Замуж за светлого властелина (СИ) - Замосковная Анна - Страница 31

Сев на постели, накрываю ладонью ухо, которое вчера прикусил светлый властелин, касаюсь шеи, потираю место у запястья, к которому прижимались его губы. В воспоминаниях настолько отчётливо звучит шумный вдох, с которым властелин втянул запах моих волос, что невольно оборачиваюсь, но за спиной никого.

Может, не мыться, чтобы избежать подобных прикосновений?

Но разум заманчиво напоминает, какая тёплая вода наливается в ванну. Я обычно моюсь в реке холодной, а тут…

Найду какие-нибудь другие способы избежать близости.

Стянув обтрепавшееся платье, пробегаю в ванную и, как учил светлый властелин, выкручиваю вентили. Горячая вода с шумом вырывается в светлую полость, белый пар поднимается к белому потолку.

У меня тоже полно всяких белых бутылочек со сладко пахнущими жидкостями.

Желудок вновь стискивается в голодном спазме, но я сосредотачиваюсь на ожидающем меня блаженстве купания.

Кажется, я умерла, и меня настигло счастливое посмертие в долине, куда уходят ведьмы со своими избранными, настолько хорошо распаренному телу, настолько мягкие полотенца, такой чудесно нежный халат меня обнимает…

Ощущение блаженства портит лишь голод, всё чаще напоминающий о себе.

Ну и светлый властелин, сидящий на кровати.

Как хорошо, что я в халате. Властелин окидывает мою шею, руки, голые лодыжки жадным взглядом, отчего хочется нырнуть обратно в ванную и захлопнуть дверь. Глаза у него абсолютно чёрные из-за расширившихся зрачков, и слегка мутные.

— Я принёс новое платье. Чёрное, как ты хотела, — в ровном голосе властелина снова низкие, сиплые звуки. Пальцы руки, которой он указывает на лежащее рядом платье, вздрагивают. — Время обеда. Какую еду ты выбираешь, свою или мою?

От направленного на меня взгляда не просто бежать хочется: дышать тяжело, и сердце сбоит.

— Мою, — выдавливаю я.

— Жду. Тебя. У телепорта, — светлый властелин резко поднимается и выходит из спальни.

Дверь за ним бесшумно закрывается, но всё равно ощущение, словно он ею хлопнул.

Из-под кровати доносится выдох-писк, Жор высовывает морду с прижатыми ушами. Глаза опять круглые и остекленевшие, как у чучела.

— Марьяна, мне страшно, — признаётся он. — Его даже Бука не понимает.

Мне тоже страшно, но я подхожу к разложенному на покрывале чёрному новому платью и глухо отвечаю:

— Фамильяры часто не понимают хозяев. Почему ты не рассказал мне о Буке?

— Ну, — Жор опускает взгляд в пол, ковыряет лапкой белоснежный ковёр. — Он не хотел знакомиться. Необщительный он, понимаешь.

Понимаю, что у властелина в этом случае может иметься тяга к общению, хотя по нему не скажешь.

— Что ещё ты знаешь о своём новом друге?

— Он мне не друг, — фыркает Жор. — Просто мы объединились для достижения общей цели. Мы же хотим отсюда уехать, и он хочет, чтобы мы уехали.

А властелин этого не хочет.

— Это он посоветовал тебе изменять дом?

— Да, конечно, он ведь хорошо знает властелина, знает, на что надо давить.

Это феномен фамильяров: почему-то они всегда пропускают мимо ушей, забывают, не хотят признавать факта, что мы — духовные противоположности. Конечно, у нас бывают общие цели, так, например, мы с Жором оба хотим домой, потому что боимся властелина, и мы вполне единодушны в нейтральных вопросах, но реакции Буки на нас… не оставляют сомнений в том, что это отражение противоположных устремлений властелина. Я качаю головой:

— Лучше бы ты узнал, что любит твой приятель.

— Зачем? — Жор хлопает глазками, а я, наконец, поднимаю платье, оглядываю: ткань мягкая, сшито добротно.

Никогда у меня не было настолько хороших платьев, даже свадебное всё же сделано на скорую руку и не такое качественное. Судя по всему, размер у него мой.

— Любопытно, — мрачно отвечаю Жору и распутываю шнуровку на спине. — Никуда не уходи, будешь шнуровку затягивать.

— Как? — возмущается Жор. — У меня же лапы.

Вздыхаю…

Это странный, тревожный момент, когда властелин затягивает шнуровку, горячо дыша мне в затылок, мягко касается плеч, талии, проводит ладонью по плетению вдоль позвоночника, волнительно долог, откликается во всём теле напряжением, потому что я знаю, что властелин бы хотел меня раздеть. И он, кажется, тоже знает, что мне об этом известно.

Он проводит ладонями по моим по-ведьмински распущенным волосам, и с них уходят остатки воды. Перебирает чуть вьющиеся пряди, вдыхает их запах…

Кажется, моё сердце сейчас выпрыгнет, даже в глазах темнеет.

Светлый властелин отступает к волшебному кольцу и, не глядя на меня, протягивает руку, предлагая держаться за него.

А через минуту мы выходим в центре Окты, и мне по-прежнему тяжело дышать, а волоски на коже встают дыбом в сторону властелина, словно он их притягивает.

— Можно после обеда прогуляться по городу? — сипло спрашиваю я.

Властелин вытаскивает из-за пазухи мешочек звонких монет и, всё так же не глядя, протягивает мне.

— Да. Вот тебе деньги на мелкие расходы. Если понадобятся крупные, записывай на наш счёт.

Заглядываю в мешочек: золото и серебро. Взвешиваю. Мелкие расходы? Я за всю самостоятельную жизнь не потратила столько денег, сколько он мне сейчас даёт на «мелкие» расходы.

— К ужину я буду ждать тебя в ресторане, — продолжает властелин. — Если захочешь покинуть Окту раньше, можешь воспользоваться извозчиком или зайти ко мне, телепортирую домой.

Это что, мне можно свободно ходить куда угодно и сегодня тоже?

— А завтра можно будет походить по городу? И по пригороду? И в ведьминскую деревню заглянуть?

— Сколько угодно.

Внутри всё сжимается, но уже не от голода, а от дикого волнительного предвкушения. Если я могу свободно гулять, я могу зайти… могу зайти в лавку родителей Рейнала.

Сердце будто переворачивается в груди, пускается в бешеный галоп, а на губах расцветает счастливая улыбка. Но я тут же старательно её давлю: властелин не должен ни о чём догадаться, да и Рейнала за прилавком может не оказаться.

С каждым шагом по светлой мостовой сердце бьётся быстрее. Оно колотится так неистово, что его рёв оглушает, а перед глазами всё плывёт, и я больше не вижу обращённых ко мне лиц прохожих, не слышу неотступно преследующего меня шелеста голосов.

Невидящим взглядом скольжу по вывескам, пытаясь отыскать кондитерскую. Аромат свежей сдобы накрывает внезапно, и зрение проясняется. Я миную витрину с окороками и колбасами, следом идёт витрина с печеньем, пряниками, хлебами.

Стук сердца сливается в мощный гул, я прибавляю шаг. Одёрнув платье, — у меня такого замечательного никогда не было! Вот бы Рейнал увидел! Представляю восхищение в его синем взгляде, — распахиваю дверь. Тонко взвизгивает колокольчик, аппетитные запахи окружают меня, со всех сторон блестят румяными боками пирожки, батоны, караваи, кексы. В стеклянных формах отливают сладкой корочкой засахаренные орешки и фрукты. На палочки нанизаны яблоки в карамели, горками лежат леденцы.

Всё это, всего понемногу, я пробовала, и взгляд на сладости и хлеб возбуждает в памяти их невероятные вкусы, а с ними — воспоминания о поцелуях, прикосновениях, шёпоте над моим ухом, встречах украдкой, взглядах…

Губы дрожат, складываясь в улыбку, полную горько-сладких воспоминаний о запретном и таком дорогом…

Женщина за прилавком бледна, как полотно.

— Ч-что вам угодно, го-госпожа жена светлого властелина?

Будто ушатом воды окатывает, запирая рвавшийся из горла вопрос: «Где Рейнал?» Насколько знаю, он часто помогает родителям, стоя за прилавком. Сумасшедший стук сердца обрывается в болезненное затишье разочарования.

Мне бы увидеть, просто увидеть Рейнала…

К щекам приливает кровь, волнение сдавливает горло. Отворачиваюсь, делая вид, что изучаю товары. С улицы через роскошное стекло витрины на меня глазеют горожане, ещё не насмотревшиеся на такое чудо, как супруга властелина.