«Чёрный эшелон» (Повесть) - Лысенко Леонид Михайлович - Страница 9

«Что ж, за победу, так за победу, — внутренне улыбнулся Мейер. — Только не за вашу, а за нашу».

Выпили. Мейер отправил в рот кусочек сыра. Клецке разбил о стол вареное яйцо. Очищая кожуру, пододвинул солонку и как бы между прочим спросил: — А как вы охарактеризуете секретаря-машинистку Печкур?

Мейер быстро глянул на него.

— Шапочно знаком…

— Она коммунистка?

— К сожалению, не знаю.

— А что скажете о Гоштове?

— Вы имеете в виду начальника полиции?

Клецке кивнул.

Мейер стряхнул с блузы крошки.

— Можно говорить открыто?

— Что за вопрос, мы же немцы.

— Сомневаюсь в его искренней преданности новому порядку. Малодушен, тщеславен, не чист на руку и самое главное — отъявленный трус. Сейчас он мечется, как таракан, попавший внезапно в полосу света. Не дай бог, я говорю, не дай бог, но в случае временных перемен в ходе войны он может в любой момент переметнуться к партизанам… Не успеет, как говорится в священном писании, пропеть третий петух, и он вас… то есть нас, герр майор, продаст с потрохами. — Мейер многозначительно поднял указательный палец. — Это, если хотите знать, Иуда Искариот…

— Возможно, вы и правы. Во всяком случае, как говорится у игроков, блефовать он умеет. Я это уже заметил. Ну, и последний вопрос…

— Пожалуйста. — Мейер встал и взял шляпу. Клецке вышел из-за стола, прошелся по кабинету, поскрипывая хромовыми сапогами, приблизился вплотную к Мейеру:

— Если я пошлю вас в лес с заданием помочь мне взять банду Дубова, что вы на это скажете?

Мейер вздернул подбородок.

— Посылайте, герр майор!

— Я знал, что вы так скажете. — Клецке доверительно положил на его плечо свою длинную ладонь, покрытую веснушками и рыжим пухом. — Но вы здесь мне нужнее, коллега, с Дубовым я сам рассчитаюсь. — Клецке потер лоб, что-то припоминая. — Надеюсь, разговор останется между нами.

— О, на этот счет можете быть спокойны.

— Не обижайтесь, вы же понимаете, какая у нас с вами тяжелая служба. Зато в случае удачи, герр Мейер…

Клецке взял бутылку. — Вам налить?

— Благодарю. Мне на смену.

Клецке опрокинул свою рюмку.

— Так присматривайте за Печкуром… И вообще, за всеми ними.

— Понял вас, — Мейер раскланялся и вышел.

Звезды озаряли макушки тополей около мастерских, пути, в разных направлениях рассекающие двор. В воротах маячил гитлеровец с автоматом на груди. Во дворе под колонкой пузатый немецкий паровоз 52-й серии набирал воду. Вода с шумом падала из жерла водокачки в тендер, разлетающиеся по сторонам брызги сверкали, как алмазы. На крыльцо конторы вышли Гоштов и Крынкин. Они посовещались. Гоштов ушел на станцию. Крынкин подошел к паровозу, открыв на тендере краник, напился, и, утирая рукавом мокрые губы, направился к воротам.

Немец проверил пропуск, ощупал Крынкина и бесцеремонно вытолкнул за ворота. Подобную же процедуру гитлеровец проделал и с Полищуком, тут же появившимся из-за водокачки. Под темным сводом деревьев Крынкин явно чувствовал себя неуютно. Он вздрогнул и чуть не завопил, когда Полищук обхватил его за талию.

— Ты куда ж запропал? Я думал пригласить тебя в забегаловку после смены караула.

— Вызвали вот…

— Кто вызвал?

— Клецке.

— Зачем?

— Военная тайна.

— Не скажешь?

— Голову пригрозил снять, если разболтаю.

— Он и так тебе голову снимет.

— За что?! — Крынкин остановился.

— Это ты у него спроси, — хмыкнул Полищук. — Ну пойдем, пойдем.

Зашли в забегаловку. На столе появилась мутная бутыль самогона, сало, хлеб, лук и стаканы.

Крынкин пожевал мясистыми губами.

— Зря раскошелился. Капли в рот не возьму. — Завязал? — Полищук наполнил стаканы. Крынкин злобно уставился на него. Купить вздумал?

— Как — купить?.

— Я разболтаюсь, а ты меня продашь…

— Дурак ты, и уши у тебя холодные. — Полищук рассмеялся ему в лицо. — Ты пей, пей, а то простынет. — И когда Крынкин опорожнил свой стакан, продолжал: — Думаешь, для меня большая тайна — твой разговор с Клецке? Ведь я же тебя, субчик, насквозь вижу. Ты не успел подумать — а мне твоя думка уже знакома. — Ты не успел отправиться к Клецке — а мне уже известен весь твой разговор.

У Крынкина расширились зрачки.

— На бога берешь?

— Нужен ты мне, как архиерею гармонь…

— Так, а зачем ко мне липнешь?

— Тебя, дурака, жалею. — Полищук помял хлебную корочку.

— Если хочешь знать, то Клецке мне первому предложил за солидную сумму повести его к отряду. Ну, а я порекомендовал тебя. Ты же лес лучше меня знаешь, сам говорил. Крынкин растерянно пробормотал:

— Врешь! Гоштов порекомендовал…

— Как же, порекомендует он, держи карман! Сам хочет выслужиться, весь пирог сожрать. Когда я про тебя господину майору намекнул, Гоштов при сем присутствовал. Так он еще воду мутить начал: дескать, ты пьяница горький, да тебе верить нельзя… А когда господин майор на него цыкнул, так он сразу притих, а теперь себя, значит, за благодетеля выдает…

— Чего ж ты от меня хочешь?

— Вот это мужской разговор! — Полищук покосился в сторону пьяной компании полицаев, пировавших за соседним столом, и впился в Крынкина сверкающими глазами. — Меня в долю бери. Не прогадаешь. Когда назначена операция?

Крынкин нагнулся к его уху.

— Послезавтра. В двадцать два ноль-ноль… На 72-м километре.

Офицер включил карманный фонарь, и луч, скользнув по забору, осветил над ним ветки яблонь. Освещая дорогу фонариком, офицер двинулся дальше, за ним последовали автоматчики.

Когда патруль скрылся, из-за угла вынырнул Полищук. Но не успел он открыть калитку, как кто-то схватил его за локоть. Павел мгновенно выхватил парабеллум. Но огонь открывать не пришлось: перед ним в свете вышедший из-за туч луны стоял плечистый рябой парень с боксерским чубиком.

— На рожон прешь? — прошипел Алехин.

— Напугал я тебя? — Полищук сунул пистолет за пазуху.

— В чем дело?

— Как бы я тебя не напугал! Только что патруль прошел…

— Ну?

— Засек бы тебя, вот и было бы «ну»…

— Не кипятись, браток, я ж за патрулем шагал… С ума сошел!..

— А ты как думал? — усмехнулся Полищук. — Присоединился, вроде как подкрепление.

Полищук исчез за калиткой. Алехин занял позицию в саду.

С озера тянуло холодом. Слышался слабый плеск волны, выбегающей на отмель. Луна снова скрылась, и тьма поглотила силуэт дома и очертания фигуры Алехина. Где-то в глубине сада послышался шорох и громоздкое тело Алехина бесшумно скользнуло туда, прячась за деревьями.

Жестяная лампа мерцала в комнате. Печкур, Мейер и Курбанов, склонившись над столом, изучали карту.

Печкур делал на карте крестики, а его товарищи, следя, согласно кивали головой.

Вера Ивановна занималась приготовлением скудного ужина. Она опускала одну за другой очищенные картофелины в чугунок и то и дело посматривала на часы, постукивающие на стене около буфета. В комнату вошел Полищук. Вера Ивановна повернулась к нему.

— Все в порядке, — ответил Павел на ее немой вопрос.

— Иди, докладывай начальству, а мне надо накормить вас ужином. — Вера Ивановна легонько подтолкнула его и опять принялась чистить картошку, исподволь наблюдая за мужчинами.

Полищук обвел взглядом подпольщиков.

— Операция назначена на послезавтра. Ночью в двадцать два часа ноль-ноль…

— Крынкин сказал? — спросил Печкур.

— Он…

— А не врет?

Павел присвистнул.

— Мы же вместе… — Добро, сынок, Печкур ласково посмотрел на него, усадил рядом.

Мейер поднял на Полищука озабоченные глаза.

— Крынкин тебя не продаст?

— Каким образом?

— Возьмет и перескажет весь ваш разговор Гоштову. Тогда у них определенно возникнет подозрение, что ты ведешь двойную игру. Ты подумал об этом?

— Подумал, решительно ответил Полищук. — Он сжал кулак. — Крынкин у меня вот где сидит… Как он признается, что все разболтал, ему же первому — крышка.