолетние придурки, то моя помощь вам зверски необходима.

Мы со вторым малолетним придурком переглянулись и снова кивнули Бет, предоставляя ей право стать нашим «семейным» психотерапевтом.

— Николя, — обратилась она к нему, — если ты еще не врубился, то я тебе кое-что объясню. Я прекрасно понимаю, что ты находишься в очень тяжелой ситуации. Но это не значит, что ты должен уничтожать Аню всякий раз, когда не можешь справиться со своими чувствами.

Он ухмыльнулся и уточнил:

— Да ей это нравится! Моя вечная подружка ловит кайф от моей ревности!

Ревности? Неужели он признался в этом вслух? Но кайф я, как ни странно, не ловила. Но спасибо Бет, что сама взялась за объяснение сего факта этому тугодуму:

— Нет, Николя. Давай оставим шутки и попробуем разобраться. Ты знаешь, я работала с очень многими смертными, готовя их к Ритуалу. Но Аня меня привела в изумление. Я никогда не видела, чтобы так реагировали на происходящее. Никаких истерик, депрессий или сверхвозбуждения от осознания, что ее жизнь так круто повернула в направлении, о существовании которого любой здравомыслящий человек и не думал. Она просто задавала вопрос, впитывала ответ и задавала новый. Сначала я определила ее как очень неэмоционального человека, но потом поняла — она почти осознанно игнорирует непродуктивные эмоции и в этом достигла беспрецедентных успехов. Ты знаешь, любой кандидат в Волки должен соответствовать определенному параметру психологической устойчивости. Но если бы Аню взяли за образец, то большинство никогда бы не прошло отбор. Разве тебя самого не удивляло ее спокойствие?

Он пожал плечами, а Бет продолжила:

— И то, как она сейчас себя ведет — совершенно не вписывается в рамки ее характера. Ей тоже тяжело, Николя! Зачем ты еще провоцируешь ее на реакции, которые она никогда бы не показала окружающим, если бы смогла взять себя в руки? Прекрати перекладывать на нее то, с чем сам не справляешься.

В общем-то, она сказала то, что для него должно было быть очевидно. Но, вероятно, запутавшись в собственных эмоциях, на мои у него просто не оставалось сил.

Ник повернулся ко мне.

— Значит, ты только со мной такая… страстная? — он цокнул языком, а я закатила глаза к потолку. Но он тут же добавил:

— Извини, извини. Ты права, Бет. Я постараюсь. Хорошо? — спросил он у меня.

Я тоже искала выход из сложившегося тупика, поэтому ответила:

— Хорошо.

Он продолжил:

— И, пожалуйста, не спи с другими. И не танцуй. И не целуйся. Особенно с охотником, — продолжил он список требований. — Да и вообще, хороший охотник — кастрированный охотник.

— Ладно, — я уже улыбалась.

— И спать я буду тут, — закончил он.

Я уже не смогла сдержать смех:

— Ладно.

Бет, очевидно, обрадовалась, что наконец-то заставила нас хоть о чем-то договориться.

— Аня, — теперь она обратилась ко мне. — Ты кое-что должна узнать о Николя.

— Не надо, — перебил он.

Но торнадо невозможно остановить.

— Надо. Перестань быть идиотом. Разве есть у тебя сейчас кто-то ближе, чем она? Неужели ты не понимаешь, что она должна понимать тебя, лучше других? Лучше, чем я.

Он подумал и согласился:

— Валяй. Только без подробностей.

Я удивленно перевела взгляд снова на Бет и приготовилась слушать.

— Нет, Николя, я расскажу все, что ты мне тогда рассказал. Я злоупотребляю твоим доверием, но то, что я знаю о тебе больше, чем та, с которой ты сейчас готов провести все отведенные тебе столетия, — неправильно. Или ты можешь сделать это сам.

Он снова кивнул и жестом предоставил слово ей. И Бет начала, переходя на литературный язык, который всегда использовала, когда рассказывала о чем-то важном.

Николя родился в середине девятнадцатого века, когда Луи Наполеон Бонапарт уже сменил свое президентство на корону императора, а во Франции почти все занимались заговорами, демонстрациями и подготовкой либо к очередной войне, либо к очередному перевороту. А семья Николя жила изолированной от политики жизнью в предместьях Вердена, и до того беззакония, что творилось в провинции, власти просто не было дела.

Мать Николя была гораздо моложе отца, но безропотно терпела его безосновательную ревность, пьянство, карточные долги и побои. Ему тогда казалось, что хуже жизни и невозможно себе представить. Но он очень сильно ошибался.

Однажды к ним в дом пришли странные, грязно одетые люди и, поговорив с отцом, забрали Николя и его мать в уплату очередного долга. Бедная женщина на коленях умоляла не трогать хотя бы ее девятилетнего сына, но никто не собирался ее слушать. Их увезли в какой-то дом посреди леса, с виду выглядевший заброшенным. И вот только тогда начался ад.

Их бросили в подвал, заперев в разных клетках. Кроме мальчика и его матери, в подвале были еще две женщины, не отвечавшие на их вопросы. Оказалось, что их похитители предоставляли всем платежеспособным клиентам «эксклюзивные услуги» — любой мерзавец мог выбрать себе одну из жертв и делать с ней все, что захочет. Женщин били, насиловали и пытали прямо тут, на глазах у остальных. Николя видел все, что делали с его матерью.

Тому, кто плакал или просил пощады, всегда доставалось больше. Это всех быстро приучило к тому, чтобы сносить все издевательства молча, пока хватало сил. Мать Николя в первые дни пыталась хоть как-то поддержать его, когда извергов не было поблизости, но вскоре и она совсем перестала разговаривать. Кормили их отбросами, а иногда не кормили вообще.