Сердце огня и льда. Леди (СИ) - Серина Гэлбрэйт - Страница 58

– Старшие следили за тобой… за вами?

– Да. Бедолага Дрэйк тогда, наверное, разорился на шпионах и осведомителях, потому что оплачивать услуги соглядатаев и отчитываться перед старшими приходилось ему, а мне и Регине нравилось вычислять очередную «няньку».

И убивать.

Нордан не произнёс этого вслух, но я догадалась по последовавшей затем паузе, по рассказанному Беваном.

Примерно полгода. Срок не столь уж велик, однако мы, по сути, знакомы куда как меньше.

Не более месяца тогда.

И три года незримо во снах.

– Вряд ли ты хорошо представляешь себе настоящий запой. Или загул, – продолжил мужчина, тоже коснувшись моей левой руки. Взял мои пальцы в свою ладонь, опустил задумчивый взгляд на кольцо. – Все те месяцы тонули в тумане сумасшедшей вседозволенности, в иллюзии, будто весь мир у твоих ног и нет никакого круга, собратьев, ограничений. Регина часто повторяла, что ордену я не нужен, что интересую их сугубо как часть круга. Ничего нового она, конечно, не сказала, я и сам всё прекрасно понимал, но…

Но порой очевидные, хорошо известные вещи в чужих устах приобретают иной оттенок, кажутся открытой заново истиной.

– Были планы, как можно обойти или даже ускользнуть от ока братства. Какие-то безумные затеи, слепая и насквозь идиотская вера, что всё удастся и сложится так, как хотелось. После Бев обозвал этот мой запойный загул кризисом среднего возраста в собратском разрезе.

– Если старшие не вмешались, то почему…

– Я стал видеть собственное отражение в глазах Регины и хуже того – начал видеть себя в ней, в её решениях, поступках, сиюминутных порывах, масках, которые она примеряла с профессионализмом дешёвой актрисы. И чем чаще думал, тем меньше мне нравилось увиденное. Мало приятного день за днём изучать своё перекошенное отражение в кривом зеркале и понимать, сколько отвращения оно вызывает. Мы расстались и вскоре выяснилось, что вовремя – старших тоже начал утомлять мой загул, Дрэйк и вовсе выступал против с момента моего знакомства с Региной.

– Думаешь, они избавились бы от неё? – я пыталась понять, любил ли Нордан ламию, был ли с ней счастлив?

– При первой же удобной возможности.

– Мне показалось, она всё ещё… – я сглотнула вязкий ком, подступивший к горлу, – всё ещё любит…

– Котёнок, – Нордан пристально посмотрел мне в глаза, обхватил второй ладонью мою щёку, не позволяя отвернуться или отвести взгляд, – только заблуждаться насчёт Регины не надо. Ламии в силу своей природы не вкладывают в понятие «любовь» то же, что теплокровные существа. Они не образуют пар, не вступают в брачные союзы, любовник, выбранный для продолжения рода, убивается и съедается сразу после соития. Они не подчиняются никому, кроме своих старших, не терпят неповиновения, отличаются злопамятностью и крайне паршивым характером. Регине нравилось воображать себя бунтаркой, думать, будто она идёт против высших ламий, но по факту ей точно так же, как и мне, позволяли играться в своё удовольствие, пока игры не начнут выходить из-под контроля. Прежде всего её собственный род не допустил бы её бегства хоть со мной, хоть с любым другим мужчиной. А даже если бы допустил вдруг, как думаешь, сколько бы мы с ней протянули вдвоём, у кого первого закончилось бы терпение и мы вцепились бы друг другу в горло?

Не знаю. Я так привыкла к легковесности, краткосрочности бывших увлечений Нордана, что теперь с трудом представляла, что он мог провести с женщиной полгода, испытывать к ней серьёзные чувства, желать подарить кольцо, которое давно стало для меня лишь моим.

– Кольцо… – шепчу я.

– Твоё, – напомнил Нордан твёрдо, уверенно. – И мне не требовалось время на размышления, дарить его тебе или нет.

– А… девушки? – вопрос сорвался прежде, чем я осознала его неуместность.

– Какие девушки? – нахмурился мужчина.

– Беван сказал, что она… Регина… водила тебе девушек, и вы… – я отчаянно старалась не думать об этих несчастных, о том, что им приходилось пережить перед смертью, и как с ними обращались после.

– Дирг побери, – Нордан отпустил меня, возвёл глаза к верхней части ниши. – На пять минут оставили вас вдвоём и его поганый язык… который я с удовольствием ему вырву… уже наплёл то, о чём его не просили.

– Беван не виноват, это я спросила его о… тебе и Регине.

– Вот поэтому я и рассказываю тебе всё здесь и сейчас, пока ещё кто-то столь же умный и не в меру осведомлённый не поделился своей версией тех событий, – неожиданно мужчина замер, нахмурился сильнее, прислушиваясь к чему-то, неслышному мне. Мимолётно коснулся указательным пальцем своих губ, снял меня с подоконника и отодвинул глубже за портьеру.

Я торопливо забрала ридикюль, лежавший почти на самом виду.

Тихий стук двери, шаги по столовой.

– Надеюсь, здесь достаточно уединённо?

Рейнхарт.

Я едва сдержала дрожь, и Нордан осторожно прижал меня к себе.

– Да, вполне, папа, – прозвучал голос… Веледы.

Мы переглянулись удивлённо. Выходит, Веледа всё же считает Рейнхарта своим отцом?

– Так что это за срочная и конфиденциальная беседа?

Вновь лёгкие, суетливые шаги, стук каблуков, шорох платья – должно быть, Веледа прохаживалась по помещению, то ли собираясь с мыслями, то ли медля в нерешительности.

– Папа, я… я давно хотела спросить тебя… – шаги стихли – девушка замерла. – Что стало с моей матерью?

Несколько секунд паузы настороженной, подозрительной.

– Я уже рассказывал тебе – она умерла вскоре после твоего рождения, – Рейнхарт говорил сухо, недовольно.

– Почему она умерла, когда именно, при каких обстоятельствах? Она знала… обо мне? Я имею в виду, она знала, что я жива? Бывает ведь, что дети рождаются мёртвыми или умирают в младенчестве… особенно в те годы, когда детская смертность была много выше, а уровень медицины куда как ниже. Вдруг тогда произошла ошибка, и она решила, что я… умерла?

– Знала. И защищала тебя до последнего, несмотря на свою потерю.

– Какую… потерю?

Новые шаги, но чуть тяжелее, медленнее.

– Перед своей смертью твоя мать… потеряла близкого ей человека, – даже не видя Рейнхарта, я чувствовала, как он взвешивает каждое слово, как отмеривает правду. – Его гибель обернулась для неё тяжёлым ударом, но всё же она нашла в себе силы и бросилась к кроватке дочери, готовая сделать что угодно, лишь бы спасти дитя. Там её и настигла стрела – возле твоей кровати.

Я закусила губу, пытаясь сдержать слёзы, ужас, жалость к маленькой девочке, на глазах которой убили её мать. Нордан успокаивающе погладил меня по волосам.

Так они избавились от родителей Веледы – сначала убили отца, я уверена, того самого собрата, управлявшего ветром, о котором рассказывал Дрэйк. Затем мать, сломленную потерей любимого, но не забывшую о дочери. И сделал это сам Рейнхарт, собственными руками оборвал жизнь собрата и его пары. Я вспомнила вдруг давнее, оброненное невзначай замечание Рейнхарта, что почти все убитые им лунные были беременны.

Почти все. Но одна из них всё-таки успела родить, привести своё дитя в этот жестокий, равнодушный мир.

– Ты горько плакала, хотя и едва ли осознавала в полной мере, что произошло. Я забрал тебя, спрятал ото всех, защищал и оберегал всю твою жизнь. Ты никогда ни в чём не нуждалась, ни в чём не знала отказа. У тебя было всё самое лучшее, что только может пожелать сначала девочка, а потом и юная девушка. Благодаря мне ты была надёжно скрыта от братства, благодаря мне ты прожила уже больше двух веков, не потеряв своей красоты и молодости. Я сделал всё возможное, чтобы трагедия, подобная случившемуся с твоей матерью, больше никогда не повторилась и тем более не вошла снова в твою жизнь, так глупо, бессмысленно её закончив. И что же я вижу теперь? Ты странно себя ведёшь, задаёшь странные вопросы, в твоём голосе я слышу подозрения и сомнительные намёки. С чего вдруг тебе потребовалось побеседовать о женщине, которая умерла давным-давно, которую ты даже не помнишь, да ещё и разговор ты заводишь посередь императорского бала, словно нет более подходящего времени и места?